Творческий путь Михаила Булгакова - Страница 68
Эти вороны — атрибутом Воланда — пройдут сквозь несколько редакций романа. В рукописи 1934 года Воланд летит весь в черном бархате, с тяжелым мечом на боку, а на плече у него «мрачный боевой черный ворон»… В рукописи 1936 года в описании этого же последнего полета: «Конвой воронов, пущенных, как из лука, выстроившись треугольником, летел сбоку, и вороньи глаза горели золотым огнем». Позже воронов Булгаков уберет. А кони останутся. Черные кони Воланда — черные кони Вотана — черные кони Мефистофеля («И кони вороные под попоной озябли, застоялись и дрожат». — «Фауст» Гёте).[117] Кони пытающейся спасти своего возлюбленного королевы Марго…
Складывалась, вбирая и преодолевая образы мировой литературы и образы великой музыки — Гоголя, Гёте, Вагнера, Гуно, — булгаковская демонология, новая, ироническая и зримая, демонология, призванная сатирой, освещенная размышлениями о смысле жизни, о смысле любви и творчества.
У булгаковского Воланда как литературного героя родословная огромна. Образ сатаны привлекал великих художников. Вырастал до огромных философских обобщений в сочинениях Мильтона, Гёте, Байрона, был наполнен неистовой лирической силой в поэме Лермонтова «Демон», стал толчком для прекрасных произведений М. Мусоргского, Ш. Гуно, А. Бойто, Г. Берлиоза, Ф. Листа, воплотился в великих созданиях живописи и скульптуры. Демон, дьявол, сатана, Вельзевул, Люцифер, Асмодей, Мефистофель…
Более всего Воланд Михаила Булгакова связан с Мефистофелем из «Фауста» Гёте, разумеется. Связан осознанно, подчеркнуто и полемично. Связь эта закреплена эпиграфом к роману «Мастер и Маргарита», сначала выписанным по-немецки: «Ein Teil fon jener Kraft, Die stets das Bose will und stets das Gute schafft», потом переведенным на русский: «…так, кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».[118] Источник эпиграфа Булгаков указал: Гёте, «Фауст».
Но вначале — первым толчком для этого необыкновенного замысла — был все-таки не Гёте. Вначале была музыка, источник простой и поэтичный — опера Шарля Гуно «Фауст», написанная на сюжет «Фауста» Гёте и поразившая Булгакова в детстве — на всю жизнь.
Эта опера — чудо мелодичности, простоты, праздничности чувств и жизнеутверждения — была очень популярна в начале века. В Киеве ее ставили постоянно. Семейная традиция утверждает, что в детские и юношеские годы Булгаков слушал эту оперу пятьдесят раз.
Любимые мелодии для него были связаны здесь с партией Валентина. (Они особенно слышны в «Белой гвардии», но и в повести «Тайному другу» также, там они являются герою во сне: «На пианино над раскрытыми клавишами стоял клавир «Фауста», он был раскрыт на той странице, где Валентин поет. — «И легкое не затронуто?» — «О, какое легкое?» — «Ну, спой каватину». Он запел. От парового отопления волнами ходило тепло, сверкали электрические лампы в люстре, и вышла Софочка в лакированных туфлях. Я обнял ее. Потом сидел на своем диване и вытирал заплаканное лицо. Мне захотелось увидать какого-нибудь колдуна, умеющего толковать сны…»)
Но еще большее место в воображении Булгакова занимал Мефистофель. Специалисты говорят, что главная героиня этой оперы — Маргарита, хотя опера называется «Фауст», что в некоторых странах, в Германии, например, она даже шла под названием «Маргарита». Для Булгакова главным героем этой оперы был Мефистофель.
Послушаем, как звучит фрагмент из оперы в «Театральном романе» (в повесть «Тайному другу» он тоже включен). Отчаявшийся Максудов, собираясь застрелиться (тут, надо думать, аналогия с Фаустом, приготовившим себе яд), лежит на полу возле керосинки с украденным револьвером в руке, когда в звучании доносящейся откуда-то из-под пола оперы «Фауст» к нему является — в виде оперного Мефистофеля — московский редактор Рудольфи:
«Я приложил дуло к виску, неверным пальцем нашарил собачку. В это же время снизу послышались очень знакомые мне звуки, сипло заиграл оркестр, и тенор в граммофоне запел:
«Батюшки! «Фауст»! — подумал я. — Ну, уж это, действительно, вовремя. Однако подожду выхода Мефистофеля. В последний раз. Больше никогда не услышу».
