У черта на побегушках (СИ) - Страница 33

— Да…

— Это мои чувства к тебе.

— И я…да, я тоже…

Как же ужасно заплетался язык, не давая ни шанса на членораздельное признание. Чем ближе наклонялся ко мне демон, чем упорнее его большой палец надавливал на мою губу, тем сильнее дрожали колени. Это не был мой первый поцелуй, но это были первые будоражащие чувства за все двадцать пять лет жизни, и когда Асмодей оказался настолько близко, что его дыхание опалило губы, когда я прикрыла глаза, чтобы провалиться в приятный омут, рядом громко треснула ветка.

Отшатнувшись от демона, как от огня, я ошарашено смотрела на чертыхающуюся Клио и застрявшего в лианах Рамза. Но к обоюдному удивлению смотрели мы не на них, а на удаляющуюся к горизонту фигуру, что, подобрав подолы, неслась прочь с места происшествия. Кто бы мог подумать, что строгий Иппориус окажется столь любопытным. Кто бы мог подумать, что в Аду карма все же существует, и мне испортят настоящее свидание взамен того, что когда-то таинственную передачу испортила я…

Поцелуй…Жаркий, опаляющий, настолько внезапный, что я напряженно замерла в чужих объятиях, Рамз перестал шевелиться, а Иппориус, остановившись на полпути, не посмел уходить дальше. Крепко сжимая меня в настоящих тисках, Асмодей через поцелуй передавал мне все те чувства, что сидели в нем самом, и, прижимаясь к сильному телу, я ощущала то неподдельное счастье, какое больше не надеялась испытать. Под звездным небом в окружении пирамид были лишь мы. И Рамз. И Клио. И Иппориус…

Эсток* — двуручное колющее холодное оружие предназначенное для уколов в ослабленные места рыцарских лат, где тело прикрыто только кольчугой из-за чего в Германии его называли Panzerstecher (или Panzerbrecher) — буквально «протыкатель брони».

— Кто бы мог подумать, что сам великий Асмодей вдруг обзаведется пассией, — в очередной раз воскликнул Иппориус, равняясь с открытой повозкой и обращаясь не то ко мне, не то к сидящему напротив Владыке. Скрестив в надменном жесте на груди руки, Асмодей то и дело недовольно цыкал, избегая устремленных на него глаз и отворачивая голову. Мне вдруг показалось, что он был смущен, испытывал то, что принято называть стеснением — чувство, которого демоны должны были быть лишены.

— Кто бы мог подумать, что правая рука Андромалиуса окажется любителем слежек, — огрызнулся он, наконец, отмахиваясь от кентавра, как от надоедливой мухи, — надеюсь, твоё любопытство сведет тебя в могилу.

— Как жестоко. Но почему вы не заявите о своих чувствах всему Аду?

— Потому что счастье любит тишину, — вмешалась уже я, с удовольствием замечая на лице Асмодея краску, — а вы, Иппориус, женаты?

— О да, — тяжело вздохнул он, — у нас холодные отношения, но какие искренние! Банши…Красива, что слов нет, но криклива настолько, что у меня начались проблемы со слухом. Всегда орет, даже когда я рядом стою. Если рада, орет, если грустно, орет, если читает, орет…А ведь она такой не всегда была… — мечтательно произнес Иппориус, замолкая на секунду и тут же продолжая, — поначалу она обольстила меня своей скромностью и послушностью. Но в каждой миленькой девушке, в каждой хорошенькой заюшке могут однажды проснуться хреновы гены прабабушки.

— Сочувствую, — буркнул Асмодей.

— Не стоит. Мы уже скоро будем на месте. Не соизволите ли зайти внутрь?

— Нет. Твой Владыка падок на то, чтобы выносить другим мозг. И меня он терпеть не может, если увидит, то с Евой даже не поговорит.

— Хм, в ваших словах есть смысл. Ваш портрет я видел на стене позора.

— Какой ещё стене?

— Это стена, на которую мой Господин вешает портреты тех, кого пропускать к нему не следует.

— Я полагаю, что вся стена уже заполнена.

— Вы абсолютно правы.

— И Иппориус, — мягко произнесла я, — не надо никому ничего пока говорить…Пожалуйста.

Взгляд Асмодея показался мне не одобряющим и даже обидчивым, пускай он и деликатно промолчал. Я была рада знать, что у груды мышц есть мозги, способные без уточнений понять окружающую меня ситуацию, но всем своим видом, всем своим естеством Асмодей демонстрировал мне недовольство, покуда мы не подъехали к жилищу таинственного Андромалиуса. Что ж, какой Владыка, такие и покои.

