Ты меня просто убиваешь - Страница 7

Сумка пропала. Горсть мелочи, которую я бросила на столик, прежде чем ехать к мадам Довиль, лежала на месте, так же как и журнал о достопримечательностях Парижа, прихваченный из самолета, так что я явно была в своем номере. Но где же моя сумка с одеждой и прочими вещами? Исчезла, пропала, испарилась. У меня остались только деньги, визитка Рене, маленькая расческа, билет на самолет и французский разговорник. Полиция конфисковала мой паспорт с визой и все документы на акваманил. Я не могла покинуть Париж, а тем более отправиться домой.

С моих губ сорвался полуистерический смешок. Я уже подумала было расслабиться и разрешить себе хороший старомодный нервный срыв, но поняла, что, начав истерику, вряд ли смогу остановиться. А поскольку я не была уверена в том, что психушки во Франции уютные, то решила отложить нервный срыв на потом и взять себя в руки.

– Душ! – приказала я себе. – Собраться с мыслями, пойти в душ, потом завтракать. А затем шопинг. Скромный шопинг. А после я позвоню дяде Дэмиену.

Когда через час я спустилась в холл отеля, платье по-прежнему висело на мне мешком, но я, по крайней мере, была чистой, причесала волосы и застирала самые большие кровавые пятна. По запаху я нашла небольшую комнату на первом этаже, где подавали еду, и по дороге остановилась у стойки администратора, чтобы сообщить, что у меня из номера украли сумку.

Женщина за стойкой не слишком обрадовалась этому известию, и я еще двадцать минут потратила на то, чтобы проковылять с ней на пятый этаж и подождать, пока она осмотрит комнату в поисках следов взлома.

– Должно быть, вы оставили дверь открытой, когда уходили, – наконец решила она. – Наверное, сюда вошел посторонний и украл вашу сумку. В подобных случаях администрация отеля не несет ответственности за пропажу.

Я запротестовала, настаивая на том, что заперла дверь, но женщина была настроена решительно, а у меня не было сил спорить. Откровенно говоря, я даже заподозрила, что сумку забрала полиция. У них было время проникнуть в отель и взять ее, пока меня допрашивали.

– Вы не могли бы сообщить мне, если кто-нибудь ее обнаружит? Там не было ничего ценного, только моя одежда и косметика, но в данный момент это все, что у меня есть.

Усевшись за полированный письменный стол, который здесь служил стойкой, женщина фыркнула и окинула меня пренебрежительным взглядом:

– На рю де Миль Десе много магазинов. Вы, наверное, захотите посетить их, прежде чем вернуться в отель, да?

Я пригладила влажное платье и оскалилась, отчаянно надеясь, что это сойдет за улыбку.

– Боитесь, что я распугаю постояльцев? Да, я пройдусь по магазинам, не волнуйтесь. Но потом, после того, как позавтракаю.

Администратор поджала губы, как будто не хотела пускать меня в ресторан, но завтрак был включен в стоимость проживания, и я, не обращая внимания на эту мегеру, спустилась вниз, в веселую комнату с белеными стенами, окна которой выходили в маленький садик. Я уселась за столик в укромном уголке и сосредоточилась на том, как поглотить побольше кофеина и калорий за оставшиеся полчаса.

К концу завтрака я приняла несколько решений. Для начала я передумала звонить дяде Дэмиену. Не сейчас. В полицейском участке мне совершенно ясно дали понять, что, несмотря на отсутствие конкретных улик, они считают меня подозреваемой. И скорее всего, единственной подозреваемой, поскольку Дрейк ускользнул очень вовремя.

Я принялась водить ложкой по скатерти, пока мой насыщенный кофеином мозг снова воскрешал события вчерашнего вечера. Бо́льшая часть последних двенадцати часов сливалась в моей памяти в неопределенное туманное пятно. Все это время я провела, сидя в тесной, душной комнатке в ожидании переводчика. Затем появился Жан Батист Пруст, глава отдела расследования убийств, низенький, лысеющий человечек, и дело завертелось. Позвонили в американское посольство. У меня взяли отпечатки пальцев, с моего платья – образцы крови. Люди задавали мне вопросы, некоторые – на английском, некоторые – на французском. Я объяснила, кто я такая, показала паспорт, визу и счет-фактуру на акваманил.

