Убийство в ЦРУ - Страница 12

— Есть хотите? — спросила она.

— Всегда, — ответил он.

В глазах его замелькали огоньки, как будто на столе стояли зажженные свечи. Усевшись, он наложил себе полную тарелку. Кэйхилл, взяв кой-чего по мелочи, села напротив.

Хегедуш оглядел комнату, словно только-только сообразил, что оказался на новом месте.

— Тот дом мне больше нравится, — сказал он.

— Пришло время менять, — сказала Кэйхилл. — Когда слишком долго мелькаешь в одном месте, все начинают нервничать.

— Кроме меня.

— Кроме вас. Как дела?

— Хорошо… плохо. — Он взмахнул коротенькой и пухлой ручкой над тарелкой. — Это наша последняя встреча.

У Кэйхилл сердце екнуло.

— Почему? — спросила она.

— По крайней мере на время. Говорят, меня пошлют в Москву.

— Зачем?

— Кто знает, что у русских на уме и зачем им это? Семья моя уже пакует вещи, они уезжают через три дня.

— Вы с ними не едете?

— Не сразу. Мне пришло в голову, что у их отправки есть и иной смысл. — Он разъяснил, отвечая на ее недоуменный взгляд: — С недавних пор это случается с другими. Семья отправляется в Россию, человек остается здесь и ждет, когда поедет следом, но… словом, вместе им уже не бывать. — Он, смакуя, съел два грибочка, запил их бурбоном, уперся локтями в стол и подался вперед. — С каждым днем советские здесь, в Венгрии, все больше и больше сходят с ума.

— Из-за чего?

— Из-за чего? Из-за безопасности, из-за утечек к вашим людям. Содержание семей в России — это способ держать под контролем определенных… как бы это выразиться… определенных сомнительных индивидуумов.

— Вас теперь относят к «сомнительным»?

— Не думаю, но эта отправка моей семьи и разговоры о моем переводе… Кто знает? Вы позволите? — Он указал на свой пустой стакан.

— Разумеется, только лед бросьте вначале, — легко откликнулась она. Ее все больше и больше охватывало беспокойство: он стал пить необычно много. В прошлый раз почти всю бутылку выпил и, уходя, был здорово пьян.

Он вернулся к столу и стал потягивать виски из вновь наполненного стакана.

— У меня есть новости, Коллетт. Как вы называли в прошлый раз вашу просьбу — ТРБ?

— Да, требование. Что нового?

— Они знают больше, чем ваши люди, вероятно, представляют себе.

— О «Банановой Шипучке»?

— Да. Тот остров, что они заполучили, свое дело делает. Они оборудовали его своей самой лучшей техникой обнаружения да еще навербовали местных, которые снабжают их информацией о вашей деятельности.

Русские на Британских Виргинах арендовали частный остров у его владельца, англичанина, ставшего мультимиллионером на сделках с недвижимостью, которого уверили, что остров будет превращен в оздоровительно-курортную зону для нуждающихся в отдыхе высокопоставленных советских бюрократов. Государственный департамент США, узнав об этом и спешно посовещавшись с ЦРУ, связался с мультимиллионером и попросил его пересмотреть решение. Тот отказался. Сделка состоялась, и русские поселились на острове.

Тогда госдеп и ЦРУ еще раз оценили ситуацию и пришли к выводу: Советы не сумеют вовремя доставить необходимое оборудование и подготовить персонал, чтобы эффективно следить за «Банановой Шипучкой», как не сумеют они и заполучить достаточно агентов на месте для создания эффективной сети из местных граждан-шпионов.

— У вас есть что-нибудь поконкретнее? — спросила Кэйхилл.

— Разумеется.

Он вытащил из мятого пиджака какие-то бумаги и вручил ей. Она расправила их на столе и принялась читать. Пробежала первую страницу, подняла взгляд на венгра и, не удержавшись, присвистнула сквозь сжатые губы.

— Они много знают, так ведь?

— Да. Эти донесения прибыли с точки на острове. Это все, что, я чувствовал, можно взять, не подвергаясь опасности, и принести с собой. Утром я их возвращаю. Однако видел я гораздо больше и постарался, как мог сохранить это в памяти. Мне начать?

