Убийства никого не красят - Страница 7

— Нет, вот этого я не знал. — Я поделилась с ним скупыми сведениями, полученными от клиента, и, когда закончила, Филдинг ухмыльнулся: — Похоже, у нас появился ещё один подозреваемый, а? То бишь появится, если мы сумеем узнать фамилию этого парня.

С Тимом я рассталась довольная собой. За обедом я только и делала, что внимала моему приятелю, но под конец мне всё же удалось кое-что ему подсказать. Пустячок, конечно, но я давно уразумела, как важно не только черпать из кассы взаимопомощи, но и вносить свою лепту.

Глава 5

Выйдя из кафетерия, я взяла такси и отправилась в Гринвич-Виллидж. Поиски театра «Беркли» вылились в целое приключение. Не знаю, доводилось ли вам бывать в том районе, но он похож на лабиринт. Улица там запросто может оборваться на перекрёстке, чтобы потом снова возникнуть через несколько кварталов к северу или к югу, — как уж ей заблагорассудится. Трудности усугублялись тем, что вёз меня молодой водитель, то ли индиец, то ли пакистанец, а может, выходец с Ближнего Востока, который почти не говорил по-английски. Удивительно, как мы вообще добрались до Виллиджа.

Мы кружили по одним и тем же кварталам минут пятнадцать, при этом я, не закрывая рта, уговаривала Ахмеда (такое имя значилось на его удостоверении) остановиться и спросить дорогу, на что он неизменно отвечал: «Конечно, мадам», проворно оборачиваясь и ослепляя меня белозубой улыбкой, и продолжал без толку колесить по этим чёртовым улицам. Я уже решила вылезти из машины и двинуться на поиски театра пешком, когда мы остановились у светофора рядом с другим такси.

Что ж, попытка не пытка. Высунувшись из окна машины так далеко, что почти повисла на раме, я заорала:

— Не подскажете, где театр «Беркли»?

На светофоре зажёгся жёлтый. Редкий свободный таксист в Нью-Йорке станет тратить время, дабы помочь ближнему.

— Два квартала бла-бла-бла, — крикнул водитель, прежде чем исчезнуть в облаке выхлопных газов.

Последнее слово я не разобрала: может, «вверх», может, «вниз». «Направо» и «налево» тоже не исключалось. Но небрежным взмахом руки, сопровождавшим невразумительный ответ, он, похоже, указывал налево.

— Слышали? — обратилась я к Ахмеду.

— Конечно, мадам, — улыбнулся тот и свернул направо.

Я велела ему развернуться. Он снова одарил меня сверкающей улыбкой, пробормотал: «Конечно, мадам», опять повернул, и — о чудо! — мы оказались прямо перед театром.

От сердца отрывая каждый цент (Питер, разумеется, оплатит накладные расходы, но дело в принципе!) я расплатилась по счётчику, на котором набежало нечто астрономическое. И даже добавила чаевые — весьма щедрые, учитывая обстоятельства. Когда же я выходила из машины, лицо мистера Улыбки просияло напоследок и он произнёс на безупречном английском:

— Вы замечательная пассажирка, мадам. Желаю вам приятно провести время.

*

«Беркли» — маленький театр, не более чем на сто мест. Когда я вошла в зал, репетиция была в полном разгаре. Углядев мужчину, устроившегося в середине десятого ряда, я на цыпочках двинулась по проходу, свернула в одиннадцатый ряд, склонилась над ухом мужчины и, похлопав его по плечу, шёпотом представилась. Ответом мне был протяжный и громкий храп.

— Эй, посторонним вход воспрещён! — раздался окрик со сцены. Все, находившиеся там, замерли и обернулись в мою сторону. — Вам придётся покинуть зал!

Наверное, будучи частным детективом с большим стажем, я должна была давным-давно привыкнуть к тому, что время от времени меня выставляют вон. Увы, подозреваю, что никогда к этому не привыкну, поскольку чувствовала себя сильно не в своей тарелке. Однако, чеканя шаг, устремилась к сцене и даже умудрилась придать голосу властности — словом, не посрамила хрестоматийных сыщиков, самоуверенных и хладнокровных, — обратившись к крупному мужчине с соломенными волосами, тому, что столь безапелляционно требовал удалить меня из зала.

