Тысяча и один день - Страница 11

Весь в поту и мурашках я повернулся и побежал.

Дважды я налетал на решетку, точно слепой, набил несколько синяков, без толку тряс толстенные прутья, всхлипывал и едва ли не рыдал в голос, мечтая лишь об одном: как можно скорее оказаться ТАМ, в привычном мирке внутри ограды, откуда я так недавно мечтал вырваться. На мое счастье, корпуса интерната глядели на ограду слепыми кирпичными стенами, так что никто не видел меня и, похоже, никто не слышал пронзительного девчоночьего вопля. Мне повезло.

Третья попытка принесла удачу.

Я уже понял, что надо сделать, чтобы оказаться ТАМ: захотеть. Не бросаться на решетку, не ломиться дуром – просто захотеть. Очень-очень. И чуть только передо мною сгустилась пугающая, но такая желанная лиловая мгла, я рванулся в нее, словно в дверь, готовую вот-вот захлопнуться.

Труднее всего оказалось войти, но и двигаться в Вязком мире (тогда я еще не знал, что он так называется) оказалось совсем не просто. С такой же «грацией» бредет по дну водолаз в глубоководном скафандре, волоча за собой шланг. Так вязнет в сиропе муха. А главное – ничего не было видно. Для верности я отсчитал десять шагов и лишь тогда позволил себе вынырнуть в настоящий мир, к свету.

Это оказалось легко. Гораздо легче, чем нырнуть в вязкую мглу.

Я был внутри ограды интерната. Еще два-три шага – и я уперся бы в стену корпуса.

Позднее меня мучили глупые сомнения: что со мной случилось бы, сделай я в Вязком мире те самые два-три шага? Остался бы навсегда вмурованным в стену? Взорвался бы с мощью ядерной боеголовки от реакции между атомами моего тела и силикатного кирпича? Вообще не смог бы покинуть Вязкий мир, поскольку место выхода было занято?

Правильным было последнее предположение, но тогда я этого не знал и, ясное дело, натерпелся страху, вообразив себе немало всяких ужасов о том, что могло мне грозить.

Чуть позже я понял, что грозить мне могло совсем другое.

Но – обошлось. На первый раз. Не то чтобы я решил прекратить эксперименты с Вязким миром – как раз наоборот: зуд повторить опыт был нестерпимым, а еще сильнее хотелось рассказать кому-нибудь о моей тайной способности, каким-то боком равняющей меня с настоящими людьми, – однако я заставил себя держать рот на замке и очень хорошо сделал. Умение не подставить себя в любой ситуации – это наука, которую мне пришлось одолевать без учебников, без наставников, без права на ошибку.

Думаю, та девчонка в конце концов решила, что ей напекло голову до галлюцинаций. А может, она промолчала о том, что видела, не желая прослыть выдумщицей. Наверняка я знаю одно: она ничего не сказала своей маме, иначе меня стали бы искать. И очень скоро нашли бы. Сколь ни фантастична история о телепортации существа с XY-хромосомным набором, взрослые тети обязаны были всполошиться, несмотря на то что легенды о мужской телепортации появились, оказывается, задолго до моего рождения. Слишком высоки ставки. Незакомплексованность девчонки могла принести плоды – лично для меня крайне неприятные.

Я бы просто исчез.

На ринге опять кого-то молотят, идет уже пятая схватка, и, судя по вою амфитеатра, публика заведена до предела, но мне туда не надо. Я иду к Маме Клаве, это совсем в другую сторону. Еще неизвестно, куда лучше. Что вдруг потребовалось Маме от скромного бойца Тима по прозвищу Молния?

Рабочий кабинет Мамы Клавы находится этажом выше, всего в трех минутах ходьбы, но я выбираю кружной путь по пешеходной галерее над крытым стадионом и иду все пять. А главное – на галерее есть одно место, откуда насквозь виден короткий коридор, ведущий к кабинету Мамы. Нелишне осмотреться, прежде чем совать голову в крокодилью глотку.

Кажется, чисто. Пуст коридор. На стадионе тренируется женская футбольная команда, стучат бутсы по мячам, но мне до них дела нет. Игрокам до меня тем более. Гм… а не впадаю ли я в паранойю со своим вечным страхом быть разоблаченным? В конце концов Саблезубый в больнице, Гойко подчистил запись того паскудного боя, да и телепортировал я на ринге самую-самую малость. Кто мог заметить? Одна секунда в Вязком мире – это в среднем полторы микросекунды в мире настоящем. Разница почти в семьсот тысяч раз! Плюс-минус два порядка.

