У моря Русского - Страница 81

До лесного поворота сопровождали его Василько с Ивашкой, которые гостили у купца чуть не целую неделю. К Соколу в эти дни вся семья Чуриловых относилась как к жениху Ольги; особенно атаман пришелся по нраву Григорию.

Собираясь в дорогу, решили невесту оставить в ватаге — там ей самое место. Под крылом атамана да под надзором Ивашки проживет до лучших времен в полной безопасности. В Кафу везти побоялись. — времена там ожидались неспокойные.

Перед отъездом Никита долго говорил с Ивашкой, упрашивал беречь Ольгу.

— Пойми, Иванко, меня, старого. Самое дорогое вам отдаю. Семенко да Гришка сами отцы — теперь ломти отрезанные, а Оленька одно наше утешение в старости. Ее ради и живу. Никому не говорил — тебе скажу: из-за ее счастья хочу Васю в люди вывести, чтобы муж у дочери моей был человек знатный. И опять же о людях наших забота. Пусть вольно поживут. Счастья им хочу.

— Ладно, цела будет Оленька, — сказал Ивашка, прощаясь. — Нас не забывай. Если в городе зашевелятся — дай знать.

Как только Никита приехал в Кафу, начались заботы и всякие беспокойные дела. Батисто сказал купцу, что Леркари ушел в море и не вернется (чему Никита не поверил) и что вместо него восстание готовят два судейских чиновника — Джули Леоне и Клемене Валетаро. И еще сказал Батисто, что у Леоне и Валетаро под рукой выступят две тысячи ремесленников, а еще более того рыбаков, грузчиков да всякого иного мелкого люда.

— Они умоляли просить вас, чтобы вы разбойников из леса не приводили, — сказал трактирщик. — Только помешают лесные люди делу.

— Наоборот, — горячо сказал Никита. — Они хорошо вооружены и отважны!

— Я и это говорил синьору Леоне. Но он сказал, что разбойники в торговом вольном городе нежелательны и опасны и если они появятся, то все — и жирные и тощие — соединятся против них, защищая свои очаги. А это помешает восстанию и вызовет ненужное кровопролитие.

— Сокол хочет помочь бедному люду города. Если жители этой помощи не желают, он уйдет, — успокоил Никита трактирщика.

«Боятся Сокола, стервецы, — подумал купец, выходя из таверны. — Теперь надо узнать, когда начнется сполох, и упредить атамана!» И он погрозил в сторону таверны.

Дома пожаловался Никита на свои неудачи сыну. Семен, подумав, сказал:

— Сходил-ка бы ты, батя, к наемникам, послушал, что они говорят. А я налажу свою ладью да пойду в море рыбку половлю. Может, что и узнаем нужное.

Никита сказал: «Молодец, Семка» — и пошел собираться в путь.

Взяв с собой пятерых слуг и захватив сети, Семен двинулся на берег. Отыскав свою ладью и подняв парус, они вышли в море.

Все дальше и дальше туманный берег. Тихо идет ладья, по бокам, не опасаясь людей, играют с волнами острогорбые дельфины. Семен стоит на корме, навалившись на канаты, протянутые от бортов. Правая рука лежит на изогнутом рычаге руля. Рука жилистая, загорелая.

Играет, искрится солнечное море. На душе у Семена радостно. Любит Семен море, часто ходит на лов. Рыбаки его знают почти все и уважают. Вот и сейчас приветственно машут руками со своих фелюг. Отойдя от рыбаков на версту, Семен приказал убрать паруса и закинуть сети. Слуги начали готовиться к лову.

В первый раз поднятые сети рыбы не принесли. Зато второй замет оказался удачным. Сложив рыбу в корзину, Семен снова поднял паруса и двинулся к соседней фелюге. Осторожно подойдя борт о борт, спрыгнул к рыбакам.

— В гости к Филосу. Можно? — крикнул он по-гречески.

— Милости просим, Семеоно, — радостно ответил старый рыбак Филос. — Давненько в море не выходил ты. Рыбки захотелось?

— Хочешь рыбки — окуни хвост в воду! — проговорил Чурилов, принимая от своего слуги бутыль, оплетенную мелкой лозой.

Рыбаки подсели ближе к гостю.

— Тебе хорошо, Семеоно, — сказал Филос. — Ты в море ходишь отдыхать. А для меня — труд это нелегкий. Иногда кажется, что я и родился на этой старой фелюге. И сыны мои здесь — вот они. Три сына, и я еще не стар— четыре пары здоровых рук, а семью прокормить не можем.

— Перестань, отец, — сказал один из сыновей. — Семеоно не виноват, что ты беден.

