Убийство по-венециански - Страница 3
Катарина Ланци пьет свой утренний шоколад. Брюхо прорвется по осени. А до тех пор мадам будет ждать - с высохшими дряблыми щеками, орлиным носом, глазами, подернутыми голубизной, и неизменно затхлым рвотным душком изо рта. Живот, полный липких агатов, синих и пурпурных тыковок - словно огромный клещ, кокон, набитый красноватыми парусами, квохчущими жидкостями, мешаниной кроваво-складчатых потрохов, мутными водами, хрящами, стекловидными массами с зеленовато-желтым, как у опала, отливом, губчатыми опухлостями, теснящимися друг на друга, как отбросы в мешке. Хотелось бы, чтобы это был мальчик.
Катарина Ланци, урожденная Пеллегрини, допила шоколад - смесь, помимо прочего, какао, ванили, корицы, коричневого сахара и толики аниса в качестве средства от ветров. Ее может вспучить, оттого что она съела слишком много вишни и пила воду со льдом. Внезапно она сама леденеет. В комнате нет никого, даже болонки. Она не в силах подняться. Она покрывается потом и дрожит в ознобе, хочет облегчиться рвотой и не может. Сердце ее колотится, пульс падает и замедляется. За дверью, ведущей в коридор, скрипит паркет. Кто-то шумно дышит. Катарина трясет колокольчик, но язычок у него снят. Катарина зовет, зовет. Очень долго, но никто не приходит. Никто не приходит совсем. Слышен чей-то шепот. Вот наконец кто-то входит. Ну и что Вам нужно?.. Нет, доктор не придет. Замолчите. Да замолчите, ради Бога! Выпейте еще воды со льдом. От рвоты Вам легче не станет. Образумьтесь. Лежите спокойно, говорю Вам!
Спазмы. Жжение нестерпимо. Голубиный хор нестерпим. Катарина скрючивается, съеживается, пытается во что-нибудь упереться, складывается пополам, вздыбливается, сворачивается в клубок и воет, как во время эпилептических припадков. На сей раз плод содрогается, дрыгает ножками, переворачивается и околевает, застряв поперек таза. Тогда ее рвет черной жижей, смешанной с кровью и распространяющей ужасную вонь. Стоя у изножия кровати, Розетта смотрит, не говоря ни слова. Альвизе входит и берет руку жены, и между бровями его залегает глубокая складка озабоченности.
...с некоторым опозданием сообщаю, что Катарина Ланци умерла этим летом, но ее кончина не вызвала особого шума, поскольку случилась как раз накануне празднеств, поистине блистательных. Полагаю, что наш общий друг кавалер Вам их уже описал. Они начались с прибытием послов, и с тех пор пиры, шествия и фейерверки сменяли друг друга беспрестанно. «Бучинторо»[13] позолотили заново. Весь залив[14] казался одним очарованным садом: острова, купы миртов и лавров, берега в иллюминации. Регаты наши всегда превосходят по красоте все прочее. Но я не хочу Вас утомлять излишними описаниями великолепия, о котором, несомненно, Вам уже поведано в деталях. Позвольте мне лишь сказать, что биссоне[15], представлявшие Гору Олимп и Колесницу Ночи с двадцатью четырьмя статуями, по числу часов в сутках, а также восходящая в окружении звезд луна повергли наши гостей в изумление. А вот бедной Катарине пришлось удовольствоваться похоронами на скорую руку. Она умерла, задохнувшись во время эпилептического припадка, будучи в тягостях. По крайней мере, такова официальная версия. Катарина рассказала мне - а я доверяю Вам это sub rosa[16] - о подозрениях касательно некоторых случаев злоупотребления доверием которыми она тогда еще не поделилась с мужем из осторожности и осмотрительности. В любом случае требуются доказательства, моя дорогая. Именно это говорю я себе между прочим при виде удивительных изменений, которые привнесла сия кончина в дела А. Л. Ибо кому бы не пришла в голову мысль is fesit cui prodest[17]?.. Но ни слова, прошу Вас...
