Убийца поневоле - Страница 23

Третий звонок был подлинным взрывом нетерпения: человек держал нажатой кнопку чуть ли не полминуты. Казалось, что пришедший вовсе не отрывает пальца от кнопки.

Неожиданно трезвон оборвался, и он услышал громкий голос:

— Есть кто-нибудь дома? Газовая компания!

И внезапно Стэппа охватила дрожь, словно перед ним забрезжила надежда.

Это был единственный звонок — единственный за целый день, наполненный обычными домашними делами, — который действительно мог заставить кого-то спуститься в подвал! Газовый счетчик был укреплен на стене над самой лестницей, прямо напротив него. И должен же был брат его жены увезти ее из дома именно в это время! В доме никого, кто мог бы впустить этого человека.

Послышалось нетерпеливое шарканье ног на цементированном крыльце. Потом служащий компании сошел, наверное, со ступенек крыльца и отошел, чтобы бросить вопросительный взгляд на окна второго этажа. И на какой-то неуловимый миг, пока этот человек топтался у дома, Стэпп увидел сквозь грязное окно подвала неясные очертания его ног. И все, что его потенциальному спасителю надо было бы сделать, — это присесть на корточки и заглянуть внутрь. Он увидел бы связанного человека. И все остальное было бы так просто!

Почему он не сделал этого? Скорее всего, он не ожидал, что кто-то мог находиться в подвале дома, в дверь которого он только что понапрасну звонил. Ноги в брюках, на которые Стэпп взирал и с отчаянием, и с надеждой, скрылись из виду, и окошко снова стало пустым. С набухшей тряпки кляпа в его рту стекла струйка слюны, закапавшей тут же с дрожащей нижней губы.

Инспектор газовой компании сделал еще одну попытку позвонить, скорее давая выход чувству досады, чем в надежде на успех. Он многократно коротко нажимал на кнопку, как на телеграфный ключ: бип-бип-бип-бип-бип… Потом с возмущением крикнул своему невидимому помощнику, который, наверное, ждал его у машины, стоявшей у тротуара:

— Их никогда не бывает дома, когда надо.

Затем Стэпп услышал удаляющиеся от дома шаги по цементному покрытию и звук заводимого мотора легкого грузовика.

Он потихоньку умирал. Не в переносном, а в буквальном смысле. Холод поднимался к его коленям и локтям, сердце едва-едва билось, грудь уже почти не вздымалась, по подбородку стекала слюна, голова безжизненно упала на грудь.

Тик-так, тик-так, тик-так… На какое-то время он забыл, где находится. Ему казалось, будто он погрузился в некую благостную атмосферу, пропитанную запахом нашатырного спирта и не имевшую ничего общего с той мерзостью, которая его окружала.

Он заметил, что начал бредить. Пока не так чтобы уж очень. Но вместе с тем у него начались какие-то странные видения. Ему показалось, что его лицо превратилось в циферблат, и он будто смотрел сам на себя, как на часы. Нос стал осью в центре часового механизма, на которой держались две стрелки. А глаза преобразились в цифры «10» и «2». И еще привиделось ему, будто у него большая борода, а на голове вместо шляпы — колокольчик.

«Да, смешно я выгляжу», — сонно подумал он.

И поймал себя на том, что корчит рожу, пытаясь остановить эти две стрелки, прикрепленные к его лицу, чтобы не дать им продвинуться дальше и убить человека, который и так уже дышит с металлическим звуком: тик-так, тик-так, тик-так…

Потом он сделал фантасмагорическое открытие, обнаружив, что существует еще одно средство спасения. Если уж нельзя воздействовать на эти часы, он может попытаться превратить их во что-то другое. Он подумал, что это суровое наказание назначено ему за то, что он задумал сделать с Фрэн. Ему показалось, что его так крепко удерживают не безжизненные, неодушевленные веревки, а какое-то живое существо, которое хочет покарать его, и если он выскажет свои сожаления по поводу своего преступного плана и взмолится о пощаде, то оно отпустит его. И он снова и снова хрипел в тишине сквозь сдавленное горло:

— Мне так жаль! Я больше не буду! Только отпусти меня! Я извлек из этого надлежащий урок! И никогда не стану так поступать!

