У обелиска (сборник) - Страница 20

Когда все стихло (через час? через три? через неделю?), когда мы осмелились выглянуть, когда едкий дым и плотную пылевую завесу снесло ветром в сторону лога, взорам предстало исковерканное, измочаленное, изуродованное, неживое полюшко. Будто кто-то прошелся гигантской бороной… Я помнила, где еще недавно находилась вторая линия окопов, и только поэтому смогла угадать, куда нужно смотреть. Там, щедро присыпанные серой землей, повсюду лежали тела. Много, слишком много тел.

Рядом всхлипнула Нюра, и я поняла, что тишины, показавшейся после артобстрела абсолютной, на самом деле не было. Правее, в командном пункте, кто-то ругался и отдавал распоряжения, связист пытался вызвать командира третьей роты, но связи не было никакой – ни с ротами, ни с комбатом, и кто-то уже, сильно топая, бежал в сторону городка – докладывать текущую обстановку в штаб батальона. Где-то вдалеке, и слева, и справа, продолжало ухать и утробно рокотать.

– Скулит-то, скулит как! – стуча зубами, тоненько, едва слышно пискнула Лизка.

Я не сразу поняла, о чем она, а потом расслышала – там, впереди, в двух сотнях шагов, неподалеку от рощицы, кто-то отчаянно вскрикивал: «А-ааай… А-ааай…»

– Пошла! – выдохнула белобрысая девчонка, обвела нас безумными глазами и, пытаясь унять колотящую ее нервную дрожь, скороговоркой выпалила мне: – Платьишко! Ты, если что, возьми его себе, ты тощая, тебе впору будет…

Сдунула челку, подпрыгнула, засучила ногами в здоровенных сапогах, перемахнула через бруствер и поползла.

– Куда?! – ахнула Нюрка. – Без приказа?!

– Дура, – сквозь зубы процедила Нина.

Я обернулась в полной растерянности, не зная, что сказать и как поступить. Нина заметила мой беспомощный взгляд и мотнула головой в сторону ползущей по искореженной земле Лизы:

– Это ведь плакат ей в голову засел. Помнишь?

Я помнила. «Упрека заслуживает тот, кто, боясь ответственности, остался в бездействии». Я помнила эту фразу, я понимала ее смысл, я понимала, что Лиза сейчас без приказа, не боясь ответственности, рискует собственной жизнью, чтобы, возможно, спасти чью-то еще. Я не понимала только одного – как сейчас нужно поступить мне?! Остаться здесь или ринуться за нею следом?

Нина, будто услышав мои мысли, медленно покачала головой – дескать, даже не вздумай.

Я вновь высунулась из-за насыпи. Кто-то полз, казалось, прямо на меня. Неужели она возвращается? Но нет, это был незнакомый солдат, дочерна измазанный жирной грязью и копотью; через пару минут он свалился на дно нашей траншеи и ошарашенно заозирался.

– Куда?! – выскочил из блиндажа политрук Михеев. – Стоять!

– Оружие… – прохрипел солдат. – Оружие дайте! Винтовку заклинило… Дайте – и я обратно.

– Будет тебе оружие, по пути подберем. – Подталкивая солдата, политрук и сам выбрался из траншеи; они и еще с десяток человек поползли по-пластунски туда же, где успела сгинуть Лиза.

Третья рота – самая дальняя наша позиция, находившаяся прямо на пути врага, – так и не ответила, зато в рощице, буквально на опушке, раздался сухой треск немецких автоматов. В ответ грянул винтовочный залп, и сердце подпрыгнуло: значит, там, во второй линии, остались живые! Но – мамочки мои! – разве так звучит залп из сотни винтовок? Сколько же их там? Пятнадцать человек? Двадцать? И неужели… неужели остальных больше нет?..

Почему же они не отойдут? Ведь здесь, в третьей линии, тоже находятся наши, несколько взводов, да и в городе, возле штаба, осталась резервная рота; здесь можно перегруппироваться, закрепиться и общими усилиями отбить атаку! Почему же?..

– У них не было приказа отступить, – раздумчиво произнесла Нина, не то вновь прочитав мои мысли, не то просто озвучивая то, что беспокоило всех. – Третьей роты, судя по всему, уже не существует, теперь только они сдерживают фрицев на опушке… Сейчас туда ушел политрук, он их выведет.

