У убийц блестят глаза - Страница 6

– С пару дней, прихожу и ухожу. Я остановилась в отеле. Боже мой, что за сборище мужчин в этом городе! Или ловкие проходимцы, от которых просто дурно, или носят сапоги на каблуках, и от них несет коровником, или возятся с урановой рудой так, что светятся в темноте. С полдюжины подобных типов пытались подцепить меня в баре, и каждый начинал с того, что доставал кусок камня, крутил в руках, потом совал мне под нос со словами: “Леди, вы знаете, что это такое? Руда, в которой полно окиси урана”.

Я рассмеялся. Между нами вдруг возникла некоторая неловкость. Трудно разговаривать как ни в чем не бывало двум людям, которые не знают, останутся они вместе или разбегутся.

– Твоя девушка-убийца лежит внизу под наблюдением врачей, – сказала Натали, – у двери дежурит полицейский. С ней, кажется, будет все в порядке. Череп не поврежден, я спрашивала.

– Не слышала, что они собираются с ней сделать?

– Ну, они ждут, когда ты придешь в себя и сможешь свидетельствовать, чтобы предъявить ей обвинение.

– Обвинение? – выдохнул я. – Обвинение в чем? Она просто пыталась продать мне старый пистолет, поскольку знала, что я интересуюсь оружием. Какой-то идиот забыл пулю в патроннике, и пистолет вдруг выстрелил. Выстрел так ее испугал, что она пошатнулась, задела графин с водой, и тот разбился. Да ты же видела все сама!

Натали закурила и выпустила дым в мою сторону.

– Если ты так хочешь, дорогой.

– Это должно было случиться, – прошептал я. – Я застрелил ее жениха, и, хотя при сложившихся обстоятельствах мои действия могут быть оправданы, в известной степени девушка права – я принял решение, на которое никто не имеет права. И мне придется смириться с тем, что не всем людям понравятся мои действия. Она просто не выдержала и сорвалась, но наряд ли повторит попытку. Скажи, чтобы ее отпустили, принцесса. От меня не последует никаких показаний.

Натали внимательно смотрела на меня некоторое время, неизвестно о чем думая в этот момент. На ней был бледно-зеленый кашемировый свитер и клетчатая плиссированная юбка из шотландки с преобладанием зеленого цвета, и она очень походила на студентку колледжа. Юбка при движении красиво струилась, я питаю слабость к плиссе. Свитер был свободного покроя, он не облегал фигуру, не подчеркивал форм, однако никогда не разделял увлечения пышными бюстами. Если мне захочется молока, я всегда могу купить корову.

– Для хладнокровного научного мерзавца ты бываешь на удивление хорошим парнем. Иногда. – Она подошла и наклонилась, чтобы поцеловать меня, отставив руку с сигаретой. – Терпеть не могу мужчин с бакенбардами. – Натали улыбнулась. – Ты похож на Эрнеста Хемингуэя, смотри-ка, кое-где даже появилась седина.

– Ну, тебе хорошо известно, из-за кого она появилась.

– Наверно, я должна ревновать. А меня ты отпустил бы, если бы я стреляла в тебя?

– Нет, черт возьми. Ты слишком опасна.

– Ты недооцениваешь девицу только потому, что она блондинка и не умеет одеваться.

– Недооцениваю? Ты говоришь таким тоном, как будто я собираюсь дружить долго и счастливо с этим ребенком.

– Ребенок, еще чего! Она на пару лет старше меня! Эти грубиянки до сорока лет не становятся взрослыми. – Она лукаво усмехнулась. – Откуда мне знать, какие у тебя планы? Ладно, не пора. Увидимся завтра утром.

К концу недели было решено, что я достаточно окреп, чтобы выдержать очередной ремонт моих внутренностей. Я провел утро в операционной, и ко мне в тот день никого не пускали. На следующий день пошел снег. Натали позвонила из Альбукерке, куда поехала взять кое-что из одежды, и через сестру передала, что дороги слишком опасны и она не сможет вернуться. Я этому поверил, глядя в окно, за которым валил снег. Наши друзья на востоке считают, что мы здесь живем в тропическом климате, забывая при этом, что Альбукерке расположен на высоте пяти тысяч футов, а Санта-Фе – семи тысяч над уровнем моря. Зимой можно увидеть причудливую картину – пустыню, покрытую снегом вместе с колючей растительностью. Нет ничего более странного, чем припорошенный снегом кактус.

