Убийца Войн - Страница 17

Он наблюдал за фейерверками с умеренным интересом. Запальщики нервозно толпились вокруг. За ними ждали менестрели – Жаворонок позвал их, но выступить еще не попросил. Поскольку они извечно развлекали возвращенных при Дворе богов, сегодняшняя ночь – ночь бракосочетания Бога-короля – была еще более вычурной.

Сам Сьюзброн, конечно, не появился. Он выше подобных торжеств. Жаворонок глянул в сторону, где над двором отрезвляюще возвышался королевский дворец. В итоге он лишь покачал головой и обратился взором ко внутреннему двору. Дворцы богов образовывали кольцо, и в нижней части каждого здания имелось патио, а выше – балкон; те и другие обращались к центру. Жаворонок сидел невдалеке от своего патио, подальше от густой травы просторного двора.

В воздух взметнулся новый фонтан огня, отбросивший тени на двор. Жаворонок вздохнул, принимая от слуги очередную чашу с фруктовым напитком. Ночь стояла прохладная и приятная, подходящая для бога. Или богов. Жаворонок видел других, сидевших перед своими дворцами. По сторонам двора топтались актеры в ожидании случая порадовать кого-нибудь из возвращенных.

Фонтан поник, и запальщики посмотрели на Жаворонка, с надеждой улыбаясь в свете фонарей. Жаворонок с благосклоннейшим видом кивнул.

– Еще фейерверков, – потребовал он. – Вы порадовали меня.

Три человека взволнованно зашептались и махнули помощникам.

Когда все устроили, в фонарном кольце Жаворонка обозначилась знакомая фигура. Лларимар, как всегда, был одет в жреческую рясу. Даже в городе – а именно там ему следовало сейчас находиться – Лларимар представлял Жаворонка и его духовенство.

– Шныра? – спросил Жаворонок, садясь.

– Ваша милость, – поклонился Лларимар. – Довольны ли вы торжествами?

– Конечно. Можете передать, что я положительно наторжествовался. Но что ты делаешь во дворе? Ты должен быть дома, с семьей.

– Я лишь хотел убедиться, что вам все по нраву.

Жаворонок потер лоб:

– Шныра, у меня от тебя болит голова.

– Ваша милость, у вас не бывает головной боли.

– Значит, тебе нравится мне докладывать, – сказал Жаворонок. – Я полагаю, что за Священной тюрьмой гульба такая же бурная, как здесь у нас.

Лларимар насупился, услышав пренебрежительные слова Жаворонка о божественной обители.

– Праздник в городе фантастический, ваша милость. Т’Телир десятилетия не видывал таких торжеств.

– Тогда я повторяю, что ты должен воздержаться от этих восторгов.

– Я только…

– Шныра, – сказал Жаворонок, сверля жреца взглядом, – если и существует единственная вещь, которую ты можешь ответственно мне доверить, то это развлечения. Я буду – обещаю со всей серьезностью – всячески проматывать время, надираясь и глядя, как эти милые люди поджигают разные штуки. Заклинаю тебя вернуться к родным.

Помедлив, Лларимар встал, отвесил поклон и удалился.

«Этот человек слишком серьезно относится к своей работе», – подумал Жаворонок, потягивая фруктовый напиток.

Мысль развеселила Жаворонка, и он откинулся на кушетке, наслаждаясь фейерверками. Однако вскоре его отвлекло приближение кого-то нового. Или, точнее, кого-то очень важного во главе группы куда менее знатных особ. Жаворонок отпил еще.

Явилась красавица. Богиня. Лоснящиеся черные волосы, бледная кожа, аппетитные формы. Оделась она гораздо скуднее, чем сам Жаворонок, но это выглядело типично для придворной богини. Тонкое вечернее платье из зеленого и серебристого шелка с длинными разрезами по бокам, обнажающими бедра и таз, а вырез на груди так глубок, что воображению почти не оставалось места.

Рдянка Прекрасная, богиня честности.

«Будет занятно», – подумал Жаворонок, мысленно улыбнувшись.

Ее сопровождало около тридцати служанок, не говоря о верховной и младших жрицах. Запальщики возбудились, поняв, что у них не один, а два божественных зрителя. Их подмастерья принялись носиться вихрем, готовя новые заряды фейерверков. Стайка служанок Рдянки Прекрасной метнулась, спеша поставить на траве рядом с Жаворонком узорную кушетку.

