Убежище - Страница 2
"А вот, молодые-интересные, - запела она, - я вам погадаю, что было, что будет, что на сердце, кто кого любит, кто кого обманет и на чем сердце успокоится..." "Шли бы вы, тетя, к другим, - проворчал Феликс, неохотно снимая ладонь с моей талии и брезгливо глядя на засаленные карты сквозь дымчатые очки с безошибочной мощью своего высокомерно-усталого и неизменно брезгливого выражения несимметричного семитского лица. -- Словно мы сами не знаем, кто из нас кого любит. Вас, во всяком случае, тут не любят..."
"Не скажи, Феликс, - вдруг сказала она. И как это они читают имена совершенно незнакомых людей? -- Вот как раз ты тут с нелюбимой девушкой, которая тебя очень любит. Верно, Таня?" Я заглянула при этих словах в ее темно-коричневые, сморгнувшие словно в ожидании оскорбления или удара глаза и как-то сразу ей поверила. Я словно отразилась в ее зрачках с моими наивными планами и надеждами на этого неприступного парня. Это был даже не рентгеновкий взгляд -- эка невидаль разглядеть у кого-то желчный пузырь! Это было нечто неестественное на данном этапе нашего мировоззрения - чтение моих мыслей. В принципе, не надо было быть такой уж ведьмой, чтобы и без мистики оценить ситуацию. Достаточно было взглянуть на богатый наряд Феликса, аккуратно сложенный на песке, всю эту мало кому доступную в шестидесятные годы замшу и вельвет, и сравнить с моими нехитрыми снастями для ловли золотой рыбки -- открытым неновым купальником, моей аристократической, как льстил мне Феликс, прозрачной в едва заметных голубых прожилках кожей, действительно красивыми длинными ногами и стандартно голубыми для представителя титульной нации глазами под челкой соответствующего цвета волос.
"Будем гадать? -- не сводя с меня пристального взгляда сказала она. Пожалеешь, Феликс, если я дальше пойду." "Сколько?" -- брезгливо спросил мой кумир, изящно склоняясь над одеждой за кошельком и торопливо почесывая крест-накрест оба уха. "Когда лежишь с такой красавицей, то деньги -- дело десятое. Готовь зелененькую, умница моя..." Она смотрела только мне в глаза, смело и властно приглашая на парапсихологический диалог.
Прихлопнула смуглой узкой ладонью, словно кузнечика, трешку, брошенную на песок, сунула куда-то под шарф на поясе и приготовилась к действу.
Только кому это нужно? - хотелось мне ей сказать. Я и сама знала, с кем имею дело. Не позорься, психолог высокого класса. К чему вся эта клоунада с грязными картами? Там и тогда я еще верила, что талант должен быть оценен по достоинству. Поэтому испытывала стыд и боль, словно это не она, а я сама, зная себе истинную цену, брожу здесь, среди зябких загорающих в поисках мелкого заработка, обрекая себя на открытое подозрение и насмешку. Эта уважаемая в своем кругу пожилая женщина, естественно, давно жила не в таборе, а в каком-нибудь цыганском колхозе. Кто-то там промышлял выращиванием и продажей цветов, кто-то торговал низкопробной косметикой на фоне вечного дефицита, а для нее сам смысл всей жизни так и остался в вечном национальном искусстве гадания, когда вот такая засаленная карта -- только контрольная запись сложной системы астрологических и логических построений, телепатии, основанной не только на непостижимом контакте с мозгом собеседника, но и с самими таинственно мерцющими вечными звездами... Тысячи шарлатанок вот в таком же экзотическом в наших широтах индийском наряде бродили по земле, а единицы владели тайной.
Я вдруг представила, как перед ее внутренним взором одновременно возникали какие-то таинственные геометрические фигуры, наложенные на сетку звездного неба, как на этом построении она видела нас детьми и стариками, наш первый вздох и последний выдох. Видимые только ей наши генетические особенности позволяли безошибочно поведать нам все о наших родителях, явных и тайных пристрастиях, надеждах и планах. Неизвестная человечеству давно сгинувшая цивилизация была передо мной во всем своем добром величии, которое могло быть в других руках и грозным. Именно так я воспринимала в своих умственных построениях и древнееврейскую, тоже мощную и тоже дошедшую до нас лишь в слабых отблесках былого величия цивилизацию, когда полюбила Феликса и стала примерять на себя приобщение к еврейству. Что бы ни говорили в нашей интернациональной стране о смешанных браках, но русская, став женой еврея, должна перестать быть русской. Ведь сами эти наши евреи - русские только внешне, по образу жизни и ролевой функции, но не внутри самих себя. Эту-то чужеродность и чувствуют многие мои соплеменники. А чужое всегда активно или пассивно отторгается. Здесь, на поляне, у берега холодного моря я еще раз почувствовала разницу между древними и юными нациями. Цыганка и не пыталась околдовать Феликса. Она обращалась только ко мне, доверяла только мне, препарировала только мою душу - под насмешливо-снисходительным взглядом вроде бы обычного в повседневной жизни парня, мгновенно и интуитивно включившего свою национальную защитную идею, помощнее, пожалуй, индийской, принесенной сюда цыганами...
Нечистые смуглые пальцы выбросили последнюю карту: "Расстанетесь. Будут короткие позорные для вас обоих встречи, которые разведут вас навсегда, а потом вы встретитесь уже в старости, когда от твоей (мне) любви останется только пепел и стыд... А ты, - она напряженно смотрела на Феликса, словно выдерживая внутреннюю битву цивилизаций, - придешь к нищете и отчаянию к вашей последней встрече... на своей земле."
Цыганка словно включила экран, на котором я увидела крупным планом едва узнаваемое жуткое морщинистое лицо моего любимого с седой щетиной на щеках, жалкой улыбкой и затравленным взором - на фоне невообразимо прекрасного, какого-то невиданного, райского, сверкающего яркими красками великолепия. Если бы вместо этого праздничного фона были клубы дыма и пыли, едва различимые в ночи, мечущиеся толпы полураздетых людей в отблесках электрических искр и разгорающегося пламени, разверстые рты и рушащиеся стены, это не произвело бы на меня такого впечатления оглушающего вопля жуткой катастрофы, как этот контраст ада и рая в одном кадре...
По всей вероятности, я побледнела, так как Феликс, тревожно взглянув на меня, вскочил с песка: "Хватит пугать девушку, ты, дура старая! -- крикнул он, наклоняясь словно за камнем перед злой собакой. -- Получила деньги? Все, катись отсюда! Тайка, это же просто старая глупая ведьма. Я ни одному слову не поверил..." Он так ничего и не увидел...