И тут вновь к нему вернулся внешний мир. На этот раз это был телефон. Наверное, Фрэн и ее брат. Они хотят узнать, не вернулся ли он домой в их отсутствие. Они увидели, что мастерская закрыта, наверное, подождали немного перед входом, и, поскольку он так и не пришел, не знали, что им делать. А теперь они звонят из телефонной будки у соседнего дома, чтобы узнать: может быть, он заболел и вернулся домой, пока они ехали? Когда дома им никто не ответит, они подумают, что случилось что-то неладное. Почему бы им не вернуться сейчас и не выяснить, что с ним стряслось?

Но почему они должны непременно подумать, что он здесь, в доме, если он не ответил на их звонок? Как могли они представить себе, что он все это время находился в подвале? Они еще немного походят вокруг мастерской, поджидая его, и только затем Фрэн на самом деле встревожится и, может быть, обратится в полицию… Но на это уйдут часы, так что какая ему от этого польза?.. Полицейские станут искать его повсюду, но только не здесь. Когда они ищут человека, о пропаже которого им заявили, то в последнюю очередь заглядывают к нему домой.

Звонки наконец прекратились, но эхо от них еще долго звучало в безжизненном воздухе, расходясь от телефонного аппарата, как круги от камня, брошенного в пруд со стоячей водой. А затем все снова успокоилось и опять он погрузился в тишину.

В этот момент его жена должна была все еще находиться возле будки телефона-автомата, откуда она звонила. Потом она подойдет к брату, который где-то ждал ее, и скажет ему:

— Его нет дома. — И добавит, пока что не очень-то волнуясь: — Разве это не странно? Куда это он подевался?

Они снова вернутся к мастерской, чтобы по-прежнему ждать его у закрытых дверей, не особенно тревожась о нем. Она, притоптывая слегка ногой в нетерпении и поглядывая вверх и вниз по улице, будет разговаривать с братом о каких-то своих делах.

Но ровно в три часа они вдруг замолчат, посмотрят друг на друга и спросят:

— Что там такое?

А Фрэн, возможно, заметит еще:

— Кажется, это где-то в нашей стороне.

И это, может быть, будет все, что скажут они о его уходе из жизни.

Тик-так, тик-так, тик-так… Без девяти три. О, какое хорошее число — девять! А как было бы чудесно, если бы девять так и осталось! Не восемь или семь, а именно девять! И не на короткий какой-то миг, а навечно! Пусть время остановится, чтобы он мог облегченно вздохнуть, а мир вокруг него застынет в неподвижности, а затем вовсе пропадет… Но нет, вот уже восемь. Стрелка перекрыла промежуток между двумя делениями. О, сколь изысканна она, цифра восемь, такая округлая, такая симметричная! Пусть будет восемь — и навсегда…

И вдруг откуда-то снаружи неожиданно послышался женский голос:

— Что ты делаешь, Бобби, ты же разобьешь окно!

Женщина находилась далеко, но в ее голосе можно было ясно различить командные нотки.

Стэпп увидел смутные очертания мяча, который ударился в окно подвала: он посмотрел туда после того, как услышал ее голос. Скорее всего, это был теннисный мячик, но в этот момент он выглядел как черное пушечное ядро. Налетев на грязное окно, на какой-то момент мяч завис в воздухе, словно прилипнув к стеклу, а затем отскочил назад и упал на землю. Если бы не защитная сетка, стекло наверняка бы разбилось.

Ребенок подошел совсем близко к окну, чтобы забрать мяч. Это был такой маленький мальчик, что Стэпп мог через оконное стекло видеть его всего, за исключением головы. А когда он нагнулся, чтобы подобрать мячик, стала видна и голова, вся в золотых кудряшках. Поднимая мяч, он повернулся к Стэппу в профиль. Это было первое человеческое лицо, которое он видел с того момента, когда его бросили туда, где он пребывал в данный момент. Малыш выглядел как ангелочек, правда, как невнимательный, не видящий дальше своего носа ангелочек.

Когда мальчик нагнулся, то заметил на земле еще что-то, привлекшее его внимание. Подняв эту вещь, он, все еще согнувшись, начал рассматривать ее, а потом, потеряв к ней интерес, беззаботно бросил свою находку через плечо.