Убежище. Книга шестая - Страница 3
Женоненавистник может внезапно влюбиться и найти свою, вовсе не ненавистную для него женщину, у которой он не станет выискивать недостатки. А решительная и абсолютно убеждённая в полной бесполезности мужчин женщина может наконец-то признать, что мужчины тоже люди, а вот этот, конкретный, ещё и любимый!
Не стоит ставить на человека увесистую и безнадёжную печать с надписью по краю «Человек не меняется» просто потому, что за свою жизнь меняется каждый, больше или меньше, вольно или невольно, заметно или подспудно, но это происходит.
Правда, эти изменения, к сожалению, не всегда хорошие. Бывает так, что из весёлой, заводной и радостной девочки-хохотушки вырастает яркая, открытая и приятная девушка, а потом… Потом у неё отрастают моральные когти, клыки и перепончатые крылья… И становится она чем-то вроде гарпии, заключённой в человеческое обличье.
Людмила слушала свою подругу, с которой они ещё в институте вместе учились, и злилась на себя:
– Дyрындa наивная! Я же сама! Сама её позвала! Соскучилась по старой подруге… Ну, не балда ли? С чего я взяла, что время на ней никак не отразилось и она так и осталась той самой моей Зинкой? Надо же было хотя бы пообщаться побольше, прежде чем звать, да ещё куда звать! Домой! В святая святых, можно сказать! И что мне теперь делать? Была бы она из Москвы, я просто попросила бы её уехать да и всё. А тут как?
Зина после выхода на пенсию уехала в Сыктывкар к родным. Денег у неё лишних не было – приезд к старой подруге был рассчитан до копейки и билет обратно куплен заранее.
– Сил нет всё это выслушивать… выставить её? И куда она пойдёт? На гостиницу у неё денег не хватит точно! Билет менять? Не знаю, можно ли будет получить за него всю стоимость и заказать новый… А денег на билет она точно не возьмёт! Ой, как же я и себя подвела, и её! Она-то, небось, тоже рассчитывала совсем на другой отдых – комфортный для себя!
Людмила постаралась просто отключиться от потока Зининых слов, закрыться от них, правда, голос старой знакомой всегда славился своей пронзительностью, так что это было непросто. В её сознание прорывались выражения:
– Жить надо для себя: всё равно никто не поблагодарит за помощь!
– Детей надо выкидывать из гнезда, вон, как птицы это делают!
– Внуки – дело детей. Я своё уже отвоспитывала – нечего мне чужую заботу подкидывать!
– Дармоедов хвостатых кормить – последнее дело, это только чокнутые с ними валандаются.
– Все мужики – неблагодарные гaды, ничего хорошего от них нет!
Людмила перебирала клубнику, стараясь не помять ягоды, и уныло размышляла о том, что её тактика не срабатывает.
– Она распаляется всё больше и больше. Такой… самозавод получается или самонавод… Нда, её бы военным конструкторам как образец идеального оружия! Сначала самозавелась своими же словами, потом самонавелась на цель, а потом каааак бахнет – и всё в труху! Одна беда – цели выбирает не те, по которым палить надо!
– Люда! Люд, ты меня что, не слушаешь? – Зинаида уже довела себя до такого возбуждения, что не могла усидеть на месте и, вскочив на ноги, заметалась по кухне.
– Честно? Не очень…
– Почему это? Ты что, со мной не согласна?
– Нет, – Людмила всегда избегала резких мер до последнего – как хирург отлично понимала, что ампутировать проще, чем вылечить. Одна беда, удалённое потом заново не вырастет, но, когда иного пути не было, решительности ей было не занимать: – Я с тобой не согласна!
– Че-го? В чём это? – Зинаида утвердила руки на том месте, где в юности у неё находилась талия, и воинственно уставилась на подругу.
– Могу прямо по пунктам… – вздохнула Людмила, аккуратно отставляя миску с клубникой подальше. – За помощь благодарности ждать не стоит – так сразу становится гораздо легче жить. Ты ведь не для благодарности помогаешь, а потому что сама чувствуешь необходимость в этом!
