Убить Бин Ладена - Страница 15

Особенно сдружился Роман с преподавателем иврита. Авраам, или Ави, как представился он при первом знакомстве, был лет на пять старше Романа, но строгого педагога из себя не корчил. Группа у них подобралась небольшая — всего девять человек, репатрианты из разных стран. Из СССР Лучинсекий был единственный. На занятиях пытались разговаривать только на иврите. Если к Ави кто-то обращался с вопросами на ином языке, он делал вид, что не слышит. Объяснял значение слов всеми доступными методами, включая мимику, жесты и игры. Язык, казавшийся поначалу невероятно мудреным, на деле оказался весьма логично организованным.

— Это естественно. — пояснял Авраам. — Составитель современного иврита Бен-Иегуда был по профессии математиком, поэтому построение иврита столь логично и выверено. Достаточно выучить двести слов и понять, как преобразуются глаголы, чтобы заговорить на иврите, — уверял своих учеников преподаватель.

Вместе с Ави группа новых репатриантов уже побывала на экскурсиях в Иерусалиме, Хайфе и Тель-Авиве, ездили они на Мертвое море, и на крокодиловую ферму, побывали в поразившем воображение Романа сафари, где вольно гуляли по дорожкам страусы и пеликаны, а огромный орангутанг по прозвищу Вратарь, забавляя всех, детвору особенно, ловко ловил бросаемые ему мандарины.

В общем-то, если не считать ранних детских лет, это были самые беспечные четыре месяца в его жизни. Он любил встать пораньше и, прихватив полотенце, отправлялся к морю. Плескался в волнах до изнеможения, потом растягивался на еще прохладном утреннем песочке. Но как бы рано не приходил Роман на побережье, он всегда встречал здесь группу парней, совершающих по кромке берега пробежку. Судя по их потным лицам, пробежка занимала у них довольно много времени. Как-то и Роман попробовал пробежаться по песку. Это оказалось неожиданно трудным занятием. Поначалу ныли мышцы ног, болела поясница. Но постепенно он втянулся и даже находил удовольствие в этих пробежках. Вскоре к нему присоединился и Ави. Роман с удивлением смотрел на своего старшего приятеля, который в беге по песку демонстрировал чудеса неутомимости. Заметив удивленный взгляд, Ави лаконично пояснил: «Я же армию отслужил, а для солдата бег по песку — первейшее упражнение».

Однажды во время ужина Ави обратился к Роману с неожиданным предложением: «Давай завтра прокатимся в ТельАвив».

— Так ведь рабочий же день…

— Пустяки, с начальником мастерской я договорился, он тебя отпускает. Побродим по городу, посидим в кафе у фонтана на Дизенгоф-центре, оттуда вид открывается просто чудесный, — увещевал его Ави, а потом добавил. — К тому же с тобой хочет поговорить один твой знакомый.

— Какой еще знакомый, — удивился Роман. — Откуда у меня в Израиле знакомые, кроме здешних?

— Ну, завтра сам увидишь, — туманно ответил Ави. — Значит, договорились?

— Хорошо, давай съездим, — ответил Роман, уже понимания, что за этим предложением кроется нечто иное, чем обычная прогулка.

Этому разговору предшествовала целая череда напряженнейших совещаний в неприметном строгом здании без всяких вывесок и каких-либо иных опознавательных знаков, а еще ранее — кропотливая деятельность людей, которые не всегда даже знали, с какой целью и для чего выполняют они возложенную на них миссию.

О полученных сведениях бригадному генералу докладывал майор Эфраим Гуральски, а затем они вместе отправились на доклад к одному из руководителей израильской разведки.

— Предпринятая нами проверка, — сообщал генерал своему непосредственному шефу, — дала довольно любопытный результат. Мать Лучинского влюбилась в молодые годы в арабского коммуниста Джамала Зевар-Ага. Судя по-всему, это был тот еще конъюнктурщик. Поняв, что в СССР его жить не оставят, он познакомился в Москве с некой шведкой и вместе с ней сумел удрать в Стокгольм, где проживает и теперь. Он не только ничего не знает о существовании своего сына, но даже и о беременности своей бывшей возлюбленной не догадывался. Удрал, как последний трус, даже не попрощавшись с любимой. Лучинский уверяет, что в их семье о его биологическом отце говорить было не принято и он даже имени его не знает.