Оркестр то пропадал под полом, то появлялся, но тенор кричал все громче:
«Сейчас, сейчас, — думал я, — но как быстро он поет…»
Тенор крикнул отчаянно, затем грохнул оркестр.
Дрожащий палец лег на собачку, и в это мгновение грохот оглушил меня, сердце куда-то провалилось, мне показалось, что пламя вылетело из керосинки в потолок, я уронил револьвер.
Тут грохот повторился. Снизу донесся тяжкий басовый голос:
— Вот и я!
Я повернулся к двери.
…Дверь распахнулась, и я окоченел на полу от ужаса. Это был он, вне всяких сомнений. В сумраке в высоте надо мною оказалось лицо с властным носом и разметанными бровями. Тени играли, и мне померещилось, что под квадратным подбородком торчит острие черной бороды. Берет был заломлен лихо на ухо. Пера, правда, не было.
Короче говоря, передо мною стоял Мефистофель».
В этом отрывке Фауст ни разу не назван по имени. Оперный Фауст для Булгакова не Фауст, а тенор, который даже не поет, а кричит.
И в «Записках юного врача» звучит фраза из арии Фауста — в рассказе «Полотенце с петухом», именно в том месте рассказа, где молодой врач впервые видит свою будущую больницу: «Я содрогнулся, оглянулся тоскливо на белый облупленный двухэтажный корпус, на небеленые бревенчатые стены фельдшерского домика, на свою будущую резиденцию — двухэтажный, очень чистенький дом с гробовыми загадочными окнами, протяжно вздохнул. И тут же мутно мелькнула в голове вместо латинских слов сладкая фраза, которую спел в ошалевших от качки и холода мозгах полный тенор с голубыми ляжками: «…Привет тебе… при-ют свя-щенный…»
И имени Фауста — тоже нет.
Образ доктора Фауста — для Булгакова очень важный образ — связан для него с трагедией Гёте, а никак не с оперой Гуно. Фауст Гуно для Булгакова — тенор, оперная партия, не больше. Мефистофель — совсем другое дело. Думаю, если бы это было во власти Булгакова, он бы оперу Гуно назвал «Мефистофель».
Отмечу, что такое восприятие оперы Гуно принадлежит не только Булгакову. Так ее воспринимал и другой большой художник — Федор Шаляпин. В своей автобиографической книге «Маска и душа» Шаляпин рассказал, как пятнадцатилетним подростком впервые в жизни услышал и увидел оперу «Фауст». В ней была «благороднейшая любовь» Фауста, была «наивная и чистая» любовь Зибеля. Но потрясением для юного Шаляпина было не это. Его поразил Мефистофель, роль, которая потом стала его страстью, его успехом и неудовлетворенностью, которую он пел, по его словам, «сорок лет подряд во всех театрах мира».
В пору детства и юности Булгакова Шаляпин в Киеве пел не раз, и непременно — в каждый свой приезд — в «Фаусте». Слушал ли Булгаков Шаляпина — Мефистофеля? Известно, что добывать билеты на шаляпинские спектакли было невероятно трудно. Ночные очереди у театральных касс, бешеные цены у барышников. Но известно и то, что в дни гастролей Шаляпина Киевский оперный театр становился резиновым: в три яруса были заполнены ложи, битком — студенческая галерка, за кулисами толпились артисты и рабочие сцены, причем и тех и других оказывалось гораздо больше, чем числилось на службе в театре. На спектакли все-таки попадали, и, конечно, не только по бешеным ценам барышников.
Думаю, из пятидесяти посещений Михаилом Булгаковым, гимназистом и студентом, оперных спектаклей «Фауста» по крайней мере одно, а может быть, и два или несколько пришлось на гастроли Ф. И. Шаляпина. И след этого в романе «Мастер и Маргарита» есть.
Процитирую воспоминания художника М. В. Нестерова: