Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения - Страница 114
Изменить размер шрифта:
«Мы тоже те, чья кровь обречена…»
Мы тоже те, чья кровь обречена
Не причащать из драгоценной чаши.
На мир, как на чужое и не наше
Мы смотрим из раскрытого окна.
И взяв себе Любовницу из Муз,
Мы всюду будем приняты в гостиной,
Сгибая в старости сухие спины,
Носившие большой, но легкий груз.
И, как-нибудь упав, не сможем встать:
Так дети, расшалившиеся в жмурки,
Роняют на пол дряхлые фигурки,
А после забывают их поднять.
Жажда («Порвать себя, как тряпку, на куски…»)
Порвать себя, как тряпку, на куски
И выбросить канавам или тине,
И вздрогнуть, если радости отныне
Забудутся и станут далеки.
Быть гордым, не сгибаться пополам
В сражениях сознания и плоти,
И все-таки на первом повороте
Продаться неразборчивым устам.
Быть бедным, как сжигающий огонь,
Не видеть даже солнечного света
И лечь, как драгоценная монета
Кому-нибудь в просящую ладонь.
Венеция («Уже длинней и легче стали тени…»)
Уже длинней и легче стали тени,
Мосты упруго изогнули спины,
Прошел мошенник с шапкой на бекрени,
И чудаки одели пелерины.
И все сильней античные дурманы,
Холодный мрак безжалостно расколот,
На мертвой башне быстрые Вулканы
Приподняли и опустили молот.
И ты так строго, так неуловимо
Хранишь на всем старинные печати,
А помнишь, как ты отняла у Рима
Литых коней монументальной рати,
И как потом благословив стихию,
Во времена крестового разгула,
Твои купцы уплыли в Византию,
Где их хранила золотая булла.
Когда же пальцы тонкого Беллини
Сжимали кисти бешено и плотно, —
Какой восторг рождающихся линий
Узнали обнаженные полотна.
И сколько муз непознанных и граций
Открыли чьи-то бешенные пытки —
Теперь под колоннадой прокураций
Не верят в ядовитые напитки.
Но я люблю сквозь старые атласы
И сквозь давно не ношенные цепи
Смотреть на искривленные гримасы
И на разврат твоих великолепий
И опускать в испорченные бездны
Своих корней испорченные ткани,
Пока дракон, ревущий и железный,
Не оборвет моих очарований…
Университет («Весенний воздух, лужи, капли с крыш…»)
Весенний воздух, лужи, капли с крыш,
Вдали фигура зоркого жандарма.
И на углу, столетний, ты стоишь,
Безвредных истин трезвая казарма.
Минувший век медвежьею душой
Тебя терпел, как скучную причуду,
И гнет, непережитый и простой,
Еще упорно смотрит отовсюду.
Но ты устал от правил и от шпор,
От приказаний в голосе и взоре;
И неспокоен длинный коридор
И полумрак твоих аудиторий.
Не передать затверженным словам
О накипевшей ярости усилий,
И человек, бессмысленно упрям
В покорности величию и пыли.
Но где-то бьется мировая дрожь,
И не возникнет неизбежный гений,
Из веры в схоластическую ложь —
Из прихоти кустарных откровений.
«Кто вырастет, играя в би-ба-бо…»
На память А.К Лозинскому
Кто вырастет, играя в би-ба-бо,
целуя перед сном гримасный ротик,
кто нас полюбит в мраке библиотек,
как мы — эпоху буклей и жабо?
Тот, может быть, найдет в пыли поэм,
в прозрачных пятнах сочного офорта,
такой же блеск, как в замках Кенильворта,
и грусть уже потухших диадем.
И будет он душою букинист,
влюбленный в почерневшие гравюры,
в пан<н>о, в стихи, как в отзвук увертюры,
забытой, как осенне-хрупкий лист.
И в мерном шаге бронзовых минут,
в усталом сне могильно-темных комнат,
он их найдет. Их снова вспомнят… вспомнят,
они живут.
«Я будто вырос из всего на свете…»
Я будто вырос из всего на свете
и все кругом бесцельно и некстати.
Наверно так же вырастают дети
из страшных сказок и коротких платьев.
И замолчали сгорбленные няни,
и так понятны сделались предметы,
и нет уже ни слов, ни очертаний,
лишь маятник отстукивает где-то.
А мир все неподвижнее и старше,
Он, утомленный, дремлет на дороге,
и бородой закрыты патриаршей
его большие, каменные ноги.
Шкурное(«Всё равно: если все прикладом…»)
Всё равно: если все прикладом
раздробляют друг другу грудь,
берегись от людского стада
отличаться хоть чем-нибудь.
А не то в этот час недаром
о тебе пожалеет мать:
опрокинут одним ударом,
упадешь и не сможешь встать.
Будет больно тебе и плохо,
отойдет победитель, глух.
Никаким покаянным вздохом
не обманешь звериный нюх.
Только рядом качнется стебель,
промелькнет лошадиный хвост,
и застынут на черном небе
неподвижные кольца звезд.