Кэйхилл бросила взгляд на стену, скрывавшую камеры и микрофоны. Хегедуш знал, что они там, и нередко шутил по этому поводу, но все равно вся техника скрывалась от него: вид подобных причиндалов никоим образом не вдохновлял к откровениям. Ей удалось разговорить его прежде, чем улетучилось еще больше бурбона, а вместе с ним — и памяти.

Он говорил, пил, ел и вспоминал три часа. Кэйхилл внимательно слушала все, что он говорил, делая заметки для себя, хотя и знала, что каждое его слово записывается. Расшифровка записанного редко фиксирует нюансы. Она требовала от него деталей, не давая ему умолкнуть, когда он, казалось, выбивался из сил, нахваливала, льстила, обласкивала и подбадривала.

— Еще что-нибудь? — спросила она, когда он откинулся на спинку стула, закурил сигарету и позволил своим толстым губам расслабиться в улыбке удовлетворения.

— Нет, думаю, это все. — Неожиданно он вскинул вытянутый указательный палец и выпрямился. — Нет, виноват, есть еще. Всплыло имя человека, вам известного.

— Какого человека? Я его знаю?

— Да. Тот психиатр, что вовлечен в дела вашей Компании.

— Вы имеете в виду Толкера? — Она тут же яростно прокляла себя за то, что назвала имя. Может, он вовсе не его имел в виду. А если так, то она выдала противнику имя связанного с ЦРУ врача. С облегчением она услышала его слова:

— Да, он и есть. Доктор Джейсон Толкер.

— И что он?

— Я не совсем уверен, Коллетт, но его имя промелькнуло в связи с одним из донесений от нашей слушающей точки на острове, что имели отношение к «Банановой Шипучке».

— Это точно? Я хочу сказать, говорили ли о том, что…

— Ни о чем определенном не говорилось. Скорее, тон их голосов, то, о чем они говорили, натолкнуло меня на мысль, что доктор Толкер, возможно… дружен…

— С вами? С советскими?

— Да.

За время встречи Кэйхилл забыла о Барри. Теперь образ ее заполнил комнату. Она не знала, что сказать в ответ на сообщение Хегедуша, а потому промолчала.

— Боюсь, я становлюсь слишком дорогим другом для вас и ваших людей, Коллетт. Видите, весь бурбон кончился.

Она воздержалась от напоминания, что так случалось постоянно, и вместо этого сказала:

— Это не беда, всегда есть что достать из запаса, Арпад. А вот вас из запаса не заменишь. Скажите, как у вас дела в личном плане?

— По семье буду скучать, только… вероятно, пришло время рассказать, что у меня на уме.

— Я слушаю.

— С недавних пор я только и делаю, что обдумываю и переживаю: а не наступило ли время решиться и стать одним из вас?

— Уже стали. Вы знаете, что…

Она увидела, как он отрицательно закачал головой. Улыбка играла у него на губах.

— Вы хотите сказать — перебежать, уйти на нашу сторону?

— Да.

— Тут мне сказать нечего, Арпад. Я уже говорила вам, когда такой разговор прежде заходил, что этим я не занимаюсь.

— Но вы сказали, что поговорите про такую возможность с теми, кто занимается.

— Да, и я говорила.

Ей не хотелось сообщать ему, что результатом разговора с Подгорски и двумя сотрудниками из Лэнгли стал категорический отказ. Начальство склонно считать, что Арпад Хегедуш представляет ценность до тех пор, пока остается своим в венгерской и советской иерархии, пока способен приносить информацию из святая святых. В качестве перебежчика он бесполезен. Разумеется, если бы речь шла о спасении в случае его разоблачения своими начальниками, разыгрывался бы иной сценарий; однако Кэйхилл получила инструкции, в которых не было околичностей: делать все, что в ее силах, дабы отговорить его от подобного шага, и поощрять к продолжению работы в качестве агента.

— Насколько я понимаю, просьба энтузиазма не вызвала, — сказал он.

— Не в этом дело, Арпад, просто…

— Просто я более ценен там, где нахожусь сейчас.

Она перевела дыхание и откинулась на спинку стула. С ее стороны было наивно полагать, что он не поймет, какова истинная причина, без всяких разъяснений. Он работает в организации КГБ, которая играет по тем же правилам, действует, исходя из тех же потребностей и той же разведывательной философии.