Рдянка Прекрасная с обычной грацией возлегла на бок, скрестив безупречные ноги в соблазнительной, но приличествующей даме позе. Обзор позволял ей любоваться какими угодно фейерверками, но все ее внимание адресовалось Жаворонку.

– Мой дорогой Жаворонок, – проворковала она, когда служанки поднесли виноград. – Почему ты меня не приветствуешь?

«Началось», – подумал Жаворонок.

– Моя дорогая Рдянка Прекрасная, – проговорил он, отставив чашу и сплетя перед собой пальцы. – С чего мне делать нечто столь грубое?

– Грубое? – весело переспросила она.

– Разумеется. Ты преднамеренно попыталась обратить на себя внимание – детали, между прочим, великолепны. Это что у тебя на бедрах, косметика?

Она улыбнулась, надкусив виноградину.

– Своего рода краска. Узоры нарисованы талантливейшими художницами из моего духовенства.

– Мои комплименты им, – сказал Жаворонок. – Но ты все равно спрашиваешь, почему я тебя не приветствую. Что ж, предположим, я поступил в точности так, как ты ожидала. Ведь пока ты не подошла, я должен был тобой восторгаться?

– Естественно.

– Ты бы заставила меня признать, что выглядишь убойно, а я онемел от восхищения?

– Я бы не огорчилась.

– Сказать, что в свете фейерверков твои очи слепят и пылают, как горящие угли?

– Это было бы галантно.

– Поразглагольствовать о том, что твои губы настолько безупречно красны, что всякий мужчина задохнется от изумления, но прочитает лучшие стихи, какие вспомнит?

– Мне это, безусловно, польстило бы.

– И ты хочешь таких же слов от меня?

– Хочу.

– Блестяще, женщина, – похвалил Жаворонок, берясь за чашу. – Если мужчина нем, ослеплен и задыхается, как ему, во имя преисподней, приветствовать? Ведь я лишусь дара речи?

Она рассмеялась:

– Ладно, ты уже снова обрел язык.

– Поразительно, он был у меня во рту. Я вечно забываю проверить, на месте ли он.

– Но разве не там ему положено находиться?

– Дорогая моя, – сказал он, – неужели ты не знаешь меня достаточно давно, чтобы понять: мой язык, в отличие от всего остального, редко оправдывает ожидания?

Рдянка Прекрасная улыбнулась, когда фейерверки вновь вспыхнули. В аурах двух божеств искры сразу приобрели поистине неописуемые цвета. На другой стороне они рассыпались слишком далеко от дохов и выглядели сравнительно тусклыми и жалкими, как будто жар был столь слаб, что впору подобрать и унести их.

Рдянка Прекрасная отвернулась от представления.

– Значит, ты все же находишь меня красивой?

– Конечно. Помилуй, дорогая, ты положительно королева красоты. Ты отчасти отражаешь весь мир, и это, если не ошибаюсь, как-то учитывается в титуле.

– Мой милый Жаворонок, лично мне кажется, что ты надо мной издеваешься.

– Я никогда не смеюсь над дамами, – возразил Жаворонок, снова берясь за свое питье. – Насмехаться над женщиной – все равно что перебрать вина. Какое-то время смешно, но недолго, а похмелье превращается в ад.

Рдянка Прекрасная помолчала.

– Но у нас не бывает похмелья, ибо мы не можем напиться, – заметила она чуть позже.

– Разве? – удивился Жаворонок. – Зачем тогда все это великолепие и вино?

Рдянка Прекрасная изогнула бровь.

– Бывает, Жаворонок, что мне не понять, когда ты валяешь дурака, а когда говоришь серьезно, – сказала она.

– Что ж, в этом я запросто помогу тебе разобраться, – ответил он. – Если ты хоть раз сочтешь меня серьезным, можешь не сомневаться, что перетрудилась, вникая в этот вопрос.

– Понятно, – сказала она, перевернувшись на живот.

Она оперлась о локти, груди аппетитно натянули ткань; на обнаженной спине меж острых лопатоки играли отблески фейерверков.

– Значит, так. Ты признаешь меня сногсшибательной. Не хочешь ли удалиться с торжеств? Поискать… других развлечений?

Жаворонок заколебался. Неспособность вынашивать детей не мешала богам жаждать близости, особенно с другими возвращенными. Более того, насколько догадывался Жаворонок, невозможность иметь потомство лишь усиливала распущенность двора. Многие боги брали смертных любовников – известно было, что Рдянка Прекрасная располагала несколькими такими среди своих жрецов. Боги не считали изменой утехи со смертными.