Убить перевертыша - Страница 55

Улица, на которую он вышел через несколько минут, называлась Длинной, именно на ней находился нужный офис. Но до него, как оказалось, было довольно далеко, и Кондратьев направился в другую сторону, к вокзалу. Надо было привести себя в порядок, побриться, позавтракать, а заодно еще раз оглядеться.

В пустой парикмахерской он выбрал место ближе к окну, чтобы видеть привокзальную площадь. В кресле чуть не уснул. Когда после бритья мастер положил ему на лицо горячую салфетку, Кондратьев закрыл глаза и — как провалился. Очнулся от холодной струи одеколона. То ли от этого горячего компресса, то ли помогла минута забытья, но встал он из кресла вполне бодрым.

И в кафе, куда зашел позавтракать, тоже сел к окну. Ничего подозрительного не заметил. Насторожился только один раз, когда увидел двух вполне благопристойных бюргеров, один из которых показался ему знакомым. При каждом шаге немец приподнимался, будто пританцовывал. Прошли они близко от окна кафе, и он, хорошо рассмотрев их, твердо сказал себе: нет, никогда прежде его не видел. Однако ощущение, что чего-то недопонял, осталось.

Никогда еще Майка так не оставляли в дураках. Русского курьера упустил, помощника, считай, прямо на глазах убили… Помощник — черт с ним, хоть и спросится за него — для кого-то высокосидящего он что-то такое значил, — а вот курьер!..

И ведь как искали! Полиция, которую подняли на ноги, лесопарк по листику перебрала. На выездах из Штутгарта — тройной контроль. А он — будто сквозь землю…

Значит, был не один. Значит, кто-то все наперед просчитал, утер нос ему, Майку, слишком привыкшему, что противник всегда действует по его указке.

Майк сидел за столом в комнате, бывшей для курьера жильем Пауля, и ругал себя последними словами. Понимал, что эти же слова придется выслушивать от Инспектора. Впрочем, Инспектор может употребить слова помягче, но от этого легче не будет.

Где его теперь искать? В Бремене, у приятеля-переселенца? Но туда он, пожалуй, не сунется. Не дурак же, поймет, что об этом сразу же станет известно. В Ольденбург? Ведь курьер не знает о смерти Клауса. Но там тоже надежный контроль. И опять круглым дураком он будет, если кинется в Росток. Не может же не знать, что все бумаги, бывшие при нем, просмотрены?

На всякий случай Майк направил в Росток двух агентов, и те взяли под контроль офис, куда Новиков должен был явиться. Но того пока не было. Хотя пора бы…. Если сразу ехать в Росток…

"А если не сразу?" — спросил себя Майк. И помотал головой. Это опять же будет круглым дураком, если заляжет. Время работает не на него. День-два, и след отыщется. Остается для него одно — бежать к границе. С архивом или без архива. Но там-то его фамилия — у каждого контролера. Конечно, лучше бы еще и фото. Но с фото они дали маху. Слишком понадеялись на себя. И за эту оплошность с него тоже спросится…

Телефон затрещал так громко, что Майк вздрогнул. Звонили из Ростока.

— Что, прибыл? — обрадовался Майк.

— Нет.

— Какого же черта!..

— Мы тут одного дипломата засекли.

— Какого еще дипломата?

— Русского. Когда-то работал в посольстве, в Копенгагене.

— И что он там делает?

— Пока ничего. Гуляет по городу.

— Багаж у него есть? — Майк задохнулся от внезапной догадки.

— Ходит налегке.

— Вот когда будет с багажом и ты этот багаж проверишь, тогда и звони.

Он бросил трубку и снова погрузился в мрачные размышления.

Было около десяти, когда Кондратьев подошел к белой двери офиса. Подергал начищенную до блеска бронзовую ручку и очень удивился, обнаружив, что дверь заперта. А он-то из деликатности не спешил к началу рабочего дня, чтобы с утра не огорошивать хозяев офиса своими заботами. Постучал, поскольку на звонок никто не отзывался, снова подергал ручку, огляделся, соображая, у кого бы спросить. Но дверь выходила прямо на улицу, и спрашивать было не у кого.

