Творение. История искусства с самого начала - Страница 133

Чжан Пейли. 30×30. 1988. Цветное видео со звуком

Несмотря на все попытки послевоенных десятилетий использовать в искусстве технологические новшества, человеческое тело оставалось наиболее важным средством отражения взаимоотношения человека и природы. На протяжении 1970-х годов уроженка Кубы Ана Мендьета устраивала перформансы, которые документировались на фотографиях, изображавших ее тело или отпечаток ее тела в природной среде: силуэт, отпечатанный в длинной траве, или обмазанное грязью тело, слившееся с деревом, или тело, усыпанное цветами в скалистом ущелье. Мендьета часто использовала в своих перформансах кровь, размазывая ее по телу или по стене. Тем не менее ее работы производят скорее не тревожное, а восстанавливающее воздействие, они устанавливают подлинную связь между телом и природой. (Эта тяга к восстановлению шла от ее глубоко внутреннего ощущения оторванности от кубинской родины: она и ее сестра еще детьми были отправлены в Айову, подальше от событий Кубинской революции 1961 года.) Кроме того, ее телесно-земляные работы были призваны помочь женщинам восстановить образ их собственного тела, перестать связывать его с идеями доминирования и насилия[564]. На протяжении XX века общество, в котором доминировали мужчины, само по себе стало восприниматься как форма колониализма — всемирная колония патриархальных устоев, против которой в 1970-х годах поднялось женское движение.

Искусство Мендьеты было также откликом на создаваемые в то время американскими художниками гигантские скульптуры и лэнд-арт. Наиболее известной работой последнего направления является «Спиральная дамба» Роберта Смитсона — земляная конструкция из почвы и камня, протянувшаяся в Большое Соленое озеро в Юте и оканчивающаяся спиралью, закрученной внутрь себя. Зрелищность таких скульптур обусловлена их размерами и масштабной реорганизацией природного пейзажа с помощью землеройных машин, то есть явным навязыванием неестественного дизайна, созданного человеческой мыслью.

Некоторые художники, столкнувшись с проблемой изображения природы в эпоху доминирования человека, не стали соперничать с ней в зрелищности и величии, пытаясь создать аналог водопада или заката, они предпочли создать новые природные символы из самого естественного мира. Каменные круги художника Ричарда Лонга можно увидеть в белой комнате или в самом пейзаже, где они являются свидетельством самых основных человеческих побуждений — стремления к созданию узоров, ведь каменные круги являются одной из древнейших форм человеческого творчества. Это способ выявления природы, ощущение ее присутствия, когда природа, как говорил древнегреческий философ Гераклит, наслаждается сокрытием себя.

Этот символический, ритуальный способ встречи с природой кажется настолько далеким от академической традиции правильного выбора линий и тонов для создания реалистичной сцены, насколько это вообще возможно. Сила художника, освобожденного от традиций, была такова, что казалось, будто одно лишь его прикосновение может каким-то образом направить энергию жизни в мертвую материю. Это была форма символизма, основанная не на образах, но на самой материи, природных элементов, поддерживающих жизнь. Для немецкого художника Йозефа Бойса жир являлся символическим хранилищем энергии, а войлок — своеобразной защитой, как слой кожи. Он применял эти материалы в скульптуре и перформансах, как маг или шаман, плетущий целительные заклинания. Базальт он рассматривал как природную «мертвую» субстанцию, образовавшуюся миллионы лет назад в результате остывания лавы и принимающую форму стоячих колонн, похожих на человеческие тела, окутанные или замурованные в камне. В рамках проекта «7000 дубов» он предложил разместить базальтовые колонны рядом с семью тысячами дубов, которые следовало высадить в немецком городе Кассель и в других местах по всему миру как символы стойкости природы и начала «социально-экологической» эры, когда люди начнут исправлять ущерб, нанесенный природе промышленным производством и технологиями, а также господством человека на земле в эпоху капитализма[565].

Базальтовые колонны также появляются в музейной инсталляции Бойса. На конце каждой из сорока четырех колонн каменщики вырезали небольшой перевернутый конус, который затем был обернут войлоком, посажен на комок глины и вставлен обратно, в результате чего он немного возвысился над поверхностью. Круги оснований этих конусов, подобно лицам или глазам, оживляют мертвые камни, в которые Бойс, по его собственному выражению, «вдохнул жизнь». Беспорядочно раскиданные по залу с белыми стенами, сорок четыре камня занимают пространство, куда мы можем войти, но вряд ли испытаем такое же погружение, как в инсталляциях Дэна Флейвина, или то же ощущение открытости, какое присуще скульптурам Каро. Эти непроницаемые бойсовские формы словно существуют в среде, куда мы не можем проникнуть полностью, — среде древней неживой природы, где мы чувствуем замедление времени, подобное тому, которое мы испытываем перед древним дольменом или стоячими камнями Стоунхенджа. Бойс назвал инсталляцию «Конец XX века»: «Это конец двадцатого века. Это старый мир, на котором я ставлю печать нового мира», — писал он. Глядя на «Конец XX века», нам представляется, что этот новый мир будет определять не американская поп-культура, не умозрительные утопии начала XX века, а тот страшный ущерб, который человечество нанесло природе, и необходимость найти стратегию выживания.

Йозеф Бойс. Конец ХХ века. 1983–1985. Инсталляция, базальт, глина, войлок. 9 × 7 × 12 м

В поэтических камнях Бойса заключено ощущение человеческого тела, возникающее на контрасте долгих миллионов лет, в течение которых формировались базальтовые колонны, и нашей собственной скоротечной жизнью. Эти камни напоминают нам о чем-то, хотя мы точно не знаем, о чем именно: возможно, о нашей собственной смерти или о хрупкости наших тел, подверженных всем ударам сурового мира. Бойс был убежден, что творчество играет в демократическом обществе важную роль и что любой человек может создавать изображения — они не являются уделом привилегированных. И всё же его собственные работы часто трудны для восприятия, они аллюзивны и поэтичны, требуют от зрителей, готовых проникнуть в их тайны, внимания и терпения.

К тому времени, когда Бойс заявил о своем прощании с XX веком, сами по себе изображения стали в высшей степени политизированными. Подспудно они всегда были таковыми — в конце концов, образ всегда в некотором роде является выражением позиции. В 1980-х годах эти позиции по-прежнему поляризовались между популярным фигуративным стилем и более требовательным «концептуальным», то есть основанным на идеях. Политика пронизывала бо́льшую часть живописи того времени, напоминая реализм XIX века. Немецкий художник Йорг Иммендорф создал серию больших полотен под общим названием «Кафе Германия», изобразив исторические фигуры и современных деятелей Восточной и Западной Германии в воображаемом едином пространстве — некоем немецком кафе, — тем самым бросая вызов реальному разделению Германии и мира в целом на два блока — советский и западный.

Тем не менее некоторые из наиболее политически значимых образов того времени появились благодаря фотографии и наследию фотомонтажа. Создание образов стало сопровождаться большей саморефлексией в сочетании с «теоретическим поворотом» и обращением к таким идеям, как структурализм, который утверждает (говоря в общих чертах), что смысл возникает не из какого-то подлинного и мистического источника, а скорее как конвенция в поле взаимосвязанных вещей. Можно сказать, что смысл возникает не как некий сигнал, а в результате принятых условностей или диалога.