Ты выйдешь за меня снова - Страница 8
– Как ты посмела заикнуться о моей сестре?! ― изрекаю ледяным голосом и наклоняюсь к ее испуганному лицу.
– Эй, что происходит? ― выйдя из машины, кричит водила. ― А ну отпусти ее, иначе я вызову полицию!
– Не надо полицию, ― хрипит девка.
Она сжимает мою руку и выдавливает:
– Если задушишь, то я не смогу рассказать тебе о Нине.
– О Нине?! ― кричу ей в лицо, чувствуя, как в жилах закипает кровь. ― Что ты хочешь рассказать мне о ней?
Обвожу взглядом ее лицо, понимаю, что она вчерашняя школьница, и цежу сквозь зубы:
– Ты еще не родилась, когда она умерла.
Перемещаю руку на воротник ее толстовки и дергаю на себя.
– Откуда ты узнала о ней?! Говори, пока я тебя не придушил!
– Она сама мне рассказала, ― шепчет она и зажмуривает глаза, как будто готовясь к удару.
Я вскидываю руку над ее головой и сжимаю губы.
Готовь убить ее за эти слова.
С трудом держу себя в руках.
– Нина приходит ко мне во снах и рассказывает о своей жизни, ― с закрытыми глазами тараторит она и вжимает голову в плечи. ― Это началось после того, как меня ударило молнией.
Она с опаской открывает глаза, прерывисто выдыхает и поджимает губы.
– Ее душа живет в моем теле, и…
Я резко хватаю ее за подбородок и сжимаю его.
– Заткнись! Заткнись, или я за себя не ручаюсь.
Но вместо того чтобы заткнуться, она, глядя мне в глаза, говорит скороговоркой:
– Вы жили в военном городке. Твою маму зовут Лидия, папу Николай, у вас была собака и рыжий кот. Однажды к вам домой пришли гости, ты надел китель отцовского начальника, испачкал его вареньем, но Нина тебя не сдала. В тот день, когда твой отец поехал в город за «Волгой», ты просил купить тебе тетрис, а Нина попросила привезти ей джинсы-клеш и свитер-травку. Когда вы переехали в город, папа купил беспроводной телефон, и мама очень обрадовалась. А когда ты болел, Нина позвонила на радио и попросила включить для тебя песню «Тополиный пух».
Она замолкает и глубоко дышит.
А я меняюсь в лице.
Медленно убираю руку с ее подбородка и несколько секунд стою словно парализованный.
По телу проносится дрожь, и это явно не от дождя, под которым мы стоим мокрые насквозь, а от всего услышанного.
Никто, кроме Нины, не знал про варенье на кителе…
Девчонка убирает с лица мокрые волосы, смотрит на меня глазами, полными слез, и приоткрывает дрожащие губы.
– Спи, дитя мое, усни, сладкий сон к себе мани… ― едва слышно поет она. ― В няньки я к тебе взяла ветер, солнце, и орла…
И после этого меня выносит напрочь.
Как будто только что мое тело насквозь прошили пулями.
Это самый мощный, самый болезненный нокаут в моей жизни.
Только что она спела песню, которую мне пела в детстве мать.
Глава 10
Егор
Мы сидим в машине, мокрые насквозь.
Ко мне прилипла вся одежда вплоть до боксеров.
Девчонка стучит зубами от холода, а я читаю статью в интернете, которую она мне открыла.
«…После удара молнией девятнадцатилетняя Валерия Савельева находится в коме. Ее состояние расценивается как критически-тяжелое».
Этой статье почти два месяца.
Ее фото тоже здесь есть, значит, про кому не соврала.
Но мне с трудом верится, что она может видеть свою предыдущую жизнь.
Разве такое возможно?!
В фильмах, в книгах, на какой-нибудь «Битве магов» – можно увидеть подобную хрень, но только не в реальной жизни.
Но, с другой стороны… она знает вещи, которые не знает никто.
И это ставит меня в тупик.
Возвращаю ей телефон, пристально смотрю на нее и понимаю, что сумасшедшие фанатки так себя не ведут.
Кажется, она сама напугана и не знает, что с этим делать.
– Я только сейчас начинаю привыкать к тому, что живу на две жизни, – произносит она гнусавым голосом и вытирает лицо, по которому стекает с волос вода. – После каждого сна я несколько минут убеждаю себя, что я Лера, а не Нина.
