Убить императора - Страница 4

– С какой целью явились в столицу, мистер Скиммер?

– С целью начать обучение, – ответил я. – Хочу поступить в один из местных университетов.

– Вот как? – таможенник ловко поднял бровь. – И какой же специальностью вы намереваетесь овладеть?

Я спиной чувствовал презрительные взгляды; таможенники ухмылялись.

– Что-нибудь, связанное с законом и правоохранительными органами. Пока еще не решил.

– Там большой конкурс, парень. Требования слишком завышены. – Таможенник доверительно наклонился. У него было несвежее дыхание, как сейчас помню. – Сам пробовал.

Я пожал плечами, бросив выразительный взгляд на консоль. Чип-паспорт выскочил на поверхность, повинуясь нервному нажатию клавиши. Я подставил ладонь, чтобы тут же спрятать нехитрое богатство в карман.

– У вас есть, где остановиться, мистер Скиммер? – спросил таможенник, вернув голосу сухой официальный тон. – Знакомые, родственники?..

Я покачал головой.

– Подыщу что-нибудь подешевле.

– Учтите, что у нас бродяжничество является нарушением закона. Вас примерно накажут, а потом доставят на родную планету, которую вы не сможете покинуть в течении нескольких лет.

Таможенники прыснули. Я чувствовал, что покраснел. Меня охватила горячая ярость, тут же сменившаяся холодом страха. Что, если все так и будет?.. Меня ожидало неминуемое поражение, с которым я не сумею смириться. Я себя знал. Упрямый, как соседский баран. Нет, домой я вернуться не мог. Стать посмешищем для целой планеты?.. Такой позор – хуже смерти.

– Пусть так, – ответил я. – Мне можно идти?

– Да, пожалуйста. – Таможенник отступил в сторону. Барьер поднялся, освобождая проход. – Вы свободны. Удачи.

Я кивнул и пристроил ремень поудобней. Зашагал вперед, глядя вперед и только вперед. Молчание служивых показалось мне музыкой. А за барьером – ни одной желтой линии.

Створки услужливо распахнулись. Солнце ударило в глаза, легкие обжег горячий воздух. Нужно отметить, огонь и жара преследует вашего покорного слугу всю его дальнейшую жизнь. Однажды мне чудом удалось избежать участи быть поджаренным заживо на Пигмалионе, где, как вы помните, лето длится всего пару дней в году. Стоило только убраться с пустынной Геры на расстояние в половину Империи, как угодил в другую, столь же роскошную топку. По головизору здесь казалось гораздо прохладней. Не может же быть, чтобы Император терпел над своим дворцом такое пекло!.. Впрочем, – подумал я, – кто его знает…

Позже, конечно, я понял, что ничего не понял. Многие не понимают даже этого, но не о том разговор. Позже я узнал, в чем дело. Просто метеорологический щит, заменяющий озоновый слой и позволяющий контролировать погоду практически на всей территории планеты, не предназначен для того, чтобы сквозь него туда-сюда летали космические корабли. Поэтому над космопортами Зевса все было абсолютно естественно, – чудовищно душно и жарко. Лучи-убийцы проникали через «форточки», прорезанные в метеорологическом щите, на протяжении всего светового дня. Ночью, должно быть, здесь было дьявольски холодно, но к ее наступлению я намеревался убраться подальше.

– Куда едем, сынок? – без особой надежды поинтересовался один из группки таксистов, облюбовавших перила. Желтые аэрокары, вытянувшиеся цепочкой, парили неподалеку. Знал я этих козлов… Хоть на Гере у нас не было ни одного.

– В город, – брякнул я, проходя мимо.

Таксисты вернулись к обсуждению цен на электричество, бесстыдно завышаемых заправочными станциями. Я шел вдоль высокой бетонной стены, ограждавший космопорт со всем его огнем, шумом, запахами и солнечным светом от нормального мира. Становилось прохладней. Небеса – ярко-голубые обои – поблекли и выцвели, как будто я надел солнцезащитные очки. Светило, носившее то же имя, что и любое другое, являющееся неотъемлемой частью Империи, превратилось в аккуратный желтый шарик, уже не слепивший глаза.

Крепко сжимая ремень вещмешка, я глазел по сторонам, то и дело нервно дотрагиваясь до кармана, проверяя наличие паспорта. Думаю, бессмысленно описывать красоты Зевса. Тот, кто никогда здесь не был, считай, что и не жил-то вовсе. Царство металла, стекла и бетона, причудливые очертания, изгибы линий, манящие взгляд куда-то в запределье… Над столицей нашей космической отчизны трудились лучшие, талантливейшие из архитекторов. Императору были без надобности взятки строительных концернов, поэтому он мог позволить себе быть по-настоящему объективным. (Заметьте, сравнительно небольшой плюс из долгого списка преимуществ абсолютной монархии.)

