Убежище чужих тайн - Страница 9

– Вот мы и подошли к главному вопросу, – сказала Амалия. – Кто это сделал и почему? Мы не говорим сейчас об официальном следствии, не говорим о Егоре Домолежанке, который взял на себя чужую вину…

– Полагаю, я могу рассказать тебе все, что помню, – сказала Аделаида Станиславовна. – Другое дело, что мне известно не так уж много. Эту историю обсуждали в обществе на все лады, перемывали косточки ее участникам и так, и эдак, но все равно не удалось точно установить, кто именно убил Луизу Леман. Многое было против Сергея Петровича, но, как я уже говорила, мне трудно представить, чтобы у него хватило духу зарезать женщину, которая его любила. Надежда Кочубей – другое дело. Она ненавидела Луизу, угрожала ей, и, если они поссорились, один бог ведает, что могло там произойти.

– Давай все-таки начнем с того, с чего обычно начинаются все детективные романы, – попросила Амалия. – С обнаружения тела. Как именно это произошло?

– Я вернусь сегодня вечером, – сказал Константин Тамарин своей жене Аделаиде. – К ужину буду дома, так что ты даже не успеешь соскучиться.

Он говорил и улыбался своей открытой улыбкой, которая придавала его простому лицу особенно привлекательное выражение. Волосы и усы у него были русые, глаза серые и до сих пор, когда он смотрел на свою жену, влюбленные. Люди, которые сталкивались с Константином впервые, довольно скоро составляли о нем мнение как о добродушном малом, который звезд с неба не хватает, но это впечатление если и соответствовало истине, то только отчасти. Он мог быть упрямым, мог быть жестким и, если того требовали обстоятельства, даже жестоким; но Константин остерегался показывать эту свою сторону людям, которыми дорожил, а своей женой он очень дорожил, особенно теперь, когда в семье было двое детей. Старший, названный в честь отца, походил на него как две капли воды, зато младшая, Амалия, больше напоминала мать, и все уверяли, что, когда девочка вырастет, она станет такой же красавицей, как Аделаида Станиславовна. «И такой же вертихвосткой», – обыкновенно прибавлял генерал Тамарин, отец Константина, но только слепой не заметил бы, что генерал обожает и внучку, и внука. Старый военный, известный своим крутым нравом, вынужден был несколько лет назад уйти в отставку и теперь доживал свой век в усадьбе, где, помимо него, жили сын с семьей и два десятка слуг. Сейчас Константин собирался ехать в Полтаву – купить игрушек Косте-младшему и Амалии, которая уже изгрызла все свои погремушки. Он мог бы послать в город кого-нибудь из слуг, к примеру, старого преданного Якова, но предпочитал отправиться туда сам, справедливо полагая, что никто не выберет игрушки лучше, чем он сам; и вообще есть вещи, которые никто не сделает лучше, чем близкие люди.

– Я всегда скучаю, когда тебя нет рядом, – сказала Аделаида, улыбаясь. – Да, кстати: Казимир просил подвезти его к Кочубеям, если тебе несложно.

– Что-то Казимир слишком часто стал к ним наведываться, – заметил Константин с улыбкой. – Уж не из-за Оленьки ли?

Оленька Кочубей была сестрой Виктора Кочубея и жила в соседней усадьбе с братом и его женой. Она считалась завидной партией, так как принадлежала к младшей ветви семьи, которая владела значительной частью земель в округе и задавала тон в губернии; но сама семья была большая, разветвленная и недружная, раздираемая внутренними противоречиями и ссорами из-за имущества. Отец Оленьки был несколько раз женат, и от каждого из браков у него имелись дети. Его братья, родные и двоюродные, больше занимались карьерой, нежели личной жизнью, и смотрели на него свысока, что тоже не способствовало улучшению отношений. Несколько лет назад он вместе с женой выехал на лечение за границу, да так там и остался. Старый князь не приехал даже на свадьбу своего сына Виктора, которую, как утверждали злые языки, устроили тетки жениха и семья невесты.

