Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения - Страница 109
Изменить размер шрифта:
Близнецы («Душа, ты в этот мир стремилась…»)
Душа, ты в этот мир стремилась,
А ныне просишься назад.
К непостоянству приучилась:
Из ада — в рай, из рая — в ад!
Нет, раз уж ты сюда попала, —
Терпи, пока не вышел срок.
Ты чтишь богов. Их здесь немало:
Вот добродетель, вот порок.
Добро и зло. Который краше?
Два близнеца — не ошибись.
Но отгадав, за души наши,
Слепые души, помолись.
«Вот сижу я в финской шапке…»
Вот сижу я в финской шапке
И в мешке американском
И ропщу о том, что в мае
Невесенняя погода.
В этом Баре холод волчий
И недаром он на Волке
(Так зовут нетерпеливый,
Ледяной поток в ущелье).
На горе у Кузнецова,
Где живу я под навесом,
Много дум я передумал,
Узелков тугих распутал.
Научился я смиренью,
Добродетели христьянской.
И живу, не унывая,
В тишине анахоретом.
Одному лишь научиться
До сих пор не удалось мне:
Отличать холодным взглядом
От пшеницы вражий плевел.
Оттого, хоть и не очень
Волчий холод мне приятен,
Не ропщу я: нет полезней
Для души моей лекарства.
«Хорошо, что никто не знает…»
Хорошо, что никто не знает,
Злой я или добрый,
Умный или глупый,
Святой или грешный.
Хорошо, что никто не верит
Ни одному моему слову,
Лица моего не видит,
Голоса не слышит.
Я для всех давно как бы мертвый.
Но Богу все известно.
Кому надо, откроет,
Когда придет время.
«Помнишь крест и широкий…»
Помнишь крест и широкий
Двор, поросший травой,
Девы лик темноокий,
В глубине — как живой?
Нынче ветер и стужа,
Злобно вздулась река.
Отражается в лужах
Уж не посох — клюка.
Перед образом темным
Девы чудной склонись,
О бродяге бездомном
Помолись.
«Все в этот вечер было странно…»
Все в этот вечер было странно,
Воздушно, трепетно, туманно.
Дождь моросил, фонарь горел.
Без шляпы, в макинтоше длинном,
Я на мосту стоял пустынном
И в воду сонную смотрел.
Стоял, смотрел… Одно движенье —
Конец всему и разрешенье,
Забвенье вечное, покой.
Но тут как будто сквозь дремоту
Мне вдруг почудилось, что кто-то
Следит внимательно за мной.
И осветилось дно речное:
«Покоя хочешь? Нет покоя.
Другое дно под этим дном».
И стало страшно мне и стыдно.
Но ничего уже не видно
В потухшем зеркале речном.
Монах и вор («За морями далеко…»)
За морями далеко,
Над землею высоко,
На Лазурь-горе зеленой
Жил да был монах влюбленный.
А в кого он был влюблен,
Ведал только Бог да он.
Проходили семь старух,
Все вдовицы, кроме двух.
Проходили три девицы,
Крутобоки, белолицы.
Проходила дрянь в штанах.
Но не в них влюблен монах.
Месяц всходит из-за гор.
По тропе крадется вор,
Нос крючком, волос — папаха,
Прямо к хижине монаха.
За плечами — узелок,
В узелке — пустой мешок.
Говорит: «Отец святой,
Не взыщи за нрав крутой.
Понял ты мою природу:
Для тебя — в огонь и в воду.
Не клялся ль, что украду
Я вечернюю звезду?
Я украл, да не донес.
Чуть скатилась под откос,
Я поймал ее, нагую,
За косу за золотую.
Но она, как тень легка,
Упорхнула из мешка».
Тут монах заголосил:
«Без нее мне свет не мил.
Ни любви не быть, ни чуду.
Что теперь я делать буду?»
Утешает вор: «Найду
Краше во сто раз звезду.
Не тужи, доверься мне.
А лежит она на дне,
В глубине морской, сияя
Как жемчужина большая,
И нежней, чем этот свет,
Во вселенной света нет!»
«Горит над озером звезда…»
Горит над озером звезда
И отражается в воде.
Тебя я видел… но когда
И на какой звезде?
О, вспомни, может быть, на той,
Что, в этот предвечерний час,
Своей далекой чистотой
Заворожила нас.
И чей развоплощенный свет
Еще играет на волнах, —
На той, которой больше нет
Ни в прозе, ни в стихах…
Увы, я вспомнить не могу.
Все это было, как во сне,
На незнакомом берегу,
В сверканье и в огне.