В общем, провинциал обалдел. Глупый, невежественный крестьянин бродил по улицам, пьяный от эндорфинов, с выделением которых мозг уже был не в состоянии справляться. Разинув рот, едва успевая подтирать стекающую оттуда слюну. Роскошные фасады, витрины, ломящиеся от товаров, которые только можно придумать, бары и рестораны…

Зевс праздновал все четыреста тридцать дней в году, степенно вращаясь вокруг блеклого Солнца. Планета ничего не добывала, не производила и не перерабатывала – упаси Бог. Здесь занимались одним лишь импортом, доставляя необходимое для жизнедеятельности столицы со всей необъятной Империи. Среди всех классов, в той или иной степени представленных столичным обществом, господствовал, конечно же, высший. (Над ним стоял лишь Самый высший – тонкая прослойка приближенных к Императору.) Когда я узнал о среднегодовом доходе, приходящемся здесь на душу населения, у меня глаза на лоб полезли.

Здесь даже имелся свой пролетариат, – отнюдь не рабочий, – занимающийся, в основном, обслуживанием более состоятельных клиентов. Зато средний класс был представлен в меньшинстве. Имелась, конечно, также обособленная кучка отбросов вроде меня. Прохожие изумленно таращились на странного парня, шарахаясь в стороны, когда я, заглядевшись на какой-нибудь небоскреб, шел, не разбирая дороги.

Надземка встретилась совершенно случайно. Я хочу сказать, что ничего конкретного не искал и искать-то не мог. Просто наткнулся, и все. Я по-прежнему бродил в районе космопорта; решив, что пора бы уже начать серьезные поиски, купил жетон. Вагончик был практически пуст. Я выбрал место у окна, сел. Створки закрылись с мягким шипением. Надземка рванулась с места, набирая скорость. Колея поднималась над землей, огибая здания и скоростные шоссе с крохотными аэрокарами – насекомыми всех цветов радуги. Вид открывался незабываемый. Именно таким я и помню Зевс: величественным, прекрасным и безмятежным. Сейчас все куда-то девалось. Приелось.

Тогда же юный провинциал испытал подлинное потрясение. Зевс с высоты птичьего полета – по головизору все выглядело иначе. Все это было по-настоящему прекрасным, до слез, до щемящей боли в груди. Описать невозможно. Лишь однажды до этого великого дня я испытал ощущение подобной силы и интенсивности. На Гере, как ни странно: когда впервые в жизни уснул рядом с любимой женщиной, уставший, будто трудился весь день. Мне снились сны, и снился Зевс.

В общем, это был экстаз. Но ничто не длится вечно. Пропустив несколько остановок, я, придя в себя, тут же покинул вагончик. День близился к завершению, а я даже не нашел жилье. Здесь это наверняка проблема, не говоря уже о том, что поиски учителя грозили затянуться надолго. Кто знает, каковы у здешних блюстителей порядка критерии бродяжничества? Отсутствие местной прописки?.. Если, скажем, я – урожденный крестьянин с Геры, – попадусь им на глаза после полуночи, меня ждет неминуемое наказание? Или же бродяжничество предполагало несколько таких нарушений?..

Выкинув это из головы, я вознес Господу краткую молитву и сосредоточился на ближайшей цели – поиске жилья. Форпоста, точки опоры для шага к следующей цели. С моим-то мешком я был похож на кого угодно, но только не на аборигена. Типичный бродяга. Тем не менее, мне везло – ни одного констебля на улице еще не попалось. Конечно, меня фиксировали искусно спрятанные видеокамеры, но мер по задержанию пока не принималось.

Зашагав по улице, я постарался меньше глазеть по сторонам и больше думать. Это было нелегко – меня переполняло чувство свободы, такого душевного подъема, будто казалось, что могу без труда вознестись к небесам. Моей здравомыслящей части сознания это настроение понравиться никак не могло. Любая слабость, любая помеха нормальной работе мозга – плохо само по себе. Тогда я сосредоточился на том, что могло бы привести меня в чувство. Мать, оставшаяся с братьями; родной дом, по которому (кто бы мог подумать?) я уже начал немного скучать; немыслимая дерзость побега; зависть к обладателям тем, что, вероятно, никогда не будем моим; долгие дни предстоящего унижения; позор возвращения.