— Я этого не говорю: он ходит с караванами в северные земли, а это во сто крат опаснее, чем штормы на море. Он добыл богатство смелостью и честностью, и потому я его принимаю как лучшего гостя. В моей бедности виноват хозяин. Разжирел, как боров, в пять раз богаче Семеона, а куда он ходит? От дома и до солильни! Акула и та честнее нашего хозяина.

— Мой брат недавно утонул во время шторма, — сказал один рыбак, как бы подтверждая слова Филоса, — так эта сволочь, наш хозяин, вышвырнул его семью из лачуги. Теперь они теснятся у меня — не погибать же бедной женщине с детьми.

— Дождется, жирная падаль! — крикнул младший сын Филоса, — скоро и до его брюха доберемся!

— Слышал я, что капитан Леркари задумал поход на жирных, — сказал Семен. — Я тоже хотел встать рядом с ним на святое дело, да, видно, напрасно. Говорят, капитан ушел в Геную навсегда.

— Он здесь, — тряхнув головой, сказал Филос. — Ты, Семеоно, не предатель, тебе скажу — «Святая Агнесса» стоит второй день на внешнем рейде. Ее не узнать, она сменила все — вплоть до парусов. Если хочешь, зайди к капитану и поговори с ним, его корабль называется теперь «Лигурия».

— Значит, жирным скоро конец?

— Восстание начнется на второй день ярмарки. Все рыбаки готовятся к этому дню.

На этом же судне рыбачил сосед Филоса, старый грек Кондараки. Он был совсем дряхлый, его брали в море, чтобы сортировать рыбу. Вначале он молчал, так как был глуховат и многого не расслышал. Но когда речь зашла о капитане Леркари, не утерпел, заговорил:

— Капитана Ачеллино я знаю, — шамкая беззубым ртом, сказал он, — мерзавец ваш Леркари.

— Замолчи, старик, — сказал старший сын Филоса. — Капитан добивается свободы для простых людей.

— Двадцать лет назад он говорил нам то же самое. Этот горлохват добивается места в консульском дворце. И все, кто пойдет за ним, попадут по его милости на галеры. Моих двух сынов, которые поверили ему тогда, он погубил собственной рукой. Молодежь не помнит этих страшных дней. Тогда тоже, как и сейчас, повсюду кричали: «Леркари, Леркари!» А как только консулом был поставлен его сын, началась расправа с теми, кто добыл этим разбойникам власть. Ачеллино стал главным синдиком — это он послал на виселицу моих ребят. Не верьте этому капитану.

Крепко призадумались рыбаки над словами старого грека.

— Дед, пожалуй, прав, — произнес Чурилов после молчания. — Вы все, верно, слышали о Соколе. За ним стоит полтыщи молодцов, и они хотели помочь бедному люду в борьбе против знатных. Леркари отказался от этой помощи.

— Я не верю этому. Все это выдумки злых людей, — сказал старший сын Филоса. — Сокол в Кафу боится нос показать. Кто видел его в городе?

— Я видел. Он был в моем доме. И при мне трактирщик Батисто отказался от помощи ватажников.

— Батисто тоже подлец, каких не видел свет, — подтвердил дед.

На прощанье Филос сказал Семену:

— Все, что здесь сказано, я донесу нашим рыбакам. Только они, как и я, этому не поверят. Они за Леркари готовы душу отдать. А Соколу, если сумеешь, передай: мы ждем его на ярмарку. Раз ты говоришь, что он простой человек, как и мы, — его рыбаки примут. Если люди хотят драться за свободу, им никто не может запретить!

Чурилов перешел на свою ладью и, выбрав сети, направился к берегу.

Вечером Семен, рассказав Никите о посещении рыбаков, спросил:

— Сам-то ты удачно ли сходил?

— Был я у наемных людишек, наслушался ихних речей— голова кругом идет. На богатых фрягов злость люди имеют неимоверную. Про консула со скрежетом зубовным говорят. И то надо понять — наложил он на горожан новый налог. Пугает людей нашествием турок, зовет приношениями крепить мощь города. Нам с тобой али кому другому с достатков десять сонмов уплатить на укрепку стен не так уж тяжко, а подумай — где такие деньги голытьбе взять. Ходят по хижинам стражники с провизорами, уносят за неуплату последнее добро, оставляют голые стены. Народ консула клянет во всеуслышание, говорят, налогами он потому и гнетет, что Кабела[70]. Иди в людскую, посылай вершника к Черному камню. Передай — пусть на третий день к вечеру встают всей силой у Малой горы. Ночью проведем их в город. А там бог поможет. Иди.