Тысяча и одна минута. Том 3 - Страница 20
(Братья подсмотрели, что Дурень целое утро с чем-то носится, пошли следом и нашли котел у скирда; вытряхнули скорей деньги все и пустились с ними домой, дивуяся, где это Дурень денег достал).
Так и ахнул Дурень, увидевши пустой котел… смотрит кругом и около, ни гроша невидать, а только поблизости сидят воробьи да голуби, клюют зерно, глядят на Дурня, да меж собою перекликаются, будто над ним подсмеиваясь. – Ах, лукавый вас съешь, говорит Дурень, ведь это знать вы все повытаскали? экая стая проклятая! видят не покрыто, так и надо таскать!.. и давай Дурень на птиц шукать, бросать в них, что в руки попадет, пока умаялся; и пошел домой, повеся голову.
Идет Дурень домой и видит толпа народу стоит около одной бабы, слушает ее, а баба голосит, воет, приговаривает: а не видали ли где, батюшки? скажите пожалуйста!.. вчера с вечера отлучился не надолго и нынче нет, боюсь не случилось ли с них чего недоброго!.. кто меня бедную будет поить-кормить, кто призрит наших малых детушек!..» Так плачет баба на все село.
(А плачет она, надо вам сказать, об муже, который ушел и не ворочается: видно рад, что от жены отделался; и плачет она не затем, что бы ей в правду было мужа жаль, а чтоб поморочить православный люд, показать, что она жена добрая, что муж ей на свете дороже всего… а приди он, так ну… порознь тошно, а вместе тесно; это хоть не всегда, а не редко однакож водится).
Дурень подшел и слушает, и втемяшилось ему, что это баба про козла говорит, его доискивается; отвел ее к стороне и начал уговаривать.
«Ну, тетка, делать нечего, не плачь, не круши себя! знать его участь такая, а твоя такая доля горькая, мертвого слезами не подымешь, что тосковать попусту.»
– Как мертвого? Да разве ты видел, что он умер?
«Не только видел, а уж и сволок куда надобно. Правда, он ведь сам виноват: я-б его не укокошил, еслиб он не подглядывал; корысть злая его убила, а не я причиною.»
– Кудаж ты его девал? скажи пожалуйста, дай мне над ним хоть наплакаться!.
(А баба не затем спрашивала, чтобы ей точно плакать хотелося, а затем, видите, что в то время был обычай такой, что за такие дела, денежная пеня была, так баба думала с мужа или с братьев за мужа содрать что нибудь).
«Коли хочешь, пойдем, покажу.»
Дурень пошел и баба с ним. Дурень дорогою и спрашивает: «да полно твои ли он, не чужой ли смотри?»
– А каков он собою, батюшка?
«Да такой гладкой, увесистый, я насилу доволок его.»
– Да, да, он покойник дороден был.
«Ну ведь и борода была у него?»
– Как же, батюшка, как надобно по христианскому обычаю.
«Еще он с черными пятнами?»
– Да, были два родимые пятнушка.
«Ну, он и есть; эко дело, славный живот, да жаль, что больно корыстлив был.»
Привел Дурень бабу к погребу, поставил ее у творила, а сам в яму полез вынимать покойника.
«Вить как лежит и ноги раскинул врозь, словно с дальней дороги отдыхать прилег!»
А баба, услышав это, ну громче выть.
«Эй, тетка!» кричит Дурень, подымая козла, «бери за рога! я один не вытащу!»
– Как за рога?
«Вестимо дело как: руками бери.»
– Еще он же смеется злодей! начала баба голосить-причитать, чтобы людей собрать, чтобы были свидетели. Да разве мой муж рогатой был?
«Какой муж? Вот баба помешалась с горести, козла мужем зовет!.. Да ну, тащи же чтоль!»
Но видит, что баба воет, а не помогает, понатужился и выкинул из ямы бородача рогатого.
Увидела баба и полно выть: да это козел! говорит она.
«Вестимо козел, о котором ты ревела на все село: вот он, целехонек, только не ворочается.»
– А муж мой гдеж?
«Ну, про это он сам ведает, где он теперь, а мне почему знать.»
Поднялась баба ругать Дурня, что он ее на смех поднял; сказал-де, что мужа убил, а козла показывает.
