У врат Молчания - Страница 56
Действительно, даже в своей зачаточной форме вера в реинкарнацию носит весьма ограниченный, местный характер: в самой Австралии, где она наиболее распространена, она является всеобщей. А у полинезийцев, ведда, бушменов, пигмеев Африки, почти у всех индейцев и многих других народов, сохранивших черты первобытной культуры - она отсутствует (см. сб. "Религии наименее культурных племен", М., 1931). Нередко, когда старые исследователи утверждали, будто они обнаружили эту веру у того или иного племени, потом оказывалось, что они были введены в заблуждение тотемистическими мифами, неверно истолкованными.
Подведем теперь окончательный итог. Учение о реинкарнации свойственно некоторым "первобытным" племенам (в зачаточной форме), индийцам и дионисическо-орфической традиции Греции. Всем же остальным национальным и мировым религиям, возвышенность и истинность которых теософия не отрицает, это представление чуждо. Здесь есть над чем задуматься. Как могло случиться, что тысячелетние верования, жрецы, учители и пророки человечества могли отрицать реинкарнацию, если бы она являлась всеобщим и непреложным законом человеческого бытия?
Не получив опоры в мировом религиозном сознании, сторонники доктрины ссылаются на другой аргумент: на таинственные явления и загадки жизни, которые, по их мнению, могут быть объяснены якобы только с позиции их теории.
3. ЗАГАДКИ ЖИЗНИ И ЛИЧНОСТИ
Мы не собираемся здесь "опровергать" гипотезу реинкарнации. К каким бы рациональным доводам ни прибегали ее сторонники, она все же принадлежит к области веры, где рационалистические доказательства неуместны, а опровержения бесплодны. Наша задача - лишь показать, что в религиозном сознании, отличном от индийского и теософского, имеется совершенно иная интерпретация тех фактов, которые выдвигаются для доказательства реинкарнации, и отметить те принципы христианства, которые не позволяют включить в него доктрину перевоплощения.
Обратимся теперь к самим фактам.
1) Будда, Пифагор, Рамакришна и другие имели, как говорят, способность вспоминать свои прежние жизни. Но это легко объяснить тем, что они (пусть и по-разному) верили в перевоплощение. В глубинах подсознания человека, как показал Юнг, скрыта своего рода "коллективная память" многих поколений (см.: К. G. Jung. Psychologie et Religion, 1958, р. 29 сл.). Люди, отличающиеся особо напряженной духовной жизнью, могут оказаться способными проникать в эту сферу "родовой памяти", могут выходить далеко за пределы своего личностного сознания и в свете собственных убеждений истолковывать это как воспоминание о "прежних жизнях". Наличие "коллективной памяти" вполне подтверждается учением о духовном единстве человечества как "целокупного Адама" (см.: т. 2, "Магизм и Единобожие", приложение "Библия и учение о грехопадении").
2) Перевоплощение, утверждают теософы, придает эволюции "благой смысл" (Е. Сисарева. Цит. соч., с. 3), ведь большинство людей не успевает полностью реализовать свои возможности; только перевоплощение дает простор для разнообразной деятельности на протяжении многих жизней.
Здесь, между прочим, обнаруживается еще одно отличие теософии от классических индийских религий. Для последних сансара есть зло, она продолжает то бытие, которое следует угасить; для теософии же и антропософии переселение душ - это, напротив, эволюционный, "прогрессивный" принцип, содействующий самоискуплению человечества. Эта эволюционистская черта, чуждая пессимизму Будды и брахманов, возникла под прямым воздействием дарвинизма и западной веры в прогресс.
Но если человечество уже десятки тысяч лет развивается, перевоплощаясь, то оно давно должно было бы взойти на большую духовную высоту. Между тем трудно согласиться с тем, что такой прогресс имел место. Даже "техническая революция" есть локальное явление, занимающее ничтожно малый отрезок времени во всеобщей истории: двести-триста лет на фоне пятидесяти тысяч лет. (Причем интересно, что этот прогресс происходил как раз не в тех странах, где верили в перевоплощение.)
