Убить перевертыша - Страница 28

Он стукнул кулаком по столу и грубо выругался. Вино выплеснулось на скатерть.

— М-да! — только и сказал Виктор. И повторил: — М-да! Изведешься ведь так-то.

— Все мы там извелись, готовы глотки рвать друг другу.

— Друг другу?!

— Да нет, похоже, уже разобрались, кому надо рвать.

— Знаешь что, давай-ка поспим немного, охолонем, как говорят там, у нас, — предложил Виктор. — Я тоже невыспатый. Вчера проубирался допоздна. Не принимать же ваше превосходительство в холостяцкой квартире.

— На работу не надо?

— Сегодня у меня выходной, так что гуляем…

Через пять минут Сергей лежал в той самой кровати, которую помнил все это время. Уже засыпая, подумал, что вся его злость, все раздражение, выплеснутое на терпеливого Виктора, оттого, что нет Эмки. А если нет Эмки, то что ему делать в Бремене? Не по магазинам же шляться. Это прошлый раз он ходил по магазинам, как по музеям. А теперь этих экспонатов, которые нельзя купить из-за дороговизны, и в Москве предостаточно.

И сразу, без раздумий, решил: не болтаться впустую, а упросить Виктора сегодня же съездить в Ольденбург. Полста километров по немецким-то дорогам — прогулка на час. Поболтать с Виктором вечера хватит. А завтра можно и в Росток. Виктор обидится? Ну, денек, самое большее, можно повременить, а потом — за дело.

Вот если бы Эмка!.. И он уснул с мыслью о ней, улыбался, чувствуя, как растекается в груди неведомое томление, грустное и в то же время очень-очень радостное.

Над Центральной Россией висел почти неподвижный обширный антициклон. Мурзин изнывал от жары и всю дорогу думал о том, как, добравшись до дома, залезет под прохладный душ. Но, подойдя к обитой коричневым дерматином двери своей квартиры, понял, что с душем придется повременить. Кондратьев, всего скорей, прав, говоря, что неизвестные люди по неизвестным пока причинам оставили его в покое и покушений больше не предвидится. Но береженого Бог бережет.

Войдя в прихожую, замер на пороге, осмотрелся. Все оставленные им контрольные метки были на месте. Это, однако, не успокоило, и он решил осмотреться по-настоящему.

Никак не ожидал Мурзин, что в его собственной квартире, которую он знал, казалось, до последней пылинки, обнаружится столько ему неведомого. Из-за батареи, когда он пошуровал там палкой, выскользнул старый журнал "Советский воин", о котором он совершенно ничего не помнил. Под ванной нашлись два куска туалетного мыла с выцветшими картинками на обертке. За шкафом, каким-то образом зацепившись за гладкую фанеру, висел пыльный носок, совершенно новый. Как он туда попал и где второй носок — это была загадка с двумя неизвестными. Появилась даже мистическая боязнь, что обнаружится что-нибудь неподобающее, вроде женских трусов или бюстгальтера.

Он сел на кровать и стал думать о том, ворошить ли еще забитые до упора антресоли, копаться ли в барахле на балконе? Решил, что при такой жаре делать это не стоит, и полез под душ.

Потом он сообразил обед, для которого нашлись в холодильнике бутылка пива и приличный кусок сыра. Потом лег поспать, предварительно еще раз заглянув под подушку, но тут же вскочил, решив, что для здоровья будет полезнее, если он возьмет дерюжку да отправится под яблоньки в огородик соседки Валентины Ивановны.

Огородиков таких на окрестных лугах было много: жители пятиэтажек, как могли, осваивали бесхозные земли. Мурзин своего участка не имел — не до того было, но иногда помогал соседке копать землю, за что получал право в свободные часы поваляться там на травке. Подозревал, что овдовевшая в позапрошлом году Валентина Ивановна пускала его в свой огород отнюдь не бескорыстно, но никаких намеков на эту тему пока что, слава богу, не делала.