— Сомнительно, господа, вам так не кажется?

— Кажется, — согласно кивнул генерал. — Но сути дела это, по большому счету, не меняет.

— Вот как раз по большому счету и меняет, — резко возразил шеф разведки. — К чему скрывать такую очевидную деталь, какая истинная причина в этом сокрыта?.. Не исключаю, конечно, мысль, что за этим могут быть причины сугубо семейные, нежелание говорить о личной жизни матери, тем более, что ее уже нет, но возможно причина куда более серьезна. НУ, хорошо, к этому мы еще непременно вернемся. Что в остальном? — и он испытующе взглянул на майора.

— В остальном все подтверждается. Рос себе парень, увлекался радиотехникой. Директор его школы, сейчас он на пенсии, выпускник факультета восточных языков местного университета, занимался с мальчишкой арабским, готовил к поступлению на свой бывший факультет. Понятное дело, его на вступительных экзаменах срезали — с подобной биографией на такой факультет не принимают. По той же причине не взяли и в армию. Способный парень вынужден был работать телевизионным мастером в обычном ателье при доме быта. Потом засобирался в Израиль. О причинах отъезда никому не говорил. Да и говорить к тому времени было уже не с кем. Из родных никого не осталось, а близких друзей не было, он вообще довольно замкнутый. Но есть еще одна деталь, которая беспокоит нас гораздо больше, чем то, что он скрыл от нас имя своего отца. Вызов из Израиля он получил через еврейские организации — тут как раз все чисто. А вот как его выпустило КГБ — мне лично непонятно, а выяснить подробности не удалось. Там стараются одиночек не выпускать. Роман Лучинский, выходит, оказался редким исключением.

— Может быть, как раз за него сыграло то обстоятельство, что у него нечистая биография. Так сказать, избавились и — слава Богу, — высказал предположение бригадный генерал.

— Считаете, у нас вполне достаточно данных, чтобы провести с ним установочную беседу?

— Полагаю, что так, — высказался генерал.

— Кто будет беседовать?

— Майор Гуральски. Они уже встречались в аэропорту Бен-Гуриона, так что эффект первого знакомства мы можем вполне логично использовать.

— Не возражаю, — подвел итоги совещания руководитель. — С этого момента докладывать обо всем, что касается Волка, будете мне лично. Удачи!

…В Тель-Авиве все было так, как обещал Ави. Сначала они погуляли в центре, выпили кофе у фонтана огромного торгового центра «Дизенгоф», а потом оказались у входа в высотное здание в самом центре города.

— До недавнего времени это было самое высокое здание Тель-Авива, но скоро построят еще выше, — пояснил Ави. — Здесь полно всяких магазинов, офисов, даже правительственных учреждений.

Они вошли в огромный холл, поднялись в просторном лифте и оказались перед глухой дверью без всяких табличек. Пропел приятную трель электронный звонок, с тихим жужжанием замка отворилась дверь, и навстречу вышел черноволосый смуглый мужчина, показавшийся Роману знакомым. Он напряг память и припомнил, что с этим человеком встречался в аэропорту, когда прилетел в Израиль — тот вручал ему удостоверение нового репатрианта и убеждал поехать в кибуц. Роман и не заметил, куда исчез Ави. В небольшой комнате, где из мебели были только два глубоких кресла и низенький столик, они остались вдвоем.

— Можешь называть меня Шай, — сообщил Гуральски на достаточно приличном, лишь с легким акцентом, русском языке. — Ну, а твое имя я, конечно, помню. — Разговор у нас будет долгим, так что давай закажем кофе, чай, или другие напитки. А может быть, ты голоден, тогда нам принесут сэндвичи.

— Нет спасибо, — отказался Роман. — Я бы с удовольствием выпил холодной воды.

— Ну что ж, воду сейчас принесут, а пообедаем позже, — легко согласился его собеседник. — Ну, а пока побеседуем. Как ты относишься к Израилю? — огорошил он Романа первым вопросом, показавшимся ему каким-то чересчур уж лобовым.