Приверженцы реинкарнации отрицают возможность того, что раскрытие богатств человеческого духа может протекать в иных мирах (там же, с. 9), хотя существование таких миров признают. Возникает вопрос: какие же основания не верить в возможность развития духа за пределами земного плана жизни? Не должен ли именно там открыться новый простор для совершенствования? "Существование человека в этом плане мира, - справедливо говорит Бердяев, - есть лишь момент его духовного пути... Популярное учение об одноплановом перевоплощении, в сущности, остается в этом времени, которое мыслится бесконечным и не знает выхода в вечность" (Н. Бердяев. Опыт эсхатологической метафизики. Париж, 1947, с. 208).
3) Человек, согласно теософскому учению, страдает из-за последствий своей кармы: грехи, совершенные в предшествующих инкарнациях, отражаются на последующих. Такой взгляд примиряет человека с любым страданием и с любой несправедливостью. Но если принять его, то становится ясным, что кармический закон лишает человека свободы и, следовательно, нравственной ответственности. Личность может сознавать, что несет последствия своих ошибок, или же, по принципу "солидарности", - свою причастность к "грехам отцов", но если обычные люди не помнят о своих прежних инкарнациях, то они не могут сознательно отвечать за поступки существ, о которых ничего не знают. "Что хорошего, сударь, было бы, - говорил Лейбниц, - если бы вы стали китайским императором, при условии, что вы забудете, кем вы были? Разве это было бы не то же самое, как если бы Бог в момент, когда уничтожил вас, создал в Китае императора?" Иными словами, даже если и признать перевоплощение, то отсутствие памяти о прежних жизнях наглухо отделяет человека от его предыдущей жизни и тем самым снимает с него ответственность за нее. И таким образом человек превращается из свободного существа в слепую игрушку закона.
Библия не только отвергает такое понимание судьбы человека, но и не позволяет видеть в его страданиях обязательно "кару". Именно об этом говорит книга Иова, которая вся посвящена теме страдания и возмездия.
Теория перевоплощения упрощает эту проблему, заключая трагичность бытия в рамки рационально понятой схемы. Перевоплощенец не может вместе с Иовом восстать против зла, а будет скорее на стороне его друзей, которые упорно настаивали на том, что бедствия всегда есть лишь наказание за грех.
Человек, по учению христианства, приходит в падший мир, мир, который "во зле лежит", и приходит как активно действующее существо, участник борьбы добра и зла. Даже реальность высшего Промысла не парализует его свободы. Трагичность несовершенного мира есть та среда, в которой выявляется и призвано возрастать духовное начало человека. Говоря о Промысле, современный христианский философ пишет: "Цепь вещей, событий и требований смыкается вокруг тебя и на тебя смотрит. Смотрит на тебя "оно" - положение - да нет же: это совсем не "оно", а Он!.. Ни в чем не старайся себя уговорить, оставайся правдивым, но будь пробужденным, прислушивайся, и в один прекрасный день тебе станет ясно: это Он смотрит на тебя, к тебе обращается и ждет твоего ответа. И теперь ты вступаешь живым в это единство и действуешь на этом основании вследствие того обращения к тебе и того ожидания твоего ответа. Вот это и есть Промысл. Тут уже ты не только думаешь, но и действуешь. Тут открытость и готовность... Это значит, что Промысл - не готовый заведенный механизм; он совершается творчески, из новизны свободы Божией, но "также" и из новизны нашей маленькой человеческой свободы" (Р. Гуардини. О Боге Живом. Брюссель, 1962, с. 15). Другой современный христианский писатель, касаясь рассказа Ивана Карамазова о том, как помещик затравил собаками мальчика, говорит, что от Ивана ускользнуло самое важное: все это событие происходило среди людей и осуществлялось волей многих людей, которые знали, что они должны делать и чего не должны; но они или остались пассивными, или же приняли участие в злом деле.