Девчонка прерывисто вздыхает и, опустив взгляд, шепчет:
– А иногда она приходит ко мне днем. Стоит только прикрыть глаза, и я вижу ее.
У меня в груди будто проворачивается отвертка.
Клянусь, если воткнуть в руку гвоздь, то эта боль не сравнится с той, что я сейчас испытываю.
Оказывается, есть вещи похуже слепоты.
Напротив меня сидит человек, который говорит фразами моей сестры, поет колыбельные из детства, рассказывает то, что знали только я и Нина, но… это все равно не Нина.
Я не вижу ее перед собой, но мне так этого хочется сейчас.
Передо мной сидит незнакомка, которая ковырнула самую больную рану.
Окунула меня в детство и заставила вспомнить моменты, которые мы пережили с сестрой.
Я сейчас сгораю от желания обнять Нину и сказать ей слова, которые говорю, стоя напротив ее памятника.
Но не могу этого сделать, потому что эта девчонка чужая для меня, хоть и похожа на сестру.
Светлые большие глаза, бледная кожа, красивые губы. И лет ей столько же, как было Нине, когда она умерла.
– М-можешь вк-к-лючить печку, – стуча зубами, шепчет она, и обнимает себя за плечи.
Черт!
Она же продрогла до костей.
Это во мне сейчас полыхает пламя. От эмоций мое тело горит, как будто на него льют горячий воск, поэтому я не чувствую холода.
На полную включаю печку и выезжаю на трассу.
В машине тишина. Ни музыки, ни единого звука. Мы едем молча до самого города.
У меня к ней много вопросов, они вертятся в голове, но сейчас я не могу сложить буквы в слова.
В горле стоит ком.
Знаю: если я начну говорить с ней о Нине и о том, что она ей показывает, то точно не доеду до города.
Пока что все происходящее не укладывается в моей голове.
Я не особо задумывался о том, что происходит с душой после смерти: она перестает существовать, или приходит в эту жизнь в новом теле?
Никто не способен дать стопроцентный ответ на этот вопрос, но, то, что сейчас происходит…
Отрываю взгляд от дороги, снова смотрю на девчонку и медленно веду рукой по лицу.
Вспоминаю, как она пела мне колыбельную, и чувствую, как тело покрывается мелкой дрожью.
Мне нужно все переварить.
В конце концов я либо пойму, что душа Нины и правда живет в ее теле, либо осознаю, что мне на тренировках отбили голову и я слетел с катушек.
Она называет мне адрес, и через несколько минут я останавливаю машину у ее подъезда.
– Это я взяла у вашей соседки на Комсомольской, – говорит девчонка, протягивая мне пакет. – Здесь фотографии вашей семьи.
Достаю из пакета коробку и хмуро смотрю на рамки с фотографиями.
– Мать думала, что эта коробка потерялась во время переезда… – хрипло изрекаю я.
– Соседка сказала, что вы забыли ее в подъезде. Все эти годы она хранила ее, не зная, как передать.
Она сует руку в карман толстовки и достает цепочку с кулоном.
– Там еще лежал этот кулон. Но его я оставлю себе.
Я смотрю на кулон, который принадлежал сестре, и рука не поднимается взять его.
Этот кулон Нине подарил ублюдок. Ублюдок, который свел ее в могилу.
– Нина показала мне момент, как она гуляла с Максимом в парке, – вздыхает девчонка. – Максим попросил ее закрыть глаза и надел на ее шею этот кулон.
В моей голове проносятся воспоминания того дня.
«Мам, смотри, что мне подарил Макс! – с порога воскликнула Нина и, подбежав к матери, показала кулон. – Представляешь, мы с ним, значит, гуляем по парку, я ничего не подозреваю, как вдруг он просит меня закрыть глаза и надевает на шею кулон. Здесь наши фото», – улыбнулась сестра и прижала кулон к губам.
– Думаю, Нина не зря показала мне этот момент, – тихо произносит девушка и убирает кулон в карман. – Хочет, чтобы я сделала то, что не смогла сделать она.
Она поднимает голову и пристально смотрит на меня.
– Скоро я во всем разберусь и сделаю все, что от меня требуется.
В ее глазах застыли боль и отчаяние. Ни одна актриса не сможет так убедительно врать.