До одиннадцати он погулял вдоль дома, поглазел в окна на работающие конторы и какие-то кустарные мастерские, в которых прямо тут, на глазах у публики, девушки гнули из стекла разные диковинки. Отсветы газовых горелок падали на лица, и казалось, что девушки гримасничают.

Но и в одиннадцать и в половине двенадцатого двери офиса оставались запертыми. Это породило беспокойство. По его расчетам сухогруз, «Неринга» должен был стоять в порту, а поскольку наши рыночники вполне усвоили главный принцип бизнеса "время — деньги", то долго ждать у причала они не будут.

До порта было рукой подать, только свернуть с улицы в переулок и пройти по нему с полкилометра, не больше.

"Нерингу" он узнал бы издали: стандартный сухогруз типа «река-море», о каких в свое время много писалось, поскольку обладали они поистине уникальной всепроходимостью. И о капитане судна тоже знал: один из тех последних могикан, которые еще способны работать за совесть. Когда-то он водил «Нерингу» по внутренним морям. В пору воровской приватизиции стал как бы совладельцем судна, но скоро обнаружил, что никакой он не совладелец, а как был наемным работником, так и остался. С той лишь разницей, что раньше ему регулярно платили зарплату, теперь же он должен был сам ее добывать.

А внутренние водные дороги все больше превращались в подобие разбойных: каждый шлюз, каждый причал гласно и негласно захватывал свою властишку и требовал мзду. Терпение капитана лопнуло после того, как в Вытегре пьяный матрос отказался принять чалку, заявив, что он теперь хозяин кнехта и за каждый бздых ему надо ставить бутылку водки. Тогда капитан пробился в морской каботаж, и вот уже второй год водит судно от Калининграда в Росток и обратно. Каких-то 600 километров вдоль берега, ни тебе дебаркадеров, ни шлюзовых камер.

Но в порту «Неринги» не оказалось. И вообще необычно пусто было у причалов: стояли только два небольших судна под флагами Польши и Норвегии.

Уже не беспокойство, а настоящую тревогу испытывал Кондратьев, когда бежал по полого поднимавшемуся переулку. На этот раз белая дверь легко открылась, и он увидел юную девушку, почти гимназистку, сидевшую на краю стола и с умилением на лице красившую себе ногти.

— Мне нужен господин Леммер, — забыв поздороваться, торопливо спросил Кондратьев.

Девушка ойкнула и как-то мигом оказалась в кресле за столом с непроницаемо секретарским лицом. Это было так неожиданно и смешно, что он чуть не расхохотался.

— Господина Леммера сейчас нет, он в Заснице.

Засниц — порт на восточном побережье острова Рюген, до него больше ста километров, это Кондратьев знал.

— Мы должны были встретиться здесь, — растерянно сказал он.

— А вы кто?

Кондратьев протянул ей конверт Костика. Девушка вскочила, снова села и вдруг густо покраснела.

— Мы вас позавчера ждали, — не сразу ответила она.

— А я вот сегодня. Так получилось.

— Ой, а он, наверно, уже уехал.

— Кто?

— Этот… пароход.

Кондратьев даже не заметил нелепого словосочетания — "пароход уехал", так ошарашило его это известие. Вот почему он не нашел «Нерингу» в порту. Судно загружается в Заснице, и потому Леммер там. Конечно, в Заснице, это же почти на 200 километров ближе к Калининграду.

— Я сейчас, сейчас…

Девушка принялась лихорадочно листать блокноты на столе, схватила телефонную трубку. И через минуту подняла сияющие глаза.

— Не уехал, еще не уехал. Только через четыре часа. Вы успеете, если сразу…

Он зло поглядел на нее.

— Сразу… Где вы были? Я с утра здесь.

Девушка стала совсем пунцовой.

— Я… я задержалась. Извините…

Все было понятно. Какие секретарши не пользуются отсутствием начальства, чтобы прошвырнуться по магазинам, по разным своим салонам. Что в России, что в Германии.

— Вы успеете… Возьмите такси… Я виновата…

— Дозвонитесь до Леммера, скажите, что я еду. Пусть сделает все, что может…

Он знал, как непросто задержать отход судна. Каждая лишняя минута стоит денег. И потому почти побежал по улице, проклиная ее за длину, выраженную даже в названии.