Убийство в ЦРУ - Страница 9

— Во что это должно было обойтись?

Подгорски рассмеялся.

— Смотря по тому, чем papasha собирался обзавестись: то ли одним из кондо на холме, то ли новой машиной по-быстрому.

— Все лапы одинаковы.

— Так же, как и смазка, и то, как подмазывается. — Лицо Стэна посуровело. — Потеря для нас жуткая, Коллетт.

— То, что она везла, было настолько важным?

— Да-а.

— И что это было?

— Кому-надо-знают.

— Мне надо знать, если я буду копаться в том, что привело к ее смерти.

Стэн покачал головой.

— Не сейчас, Коллетт. Задание четкое, никаких двусмысленностей. Вы отправляетесь домой в отпуск и контачите со всеми, кто что-то значил в ее жизни. Вы горюете, поверить не в силах, что ваша закадычная подруга мертва. Выясняете все, что сможете, и докладываете об этом оперативному сотруднику в Лэнгли.

— Какой цинизм! Мне и в самом деле небезразлично, что произошло с моей подругой.

— Я убежден в этом. Знаете, вы вовсе не обязаны за это браться. Дело за пределами ваших обязанностей, но я предложил бы вам шесть раз подумать, прежде чем отказаться от него. Как я уже говорил, ставки тут крупные.

— «Банановая Шипучка»?

Подгорски кивнул.

— Я на самом деле ухожу в отпуск?

— Оформлено в документах будет именно так, на тот случай, если кто захочет пронюхать. С вами мы сочтемся позже. Это я вам обещаю.

— Когда, по-вашему, мне приступить?

— Отправляйтесь утром.

— Не могу. Вы же знаете, мне надо провести встречу с Хоргаши.

— Верно. Когда?

— Завтра поздно вечером.

Подгорски задумался на минуту, потом спросил:

— Это важно?

— Мы не виделись шесть недель. Через тайник он сообщил, что у него что-то есть. Все подготовлено, отменить нельзя.

— Тогда проводите, а на следующее утро улетайте.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

— Да-а. Действуйте спокойно. Откровенно говоря, я пытался наложить вето на ваше участие. Слишком близки. Закадычная дружба, как правило, мешает. Постарайтесь забыть, кем она для вас лично была, и сосредоточьтесь на деле. Портфель. Это все, что кого бы то ни было заботит.

Она встала и сказала:

— Мне и в самом деле противно это место, Стэн.

— Веселый старый Будапешт? — Он громко рассмеялся.

— Вы же знаете, что я имела в виду.

— Разумеется, знаю. Все готово для Хоргаши?

— Думаю, да. Используем новую конспиративную квартиру.

— Мне до сих пор не нравится новое место встреч. Надо было из всех пушек палить и похоронить его, когда оно только предлагалось. Чересчур близко от слишком многого другого.

— Мне там удобно.

— Это хорошо. Вы боец, Коллетт.

— Я служащая. Вы сказали, что я буду в отпуске, а значит — никакого официального статуса. Это усугубляет дело.

— Отнюдь. Единственное, что давал бы вам официальный статус, это доступ к нашим людям. Они вам не нужны. У них нет никаких ответов. Они ищут ответы.

— Я хочу пройтись по следу Барри. Сначала полечу в Лондон.

Стэн пожал плечами.

— Хочу поговорить с врачами, делавшими вскрытие.

— Ничего вы там не добьетесь, Коллетт. Там используется проверенный персонал.

— Британская СИС?[6]

— Возможно.

— Как ее убили, Стэн?

— Не осведомлен. Может, синильная кислота, если это дело рук Советов.

— Мы ею тоже пользуемся, так ведь?

Он пропустил вопрос мимо ушей, с головой уйдя в нарочито неторопливый ритуал обрезания, облизывания и прикуривания сигареты.

— Оставьте британских врачей в покое, Коллетт, — проговорил он сквозь клуб синего дыма.

— Все же сначала я намерена побывать в Лондоне.

— Прелестно в это время года. И туристов не так много.

Она открыла дверь, обернулась и спросила:

— А как идут дела с ремонтом пишущих машинок?

— Хило. Нынче эти штуки делают из рук вон хорошо и надежно. Берегите себя и не забывайте о нас.