Что же до меня, то я и так уже слишком много сказала, хотя, возможно, и с умыслом. У нас большой выбор, что же мы предпочтем?.. Уж конечно, не мышьяк - орудие покинутых или прелюбодействующих жен, дебютанток с «бледной немочью» или выгнанных служанок, ведь растительные алкалоиды, столь чистые и столь естественные, дарят возможности поистине роскошные. Их облик впечатляет игрой цвета: мы видим вдруг, как небесная лазурь оборачивается богатым, достойным скотобоен пурпуром, румянец камелии принимает голубовато-сиреневый оттенок, а розовый коралл губ становится кораллом черным - и бесконечно более ценным, как все согласятся. Но где же произрастают эти живописные кудесницы, под какими папоротниками, на каких мхах?.. Может быть, я и скажу. Не будем забывать уроки Античности, столь искусной в науке о травах.
Альвизе, разумеется, не опечален доставшимися ему деньгами, но все же он испытывает сильное и неясное беспокойство, некую тревогу, ибо, подобно своей матери, а также многим другим, исполнен двойственности, если не противоречивости. Оттавия заходит в библиотеку, где пока что пребывает Альвизе, только за тем, чтобы выбрать что-нибудь почитать, но долго никогда не задерживается. Пол в библиотеке отделан паркетом - за исключением коридоров, это единственная комната в доме, отдавшая дань сей моде. Только здесь можно услышать, как потрескивает дуб, отзываясь на изменение температуры, ведь в остальных помещениях полы выложены плиткой. Это обстоятельство возникло, быть может, неумышленно, но пришлось кстати. (Зато в замке Нийо, в отделанных кипарисом залах, где сёгун[18] принимал почести от вассалов, коленопреклоненных перед сложенным веером, паркетные полы пели, как птицы, выдавая приближение любого тайного визитера.) Библиотека у Ланци просторная, но стенные поверхности сильно урезаны окнами, поэтому пришлось воздвигнуть стеллажи, образующие лабиринт в виде бустрофедона[19]. В длинной стене располагаются ниши с алебастровыми бюстами, перемежаемые витринами красного дерева - интерьер; типичный для многочисленных частных библиотек венецианского патрициата. Единственной данностью в этом собрании книг, где неполные и разрозненные издания обрывают друг друга на полуслове в путанице самых различных тем, является слепая страсть, пылкая, безрассудная и, возможно, самовнушенная, по крайней мере, в своем истоке. Здесь Элегии Тибулла соседствуют с поэмами Катерины Дольфин, Платон на венецианском диалекте - со старыми трудами по морскому Делу, Естественная история, Буффона - с Ragionamenti[20] Аретино. Книги для Альвизе - это выход в открытое море, в свободное плавание. Какие угодно - они для него точно воздух в этом душном доме. Альвизе беседует со своими книгами, путешествует вместе с Бугенвилем, выносит суждения с Цицероном, предается блуду на пару с Джорджо Баффо и смеется в компании Франсуа Рабле. С ними он свободен от цепей и ограничений, и улыбку вызывает у него трюизм книготорговца Дзампони, который в книгах видит своих лучших друзей. Вечно опасаясь щупалец спрута, глухо и неустанно борясь за сохранение частички свободы, Альвизе, тем не менее, мечтает разделить с кем-нибудь свои радости. И тогда, в благородном, лирическом тумане, серебристом, как дымка, парящая осенним утром над лагуной, проплывает плоское, будто вырезанное из бумаги двухмерное изображение некой абстрактной супруги.
- Не следует пить воду со льдом в это время года, - говорит повар.
- Не надо пить шоколад, если страдаешь эпилепсией, - говорит выездной лакей.
- Это смерть от несчастного случая, такие часто случаются в этом городе, - говорит врач.
- Дело сделано, - думает кто-то.
- Беременным не стоит есть вишню, - говорит гондольер-харон, прибывающий по рио Сан Барнаба, чтобы отвезти Катарину к Стиксу.