Аделаида подозревала, что ее брат ездит к Кочубеям главным образом из-за того, что у них на стол подавалось бесподобное вино, а практичная Оленька, хоть и благосклонно внимает комплиментам Казимира, в глубине души считает, что он ей вовсе не пара; но разъяснение всех этих нюансов повлекло бы за собой долгий и, в общем, ненужный разговор, так что жена Константина ограничилась тем, что сказала:

– Главное, чтобы он ездил туда не из-за Нади́н!

Так на французский манер величали жену Виктора, Надежду. Всем было известно, что она изменяет мужу с красавцем соседом Мокроусовым, у которого и без нее хватает любовниц, и сплетни об этом занимали окрестных помещиков куда больше, чем даже разговоры о недавних реформах, предпринятых царем.

Услышав слова жены, Константин улыбнулся и покачал головой. Он жалел Виктора, которого знал с детства, и поведение его жены коробило молодого человека. Повторив, что вернется к ужину, он поцеловал Аделаиду на прощание и удалился.

Стоя у окна, она проводила взглядом коляску, которая выехала за ворота. Аделаида не любила расставаться с близкими людьми: в таких случаях ее мучил необъяснимый подспудный страх, что тот, кто уезжает, может по какой-нибудь причине не вернуться обратно живым и она видит его сейчас в последний раз, – но она никому не любила признаваться в этой фобии, даже себе самой.

«В конце концов, что может случиться на дороге в это время года? Съездит и вернется…»

Июльское солнце залило окрестности расплавленным золотом, еще час или два – и будет тяжело дышать. Из окна Аделаида видела дорогу, которая петляла среди холмов и терялась в лесу. Вот коляска последний раз поднялась на холм – и, спустившись с него, окончательно скрылась из виду.

До обеда Аделаида еще нашла чем себя занять – заглянула в детскую, почитала вслух маленькому Косте, посидела с Амалией, – но уже во время обеда, когда за столом сидели только она и генерал Тамарин, она стала поглядывать на часы, мысленно желая, чтобы поскорее наступил вечер. Отец Константина был человеком, которого до отставки не могли сломить никакие жизненные горести – даже то, что он похоронил жену и четырех детей из пяти; но как только его выставили из армии, он стремительно поседел, весь как-то ссохся и перенес небольшой удар, из-за которого теперь приволакивал левую ногу и ходил с тростью. За окнами почернело, старые сирени зашумели, качаясь: приближалась гроза. Слуга Яков, немолодой, очень прямой и очень худой, бесшумно пробежал вдоль окон, затворяя ставни, чтобы от порывов ветра не разбились стекла.

– Пожалуйте дождичек, – иронически промолвил генерал, глядя, как ливень снаружи стал сплошной белой стеной, за которой пропали контуры сада, флигелей, дороги, стогов, леса вдали. – Что вздыхаешь, Лида?

Аделаида уже отчаялась объяснить упрямому генералу, что она вовсе не «Лида». Свекор, похоже, находил удовольствие в том, чтобы переиначить ее затейливое имя на свой манер. Она поджала губы и с достоинством ответила:

– Я думаю о Косте… Он ведь как раз может сейчас возвращаться домой.

– Пфф… ну он не из таковских, что испугаются дождичка, – хладнокровно ответил генерал. – Подожди, приедет сейчас, мокрый как мышь… И с горой подарков.

Он улыбался, и Аделаида, заметив эту улыбку, невольно насторожилась. Не сразу до нее дошло, что она думала – и говорила – только о муже, хотя Казимирчик тоже пропадал где-то вне дома и о нем, по совести говоря, тоже можно было бы побеспокоиться; но почему-то она и мысли не допускала, что с ее непутевым братцем может что-нибудь случиться, и все ее страхи касались только Константина.

– Лучше бы он никуда сегодня не выезжал! – вырвалось у нее.

– Ну так утром никто предположить не мог, что через несколько часов начнется вот такое, – проворчал генерал. – Не волнуйся, скоро он вернется, куда ему деваться…

Но часы пробили шесть часов и семь, и ливень давно стих, а знакомая коляска так и не появилась на дороге, петляющей между холмов. Аделаида металась от окна к окну, не находя себе места. Наконец вдали показался одинокий экипаж и, когда он приблизился, стало ясно, что это один из экипажей Кочубеев. Из него вышел необыкновенно мрачный Казимир, и, увидев его лицо, Аделаида вся похолодела, предчувствуя нечто ужасное.