Зинаида мрачно сощурилась, но смолчала.
– Дети и гнёзда – старая теория, но в корне неверная – мы не птицы. Это у них птенцы часто больше никогда родителей не увидят, а мы-то живём не так!
Подруга стиснула зубы и сморщилась, словно что-то противное проглотила.
– Внуки… внуки – это счастье! Это продолжение тебя, причём полученное уже в том возрасте, когда ты в состоянии это осознать!
Зина заморгала глазами, словно туда попало что-то, но упрямо сжала кулаки.
– Животные… знаешь, их можно не любить – это личное дело каждого, можно не заводить, но вот назвать дармоедами никак нельзя. Не-не, не надо мне про то, что в деревне… как кошки мышей ловят, а собаки дом стерегут! Зин, ну, в самом-то деле. Ты же врач! Разве каждодневное и высокоэффективное избавление от стресса не благо? Я уже не говорю о побочных эффектах, а их хватает! Люди меньше страдают от одиночества, больше двигаются и смеются, легче начинают общение с себе подобными. А нормализация сердечного ритма и давления? А уменьшение суставных и мышечных болей? Зин, ну вот только не надо возмущённо надуваться. Ты не могла об этом не читать.
Людмила немного перевела дыхание и продолжила:
– Что там у нас ещё? Мужчины? Так ты сама отлично знаешь, что они разные, так же, как и мы!
– Неужели ты после своего мужа ещё можешь что-то хорошее про мужчин говорить? – не выдержала Зинаида.
– Конечно, могу! А что мой муж? Да, бросил с маленьким ребёнком да ушёл к другой… Это бывает. Да, тогда было очень трудно! Но прошло уже столько лет, его уже и на свете-то нет. Я его давным-давно простила!
– А я вот не прощаю! – прошипела Зина. – Это ты у нас такая вся правильная, а я так не могу! Ты знаешь, что меня муж бросил и ушёл к дочке подруги? Знаешь, что сын свалил к своей жене и носа не кажет? Знаешь, что внучку привозят раз в год? Как я, по-твоему, должна себя вести?
Зинаида гневно сощурилась и зашипела сдавленным голосом о негодяях, которые её окружают.
Людмила устало вздохнула.
– Голова разболелась… Нет, всё-таки лучшее средство от головной боли – это гильoтина! Лучшее, но уж очень кардинальное, так сказать! – подумала она. – Однако придётся остановить жёстко! – она уже и приготовилась это сделать, перевела взгляд на Зину, усевшуюся в кресло и продолжающую обличать весь мир оттуда, и тут заметила котов.
Людмила потом только радоваться могла, вспоминая, как сдержала резкие слова, вспомнила о том, какой была её Зинка, и в память об этом просто подошла и обняла её.
Зинаида поперхнулась на полуслове, чуть не задохнувшись от застрявших в горле жестоких и язвительных слов, а потом вдруг схватилась за руки Людмилы и горько разрыдалась.
– Я одна! Я осталась совсем-совсем одна, и мне так плохо! Почему? Почему у тебя всё по-другому? – в её словах не было зависти, а только недоумение. – За что они все так со мной? Это он изменил и ушёл, а я страдаю! Я до сих пор страдаю! У меня всё, всё плохо! Я никому не нужна.
– Ну, вот… высказала, наконец-то! – удовлетворённо кивнул Фёдор. – Понятное дело, будешь тут страдать, если насобирать и нацеплять на шкурку кучу репейника с колючками да ещё кататься на них годами!
Маура опасливо косилась на громкую и чужую женщину, но, так как была кошкой добросердечной, всё-таки решилась…
Мягкие кошачьи лапы аккуратно прошли по подлокотнику кресла, помедлили, но всё-таки шагнули на колени рыдающей гостьи.
– Ну, вот, а ты говоришь, что всё плохо и ты никому не нужна! Тебе посочувствовать пришли – значит, нужна! Сейчас пожалеют, и станет лучше, – успокаивающе сказала Людмила.