— Я бы хотела побеседовать с актёрами о Мередит Фостер. Меня зовут Дезире Шапиро. Это не займёт много времени, — заверила я, размахивая удостоверением.

Блондин наклонился над краем сцены, взял у меня удостоверение, мельком взглянул на него и вернул обратно.

— Полиция уже опросила всю труппу, — радостно сообщил он, — и мы рассказали им всё, что знаем. А знаем мы, боюсь, не много.

— Понимаю, но у меня возникли дополнительные вопросы. — Физиономия моего собеседника со следами бурной сорокалетней жизни начала складываться в извиняющуюся гримасу, и я торопливо добавила: — Это очень важно. Мы ведь все заинтересованы в том, чтобы преступник был пойман, не так ли?

— Ну хорошо, — со вздохом согласился блондин— Ступайте за кулисы. Можете воспользоваться моим кабинетом.

Он завёл меня в такую крошечную комнатку, что непонятно было, как туда умудрились втиснуть мебель. Впрочем, мебели было не много. Жалкие квадратные метры делили меж собой маленький, сильно поцарапанный письменный стол, на котором высились горы бумаг, и два одинаковых и чрезвычайно шатких стула.

— Видимо, я должен представиться, — произнёс он, провожая меня. — Я — Ларри Шилдс, ставлю эту пьесу. Присаживайтесь, — пригласил он, указывая на стул, стоявший ближе к двери. Затем выдвинул второй стул из-за письменного стола и поставил его в метре от того, на котором восседала я, беспокойно ёрзая и думая только о том, как бы эта рухлядь не развалилась под тяжестью моего веса. — Актёры будут подходить по одному. Полагаю, у вас так заведено.

— Спасибо, вы очень любезны.

От первых пяти человек, явившихся в этот импровизированный кабинет следователя, я узнала, что все любили Мередит Фостер. Правда, сообщили мне, в труппе она ни с кем не успела подружиться, но лишь потому, что была сосредоточена исключительно на творчестве. Когда у неё выдавалась свободная минутка, восторженно поведали её коллеги-лицедеи, она всегда садилась в сторонке и самозабвенно учила роль.

Что касается Люсиль Коллинз, которой первоначально предназначалась роль Хоуп, в итоге отданная Мередит, все оказались не в курсе этой истории.

Ладно. Но кому же досталась роль после несчастного случая с Мередит?

Ну да, неохотно признали мои собеседники, сейчас эту роль играет Люсиль.

А не могла ли между двумя актрисами возникнуть неприязнь? Или — выразимся помягче — не было ли у Мередит оснований полагать, что Коллинз на неё в обиде?

Категорические опровержения, которые я услыхала в ответ, прозвучали весьма эмоционально. Все, твердили актёры снова и снова, все любили Мередит Фостер.

Затем в комнатушку вошла Тара Уайльд — невысокая, темноволосая, с огромными карими глазами. Судя по подкупающе непосредственным манерам, ей было не более девятнадцати. Я немедленно возложила на юную актрису свои самые большие надежды и решила не тратить времени на разогрев:

— Мне сказали, что Люсиль Коллинз жаждала сыграть Хоуп до того, как появилась Мередит.

— Я ничего об этом не знаю, — ответила девушка, опасливо косясь на меня.

— Насколько я понимаю, роль очень неплохая, так что…

— Неплохая? Шутите? Да ради такой роли убить можно! — Тара зажала рот рукой. — Ой! Я не то хотела сказать! Я бы никогда… И Люсиль бы никогда…

— Разумеется, никто из вас не стал бы убивать, — перебила я. — Но если Люсиль и вправду лишили столь выигрышной роли, то её зависть к Мередит могла быть вполне оправданной, вы несогласны?

— Люсиль хорошо относилась к Мередит, — буркнула Тара. А затем добавила, напомнив мне попугайчика: — Все любили Мередит.

Передать не могу, как мне надоел этот припев! К тому же я решила, что шоковая терапия в умеренных дозах никому здесь не повредит.

— Не все, — напомнила я с горькой иронией. — Кто-то настолько не любил Мередит Фостер, что изуродовал ей лицо. Посему, если вам есть что сказать…

— Нечего! — возразила Тара. Её и без того огромные глаза стали ещё больше, а голос взмыл вверх. — Иначе неужели бы я промолчала!