Остаток дня, большую часть ночи и весь последующий день она провела, готовясь к встрече с человеком по кличке Хоргаши, «Рыбак» по-венгерски. Это был самый большой улов Коллетт Кэйхилл за все время пребывания в Будапеште. Хоргаши, настоящее имя которого было Арпад Хегедуш, являлся высокопоставленным психологом венгерской разведки, этого отростка КГБ.

Кэйхилл увидела Арпада Хегедуша в первую же неделю по прибытии в Будапешт на приеме в честь группы психологов и психиатров, приглашенных выступать с докладами на венгерской научной конференции. Среди приглашенных были три американца, в том числе и доктор Джейсон Толкер. Неприязнь к Толкеру Кэйхилл ощутила мгновенно, с первого взгляда, хотя и не придавала этому значения до тех пор, пока Барри Мэйер по секрету не шепнула ей, что доктор и есть тот самый человек, кто привлек ее к работе курьера ЦРУ по совместительству. «Он мне не нравится», — призналась Кэйхилл подруге, на что Мэйер ответила: «Вовсе не обязательно, чтобы нравился врач, который тискает твое подсознание да на мозги капает». Целый год Мэйер была пациенткой доктора Толкера, прежде чем попасть на цэрэушный крючок.

Арпад Хегедуш, нервный малорослый человек сорока шести лет, носил рубашки, воротнички которых были ему чересчур малы и сдавливали шею, костюмы же оказывались чересчур велики и висели на нем мешком. Он был женат, имел двоих детей. Большую часть знаний и навыков психолога приобрел в неврологической и психиатрической больнице на Баласса-утша, возле моста Петефи, соединявшего Будскую и Пештскую стороны Большого Бульвара. Он обратил на себя внимание советских властей после того, как разработал и провел серию психологических тестов для тех, чья работа носила деликатный или режимный характер, — тесты позволили выявить черты личности, которые могут привести к разочарованию и, вероятно, даже к утрате преданности. Его взяли в Москву, где он провел год в ВАСА — школе советской военной разведки, составившей спецфакультет престижной Военно-дипломатической академии. Там блестящий интеллект венгра не остался незамеченным, и Хегедуш был внедрен в «Советскую колонию», ответвление КГБ, занимавшееся разработкой мер по поддержанию духа преданности в советских колониях за рубежом. Там он и работал, когда Кэйхилл познакомилась с ним на приеме, хотя официально числился среди профессорско-преподавательского состава в своей венгерской альма-матер.

В последующие месяцы Кэйхилл несколько раз сталкивалась с ним. Однажды, когда она ужинала в ресторане «Вигадо», куда ходили в основном деловые люди, он подошел к ее столику и спросил, нельзя ли ему присоединиться к ней. Разговор завязался непринужденный. Он хорошо говорил по-английски, любил оперу и американский джаз, много расспрашивал о жизни в Соединенных Штатах.

Кэйхилл не придала значения случайной встрече. Лишь через две недели стало ясно, чего добивался венгр.

Стояло субботнее утро. Коллетт делала пробежку и завершила ее у бывшего Королевского дворца на Крепостном холме. Во время второй мировой войны дворец был полностью разрушен. Теперь восстановительные работы почти завершились, и дворец, образчик архитектуры барокко, был преобразован в обширный музей и культурный комплекс, включавший Венгерскую национальную галерею.

Кэйхилл часто бродила по музею, ставшему для нее чем-то вроде тихой гавани и мирного убежища.

Она стояла перед огромным средневековым полотном, написанным на евангельский сюжет, когда сзади подошел какой-то мужчина.

— Мисс Кэйхилл, — мягко произнес он.

— О, приветствую вас, мистер Хегедуш. Рада снова вас видеть.

— Вам нравятся эти картины?

— Да, очень.

Он стал рядом с нею и, не отрывая глаз от живописного полотна, произнес:

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Да, пожалуйста.

— Не сейчас. — Он окинул галерею внимательным взглядом, а потом сказал, причем так тихо, что она едва расслышала:

— Завтра в одиннадцать вечера у церкви Святой Марии Магдалины на Калиштран-тер.

Кэйхилл удивленно воззрилась на него.