Дом демона напоминал скорее вавилонскую башню, вокруг которой, впрочем, не было более ничего: голая пустошь, вдали которой виднелись скрюченные кустарники, лишенные листвы. Принимая во внимание деятельность Владыки, что, по словам Пурсона, приглядывал за плодородными землями и владел сельскохозяйственными угодьями, подобное несоответствие показалось странным, и Иппориус поспешил мне всё объяснить. Конечно же, на простой ответ я даже не надеялась, но кто бы мог подумать, что башня живая и передвигается с одной бесплодной земли на другую. Своеобразное хобби затворника, в чьих интересах иметь как можно больше плодородных плантаций.

К очередному удивлению, внутрь башни вошли лишь мы вдвоем. Даже стража, сопровождавшая повозку, деликатно осталась в стороне вместе с угрюмым Асмодеем, решившемся разбить неподалеку лагерь. Тяжелая железная дверь закрылась, и я обнаружила всего два коридора, что почти сразу уходили направо и налево. Вдоль их стен стояли длинные шкафы, забитые книгами, но Иппориус уверенно толкнул на каменную кладку, чьё движение образовало в стене настоящую арку, выводившую на большую спиральную лестницу. По ней мы и начали свой долгий путь.

Когда моё дыхание было нещадно сбито, когда сердце неистово билось о ребра, пытаясь донести до клеток необходимый кислород, когда я, цепляясь за перила, убеждала себя не смотреть вниз во избежание тошноты, тогда кентавр остановился перед единственной дверью, открывая её и пропуская меня внутрь. Я оказалась в огромном зале, под куполом которого крутилась странная эллипсовидная планета, удерживаемая в воздухе скорее магией, нежели невидимыми канатами. Высокие шкафы были буквально везде, и это место действительно походило на великолепную библиотеку, каждая книга в которой покоилась на нужном месте. Здесь хотелось разговаривать шепотом, не нарушая благоговейную тишину, но Иппориуса это волновало мало, и, громко процокав к центру зала, он не менее громко воскликнул:

— Мой Господин! Эта юная дева здесь.

Я представляла Андромалиуса несколько иначе. К сожалению, понятие затворника стереотипно ассоциировалось с заросшим стариком, тогда как моему взору предстал статный мужчина с холодным отстраненным лицом. Одетый в белую рясу, расписанную золотом, он, как бы странно это ни звучало, напомнил мне священнослужителя, чьи золотые волосы волнами сбегали по спине, окружая ужасающие костяные крылья. Сохраняя непревзойденную осанку, он неспешно листал маленькую книгу, подняв алые глаза лишь тогда, когда Иппориус буквально вытолкнул меня ближе к письменному столу. Наученная не судить книгу по обложке, я не боялась, хотя и ощущала исходящую от Владыки странную ауру. И если от Асмодея исходил жар, пропитанный запахом розы и мирры, то от этого демона в рясе я точно чуяла ладан. Инквизитор.

— В последнюю нашу встречу, — начал он холодно и недоброжелательно, — вы выглядели…иначе. Но вы и были тогда не в лучшей форме.

— На то есть ряд причин. Уверяю, сейчас всё в порядке.

— Что ж, раз так, — Андромалиус отложил книгу в сторону, жестом приглашая меня сесть в кресло напротив. Хотя, приглашением это было назвать трудно, скорее, повелением. — Пользуясь возможностью поговорить с фамильяром, пришедшим в наш мир не по воле своей и сошедшим в Ад недавно, хотел бы задать вопрос.

Ожидая очередных расспросов о знакомстве с Пурсоном, о гибели Императора, о собственном низвержении в седину, я довольно спокойно кивнула, подготавливая заранее составленные ответы, однако, этот демон обескуражил меня вновь.

— Что есть добро?

Это не было шуткой, и, сохраняя на лице непоколебимую серьезность, Андромалиус ждал ответа, будто бы от его звучания зависело моё дальнейшее пребывание в этих стенах. Я всего лишь желаю пробудить артефакт, так почему же теперь я вынуждена чувствовать себя последней надеждой мира. Владыка, к моему счастью, никуда не торопился, но его просветленное лицо сбивало меня с мысли каждый раз, как я на неё набредала. Это сродни спору с мудрецом, который знает все и твой ответ его должен не то позабавить, не то огорчить.