Я прохожу точку, где шум амфитеатра над рингом «Смертельной схватки» сникает перед ревом трибун ипподрома, тоже входящего в спортивно-зрелищный комплекс. Там сегодня собачьи бега. Что-то тихо на удивление. Наверное, главные фавориты в программе не участвуют.

И все равно ипподром ревет громче амфитеатра, даром что вынесен из колоссального здания комплекса на вольный воздух. Там просто больше зрительниц.

Не знаю, искренне ли они предпочитают бега породистых барбосов дракам диких мужиков. Но это зрелище считается более благопристойным и пока не вызывает нареканий со стороны Совета Цензоров. Ни муниципального, ни федерального.

В короткий коридор – как в мышеловку. Не вижу никаких признаков того, что дверца может захлопнуться, однако предчувствие у меня скверное.

– Вызывали?

Так и есть, Мама Клава не одна. В ее кабинете уютно расположились еще трое: холеная, подтянутая женщина средних лет в строгом дамском костюме и две женщины помоложе, одетые в одинаковые брюки и блузы. Та-ак. Совсем скверно. Штатское, но одинаковое – это мы проходили. Неистребимый стиль скорохватов из федеральной безопасности. Крепенькие девочки. Моментально дают себя знать потревоженные Тамерланом ребра. Ноют все сразу. Хором.

Мышеловки бывают разные. К сожалению, для мышей они гибельны в любом случае.

Мама Клава выглядит просто ужасно. Словно ее, а не Витуса только что вдрызг исколошматили на ринге. Аллергические пятна на ее лице налиты густым свекольным цветом. На какой-то миг я даже пугаюсь не за себя.

– Проходи, Тим…

Если уж влез в мышеловку такой конструкции, что не перешибает сразу пополам, – не ломись сразу назад. Сперва осмотрись.

– Ближе, ближе. – Холеная дама улыбается.

Подхожу ближе. Весь внимание.

– А что, Тимофей Гаев, не засиделся ли ты здесь?

– А? – с бестолковым видом спрашиваю я, сонно моргая. Личина тупоумия – вечная моя выручалочка. И спохватываюсь, изобразив испуг, как всякий, кто не хочет получить электроразряд за неподобающее обращение: – О чем говорит госпожа?

Засиделся? На моей физиономии цепко сидит тупое недоумение: как я, эксмен, могу позволить себе сесть в присутствии настоящих людей без специального приглашения? Вернее, без приказа.

– Ты ведь прежде работал техником-метрологом в конструкторском бюро при заводе космической техники имени Савицкой? – ласково спрашивает холеная дама. Ее подручные молчат. – А до этого там же техником-наладчиком?

Киваю:

– Да, госпожа. Пять лет стажа, госпожа.

– А почему уволился?

– Меня уволили, госпожа. За профнепригодность.

Она и не ждет от меня иного ответа.

– Мы просмотрели твое дело. Ты напился пьян и вдребезги расколотил ценный прибор. Случайно, конечно. Поскользнулся при переноске. За что был подвергнут принудительным работам сроком на один месяц и уволен по отбытии наказания. После чего прижился здесь. Так?

– Так, госпожа.

– Тебе здесь нравится?

– Да, госпожа.

– И ты больше не позволяешь себе спиртного?

– Нет, госпожа. Ни в коем случае.

Она улыбается.

– Почему? Ведь не секрет, что достать самогон в мужских кварталах – проблема решаемая. Усилиями нашей полиции и добровольной помощью сознательных эксменов средний срок действия самогонной точки снижен до двух месяцев, однако полностью искоренить эту заразу пока не удается. Тебе это неизвестно?

– Известно, госпожа.

– И ты хочешь сказать, что за последние полгода ни разу не употребил алкоголь?

– Точно так, госпожа. Кроме пива в разрешенном количестве, госпожа.

– Почему? Не хочется? Только честно.

– Как не хотеть, – тяжко вздыхаю я. – Но ведь нельзя же… В любой момент могут вызвать на ринг… на замену… вот как сегодня… хорош я буду… И вообще, форму надо поддерживать…