Не успела я выдохнуть, успокоенная ее словами, как слева зарычало, залязгало и вдруг рявкнуло – и снова между нами и рощицей взметнулись дымные, жуткие фонтаны. Вжав голову в плечи, но не в силах покинуть свой наблюдательный пост, я разглядела танки: две бронированные машины наискось двигались через левый фланг, выцеливая хищными стволами местоположение той горстки мальчишек, что сейчас огрызались на трес-котню десятков автоматов одиночными выстрелами и редкими винтовочными залпами. Откуда взялись танки, почему вдруг оказались так близко, почему молчат наши соседи, почему беспрепятственно пропускают их? Неужели и там больше никого нет?

Страха во мне уже не осталось – его перемололо безысходное отчаяние. Сейчас эти бронированные чудовища отсекут уцелевшим солдатам путь к отступлению, расстреляют в упор, передавят гусеницами… Даже если Михеев доберется до них – куда отходить? Ах, если бы им удалось сдвинуться правее, нырнуть в глубокий лог! Но лог начинается от рощи, а ее уже заняли фрицы…

Дула танков вновь плюнули огнем, вновь вздрогнула земля. Я попыталась различить на поле Лизку, политрука, хоть кого-нибудь – но тщетно. Только одинокий крик «а-ааай!» все еще доносился, слабея с каждой минутой.

Внезапно мне на мгновение почудилось, что и нас уже отсекли, окружили – откуда-то сзади, с окраины городка, громыхнул сдвоенный залп. Обернувшись, я увидела, как группа солдат перекатывает с одной улочки на другую несколько пушек, прячет их за частоколом заборов и углами деревянных домишек. Наши. Невесть каким образом здесь очутившиеся, невесть куда направляющиеся, – может, это была та самая батарея, отступление которой мы должны были прикрывать. Отбившись от своих, потерявшись в суматохе боя, а может, спеша закрепить прорванный левый фланг, артиллеристы разглядели, в каком безвыходном положении оказалась пехота. Возможно, на свой страх и риск, не имея на то приказа, они задержались здесь, чтобы хоть как-то помочь. Перекатив пару орудий на новую позицию, они дали еще один залп в сторону танков, и тут же, развернув и опустив стволы, прямой наводкой вогнали снаряды в рощицу.

Конечно, как бы мне этого ни хотелось, фашисты не бросились наутек. Треск автоматов стих буквально на несколько минут, а потом возобновился. Зато танки остановились, вращая башнями, выискивая нежданные огневые точки и не рискуя приблизиться на расстояние выстрела прямой наводкой. Я пыталась уследить, куда двинулись торопко менявшие позицию артиллеристы, но так и не увидела их больше – похоже, они сделали все, что могли, и продолжили свой путь неизвестно откуда неизвестно куда.

Вот сейчас, в этот самый миг, когда враг обескуражен неожиданной огневой поддержкой и не знает, чего можно ждать еще, – ах, как было бы здорово прошмыгнуть, пересечь простреливаемую опушку, спрятаться на дне лога, и пусть хоть кто-нибудь попробует туда сунуться!

– Твою мать! – послышалось снизу сдавленное ругательство.

Неподалеку, привалившись спиной к стенке траншеи, сидела на корточках Нина. В ее позе не было ни малейшего изящества, глаза смотрели в одну точку; набычившись, она торопливо и зло затягивалась папиросой. Косо глянула на нас с Нюрой, коротко бросила:

– Сидите здесь! И чтобы без приказа даже не думали высунуться. Понятно?

Затем она одним рывком оказалась наверху, на насыпном бруствере, замерла на секунду, вжавшись в землю, оглядела полюшко и поползла.

Конечно же! Конечно! Наверняка там, в окопах, помимо погибших и невредимых отстреливающихся солдат, есть раненые, много раненых! Ведь их же нельзя оставить на растерзание молотящих по позициям танков – вот потому-то и не отходят наши мальчишки, вот потому-то и стараются не выпустить из рощи автоматчиков! Значит, и мне нужно ползти туда, бинтовать, вытаскивать…

– Назад!!! – заорал кто-то, заметив ползущую Нину. – Дура! Девочка, что ж ты делаешь?! Приказываю – назад!

Куда там. Медсестра ползла так шустро, что уже через три минуты оказалась на том конце поля, возле припорошенного землей солдата. Повозилась возле него немножко – зашевелился! Живой! А она уже дальше, дальше. Вот еще один холмик, который отсюда и не казался даже распластавшимся человеком, – и снова замелькали Нинины руки, и снова шевельнулся раненый. Сердце ликовало – мне тоже, тоже надо туда, помогать ей! Вдвоем-то мы скорее управимся, а если еще и Лизка где-то там, невидимая отсюда…