– И где же этот ценный предмет? – спросил инспектор Пруст с небольшим акцентом.

Он был само спокойствие – от безмятежных карих глаз до нейтрально-коричневого костюма. Однако я понимала, что стать начальником отдела в полиции мог только человек с острым как бритва умом.

– Его украли. Как раз перед тем, как появилась полиция.

Инспектор Пруст заглянул в блокнот, который дал ему другой полицейский, и сказал:

– Ах да, этот человек, который, как вы утверждаете, был агентом Интерпола.

– Это не я утверждаю, а он. Он даже показал мне удостоверение, хотя я не успела его как следует разглядеть. Я немного… э-э-э… отвлеклась. – Меня отвлекла чепуха насчет демонов, но я не собиралась посвящать инспектора Пруста в такие подробности.

Он взглянул на меня печальными глазами:

– А вам известно, мадемуазель Грэй, что в Интерполе нет детективов?

Я уставилась на него, и ладони у меня внезапно взмокли.

– Правда?

– Правда. Интерпол – организация, созданная исключительно с целью обмена информацией между странами; у них нет собственной сыскной полиции.

Он терпеливо ждал, не скажу ли я на это что-нибудь. Я ограничилась восклицанием «О!».

Разумеется, мысли мои были не столь примитивны. Мой мозг лихорадочно работал; я злилась на Дрейка за то, что он обманул меня и украл моего дракона, на себя – за то, что забыла совет дяди Дэмиена всегда быть начеку. Я увидела труп, и что же я сделала? Напрочь забыла об акваманиле. Чертов Дрейк. Это все он виноват. Ну… почти.

Но говорить все это инспектору Прусту я не стала. Я ответила на его вопросы, затем такие же вопросы задали мне его коллеги из следственной бригады. Я отвечала на вопросы снова и снова, пока не выучила их наизусть, после чего начала отвечать раньше, чем слышала вопрос следователя.

Но я ни разу не сказала им, что в моем биде сидит лягушка. Странно, но я гордилась этим – верный признак легкого помешательства, которое может случиться, если вы не спите целую ночь и проводите ее в полиции, среди людей, несправедливо подозревающих вас в убийстве. На самом деле я была уверена, что скоро меня бросят в какую-нибудь темную, сырую, кишащую крысами камеру, где я буду гнить до тех пор, пока о моей ужасной судьбе не сообщат в американское посольство. Но, к моему изумлению, через двенадцать часов, после того как меня привезли в участок, месье Пруст вошел в комнату для допросов и заявил, что я свободна.

– Свободна? – переспросила я, моргая; после целой ночи разговоров голос мой охрип и сел. У меня кружилась голова от голода и недосыпания, но я подумала, что для галлюцинаций еще рановато. Пока. – Свободна и могу идти? Совсем уйти? Вы не обвиняете меня в убийстве?

Инспектор Пруст едва заметно пожал плечами – я несколько раз за ночь видела этот жест. Несмотря на бессонную ночь, выглядел инспектор вполне бодро.

– Вы сказали, что не имеете отношения к смерти мадам Довиль, поэтому у меня нет никаких оснований обвинять вас. Но может быть, вы хотите сообщить мне что-то еще?

Я улыбнулась, увидев вопрос в его спокойных карих глазах.

– Я не убивала ее, честно. И не знаю, кто убил, если это не Дрейк, а он говорит, что тоже этого не делал, но ведь, с другой стороны, он мне солгал насчет Интерпола и стащил моего дракона, так что, думаю, верить ему нельзя. А кроме того, он слишком симпатичный. Я не доверяю красавчикам. Они считают, что, взглянув на женщину, уже осчастливили ее, они лезут обниматься и целоваться, от них приятно пахнет, они заставляют вас таять в своих могучих объятиях… Не говоря уже о том, что они забивают вам голову всякими дурными мыслями о том, что вы хотели бы сделать с ними, используя язык и вазочку с мороженым. Ну, то есть не ваш язык, а мой язык. И раз уж мы об этом заговорили, ну откуда он узнал, что акваманил был золотым?

Инспектор Пруст некоторое время молча смотрел на меня, постукивая карандашом по подбородку.