Я лежал в одиночестве, стараясь не чувствовать себя покинутым, потом уснул. Меня разбудил стук в дверь.

– Войдите, – сказал я.

Это был один из парней Ван Хорна.

– Вы хотите видеть молодого человека по фамилии Расмуссен, доктор Грегори?

– Молодой человек по фамилии Расмуссен? Не девушка?

Он покачал головой:

– Ее брат. После той истории дежурные решили, прежде чем впускать к вам кого-то, ставить сначала нас в известность. Сказать, чтобы катился отсюда?

– Нет, пришлите его ко мне. Но без пистолета.

– Не беспокойтесь. Он будет безопасен, как маленькая белая мышка.

Охранник вышел, а через несколько минут снова раздался стук в дверь, и на пороге появился юноша. Я бы не узнал его, встретив на улице, хотя видел этого парня в горах. Они оказались совсем разные с сестрой, сходство почти не просматривалось, может, чуть-чуть похожи были глаза и рот. Передо мной стоял худощавый темноволосый юноша со смуглой кожей, в темных расклешенных брюках, курточке на “молнии”, расстегнутой на груди. Он замешкался на пороге, не решаясь войти.

– Не думал, что всех так переполошу, доктор Грегори. Я просто... Я хочу сказать, что Нина просила меня поблагодарить вас. Она сейчас уже в порядке. Просто сорвалась тогда. Я имею в виду, что больше не доставит вам неприятностей.

– Как она себя чувствует?

Он улыбнулся, сверкнули белые зубы на смуглом лице.

– Паршиво. Ей обрили полголовы. Будет переживать до тех пор, пока не отрастут волосы. – Улыбка исчезла, он посерьезнел. – В том, что произошло, есть и моя вина, доктор Грегори. Я был в ярости. Понимаете, когда такое происходит с вашим другом, хочется излить свой гнев на виноватого. Наверно, я слишком много об этом говорил в доме, был несдержан... Но до сих пор не могу понять одного, доктор Грегори, ведь Пол учил меня обращаться с ружьем и всегда повторял, что надо быть осторожным. Вероятно, нелепый случай, такое иногда происходит. Нина просила, чтобы я зашел и поблагодарил вас. А теперь мне, пожалуй, пора.

Когда он выходил, я увидел у двери в коридоре фигуру охранника. Наверно, я должен был чувствовать признательность за такую бдительность, но мысль, что я нахожусь под непрерывным наблюдением, даже пусть для моей собственной безопасности, раздражала меня. Да и кто кого дурачит? Ведь ясно, что, если бы в моей голове не хранились ценные для страны сведения, я мог бы работать уткой-мишенью в тире и никому не было бы до Джеймса Грегори дела. И вся эта канитель с признанием моих мозгов и их содержимого общественным достоянием, а меня самого объектом в какой-то степени потенциально ненадежным, за которым надо присматривать, вызывала во мне невольное чувство протеста.

Но, видимо, не настолько сильное, потому что я уснул, проспал весь день и вечер, сон прерывался лишь для необходимых медицинских процедур. Ночью я внезапно проснулся от шума в коридоре. В палате было темно, лишь слабо светилось матовое стекло двери. Вдруг она распахнулась, и столб света проник в помещение из холла в конце коридора. Я увидел на пороге два темных силуэта – один отталкивал другой – и услышал голос сестры:

– Прошу вас, миссис Грегори! Часы посещений давно закончились. Я вас уверяю, он прекрасно себя чувствует...

– Вы скажете так, даже если он умер и его похоронили! – Произношение Натали было не таким четким, как обычно. – В госпиталях всегда все говорят, что у больных все хорошо. Даже если кто-то умирает... Грег?

– Я здесь, – отозвался я.

Она освободилась из рук сестры и нетвердыми шагами устремилась ко мне. Свет в палате внезапно вспыхнул, и я увидел Натали в брюках и норковом пальто, с непокрытой головой, длинные волосы немного растрепаны. Лицо ее было румянее, чем обычно, по-видимому, от холодного воздуха и от приличного количества спиртного, и она выглядела очень хорошенькой.

– Грег, с тобой все в порядке? – воскликнула она. – Дорогой! Я испытала такое ужасное чувство...