Дурень только дивится, чего баба сердится и приплетает своего мужа ни к селу ни к городу; слушал-слушал ее да и вымолвил: «так раздуй же тебя горой, пошла домой! коли этот козел не твой, другого у меня нет про тебя!» И пошел-себе на печь спать.
Братья Дурня меж тем между собою потолковали-померекали – откуда Дурень денег взял; спросить неловко: хоть глуп, а пожалуй догадается; но долго ждавши, видят, что и слуху нет, кто бы про деньги спрашивал, положили наверное, что они некраденые, и приступили к делу, носоветывались, как их в оборот пустить; прикупили лесу да хатку получше обстроили, прикупили земли да хлебом засеяли; да как осталось еще казны, то они понакупив нарядов и прочего, согласились пир задать, да соседей позвать, а то-де будут нашему богатству завидовать, а доброго слова не скажут про нас, а как угостим-употчиваем, то и будут нас благодарить, будут про нас ладно говорить.
Ну, как затеяли, так и сделали. Поехал старший брат в город, взял с собою Дурня, накупил что надобно и отправил с Дурнем.
(А накупил он ложек новых кленовых, чашек золоченых липовых и горшкое коломенских; купил стол с точеными ножками, хоть бы те у дворецкого такому быть; купил соли и солоду..)
Приехал Дурень домой, а ничего не привез. Второй брат спрашивает: что же вы ничего не купили в городе? Ведь брат за тем и отправился.
«Как ничего не купили, сказал Дурень, купили всего, и ложек, и чашек, и стол, и солоду, да все в дороге теперь.»
– Как в дороге? кто же везет? с кем отправили?
«Никто не везет, все там и осталося; а отправил все я, куда что надобно.»
– Как так?
«Да вот как…» и начал Дурень свои глупые похождения рассказывать, свой ум выказывать, как он в дороге сметлив был. «Еду я, говорит, и правлю лошадью, а стол мне мешает, торчит передо мной… я думал-думал как горю помочь, да и выдумал: ведь стол-мол на четырех ногах, тоже, как и лошадь моя, так отчегож ему самому не идти? снял я его да поставил на дорогу, пусть постоит, поленится, соскучится домой прибежит! Чашки да ложки я воронам расклал: такие эте вороны неучтивые, кажись живут близко города, а не знают, что горожане без ложек никогда не едят, клюют носами, а мне хотелось, чтобы они лучше ели ложками. Соль да солод я в реку высыпал; думал, уже лучше в дороге приготовить квас, блого река на пути, чем домой после воду таскать для этого! Да неудача сталась, хоть и хорошо я выдумал; мою стряпню всю водой снесло, я долго бежал по берегу вслед, хотел воротить, или речку запрудить, а чтобы рыба солод не порастаскала, все горшками ее пугал, пока все покидал… и так умаялся что насилу на телеге дух перевел. Так-вишь все было куплено, да вот какие случились приключения.»
Слушал его брат меньшой и речи не перебивал, только головою покачивал, а Дурню сдавалось, что он дивится его смышлености.
– Ну, сказал брат меньшой, если ты дураком родился, тут никто не виноват, а вот, что дурака за делом шлют, так уж в этом виноваты умные!
И пришлось умному дурака заменить, опять за тем же в город отправиться.
Ну, наконец накупили всего, начали к пиру готовиться, наварили пива бочку сороковедрую, настряпали съестного всякого, припасли вина и послали Дурня гостей сзывать, да толком сказали ему: поди-де вот прежде к старосте Ефрему, к сотскому Луке, к десятскому Федору; потом к Ивану Бичуге, к Илье Степняку и прочее, рассказали всех поименно и но порядку, как идти к кому.
Пошел Дурень, обошел всех, как ему сказано, и домой пришел.
Ждать-пождать нейдет никто.
– Да полно ты звал ли, голова безтолковая? спрашивают братья.
«Вот, как же не звать, мало звал, еще каждому кланялся.»
– Ну чтож, они сказали, что придут чтоль?
«Ничего не сказали, а только местах в трех в зашей выгнали!»
– Да за чтож это?.
«Кто их знает за что; не мужья правда гнали, а бабы что то на меня озартачились.»
– Да как ты их звал?
«Так, как вы сказывали: величал каждого по имяни и отечеству и приговаривал, что-де братья просят хлеба-соли откушать, так идитеж-мол, уж все приготовлено!.. Они и спрашивают: с женами придти, а я вымолвил: какой-де их чорт, ваших глупых баб, братья их не велели звать!»