Проспал он под яблонями до вечера. Проснулся, когда солнце уже скатывалось к горизонту. Но жара все не спадала. Чувствовался острый запах земли, травы, листьев. Неподалеку громко, в голос, спорили муж и жена из соседнего подъезда на злободневную тему — как полоть морковь. Возле дома визжали ребятишки. Зудели комары, отшибаемые одеколоном «Гвоздика», которым Мурзин предусмотрительно намазал лицо и руки. Все было как всегда, и ничто не мешало так же благостно дремать и дальше. Но хуже комаров на него, отдохнувшего, накинулись мысли. О странно тянувшемся следствии, о сбежавшем Маковецком, обо всем том, что приключилось с ним, Мурзиным, о Федоре Кондратьеве с его таинственными связями, на которые теперь только и была надежда.

Видно, он все-таки задремал, потому что вдруг увидел перед собой сухощавую фигуру Кондратьева. На нем была помятая синяя куртка, выцветшая до голубизны, а загар четче очерчивал белый шрам на щеке.

— Не ожидал?

Удивило не внезапное появление Кондратьева, а это вот прежде не слышанное обращение на «ты».

— Вы? Откуда?

— Давай-ка, брат, на «ты». Разница в годах у нас не- велика, а в должностях и вовсе теперь без разницы.

— Что-то случилось?

— Я за тобой. Собирайся.

— Прямо сейчас? Поужинаем, отдохнем. Утром бы…

Кондратьев покачал головой.

— Я подожду в машине. Вон там, за березами, на дороге. По-военному не разучился?

По-военному Мурзин не разучился, но все равно на сборы ушло добрых полчаса. Думал, что Кондратьев выговорит ему за задержку, но тот сам, похоже, не больно-то спешил, сидел в стороне от машины, под березой и дремал.

— Ведь умаялись, Федор Петрович, видно же.

— Отдохну в машине. Садись за руль.

Через час, попрыгав по районным дорогам, они выехали на шоссе. Солнце зашло, но было еще светло, и Мурзин выжимал больше ста километров. Кондратьев спал, как казалось, довольно крепко, но стоило Мурзину снизить скорость, как он открыл глаза.

— Ничего, успеем, — сказал вполне бодрым тоном. — Еще и постоим ночью, поспим.

— Куда успеем?

— В Москву. До начала рабочего дня. Ты ведь бывал дома у Маковецкого?

— Бывал.

— Кто там сейчас может быть? Телефон отозвался. Женский голос.

— Жена, наверное, Маша. Она что-нибудь про него говорит?

— Говорит, что не знает где он. Однако в Москве его нет, в Одессе тоже. Проверено. Дело получается загадочное.

— Будем следствию сообщать? — спросил Мурзин.

— Со следствием тоже непонятно. Почему-то забуксовало. Дело передано другому следователю. Тебя пока что больше не требуют.

— А хотели в СИЗО…

То, что не надо тотчас ехать к следователю, было для него как гора с плеч. Но всерьез подозревать Маковецкого? Это ли не гора на плечи? Зачем ему понадобилось убивать Миронова, хоть и бывшего, но все же друга. Если это был чей-то приказ, то почему он согласился?..

Стемнело. Дальний свет фар скользил над серым полотном шоссе и растворялся в пространстве, не высвечивая ничего. Встречные машины моргали фарами, требуя приглушить слепящее сияние, Мурзин двигал рычажком ближнего света, снова переходил на дальний и гнал, гнал машину, и с каждым километром все больше давало себя знать гнетущее напряжение в глазах, в груди, в спине: сказывалась нервная усталость от быстрой езды по дороге, которой не видно. А Кондратьев молчал, то ли спал, то ли ночные гонки были для него не в диковинку.

— Давай-ка постоим, — внезапно сказал он.

Мурзин с облегчением сбросил скорость, съехал на обочину.

— Еще правее, к самой канаве. И выключи свет. Сейчас нас обгонит машина. Попробуй разглядеть ее получше.

Только он это сказал, как дальний свет полоснул по стеклам. Мимо пронеслась легковушка, толкнувшись в левые дверцы порывом ветра.

— Что скажешь?

— Вроде бы «Москвич», цвет темный, непонятный, задний номер неразборчив.

— Заляпан грязью. Откуда грязь в такую сушь?

— В самом деле, откуда? Вы что-то знаете?

— Похоже, кто-то из нас кого-то очень интересует. Или мы оба. Давай-ка разворачивайся, не зажигая света, проезжай немного и сворачивай на первую же грунтовку, лучше ближе к лесу, к кустам. Заодно поспим часа два…