Твой XIX век - Страница 52

Если моя статья попадется в руки обучающемуся юноше, то этот юноша будет считать меня за самого низкого человека, за перебежчика, передающего в неприятельский лагерь тайны бывших своих союзников. Рассуждая таким образом, юноша обнаружит трогательное незнание жизни; он подумает, что педагоги когда-нибудь действительно воспользуются моим коварным советом. Но этого никогда не будет и быть не может. Воспользоваться моим советом значит нанести смертельный удар существующей системе преподавания и, следовательно, обречь себя на изобретение новой системы. Конечно, наши педагоги никогда не доведут себя до такой печальной для них катастрофы“.

Просим извинить — эти строки не из Чемезова, из другой тетради, другого мученика 3-й петербургской гимназии:

„Писарев Дмитрий, окончил в 1855-м с серебряной медалью“, на пять лет раньше; семиклассник, верно, при случае угощал добротным щелчком второклассника Чемезова и его коллег…

Но у нас дневник гимназиста-шестиклассника — Петербург, 1860 год.

Разве не встречались мы десятки раз со смешными и печальными воспоминаниями о гимназических годах, о любимых и нелюбимых наставниках, надзирателях, притеснениях и бедах? Знакомый сюжет: Короленко „История моего современника“, „Гимназисты“ Гарина-Михайловского, „Гимназия“ Чуковского, „Кондуит“ Кассиля и еще, и еще…

Однако, во-первых, те воспоминания записаны уже взрослыми, много лет спустя, а у нас в руках дневник, отпечаток только что случившегося, сделанный мальчиком, гимназистом.

Во-вторых, нам обычно встречаются гимназисты 1880-х, 1890-х, 1900-х годов, а тут дневник очень давний, еще при крепостном праве! Мы почти не знаем столь старых школьных дневников (не ученика, посещаемого учителем на дому, не лицеиста, на несколько лет покинувшего родной дом, а именно школьника!). Ведь перед нами ученик VI класса, на которого мы смотрим с такого же расстояния, как взглянет когда-нибудь на нас молодой человек 2080-х годов рождения и 2095 года выпуска (нынешнему школьнику праправнук). Пойдем же в гости к юному прапрадеду — посидим за его партой, прислушаемся к его вздохам, заглянем в книжки-тетрадки, иногда не удержимся от комментария (да простится наше любопытство, житейски неудобное, но исторически извинительное).

23 сентября I860 г. Пятница

…Сегодня мы пошли к обедне и, позавтракав, отправились в Академию. Сегодня, вообще в воскресенья, вторники и пятницы, пускают бесплатно, а в прочие дни по гривеннику за вход. Не велика плата, но для нашего брата и это что-нибудь да значит. В Академии много прекрасных картин. Как только войдешь в первую залу, сейчас бросается в глаза огромная картина во всю противоположную стену. Это картина Брюллова. Она представляет осаду Пскова и рисована по программе Николая I в 1836 году. В целом, мне кажется, она прекрасна, правда, но не представляет ничего особенного, а если разглядывать каждую группу в отдельности, так превосходно исполнена. Тут изображено множество разных лиц и групп, но лучше других мне показались только немногие:

1) налево в нижнем углу картины изображен крестьянин, умирающий, вероятно, от раны. Весь бледный, он все еще мутными глазами смотрит на сражающихся. Его голову поддерживает девица — дочь, бледная, как и ее умирающий отец. Это хорошо глядеть. Потом

2) в том же краю, но только впереди умирающего божится крестьянский мальчик лет 15 с копьем в руке. Все лицо его дышит отвагой. Глаза, кажется, хотят пронзить осаждающих. За ним спешит его старуха-мать и, устремив глаза к небу, призывая Христа-спасителя ему в помощники, благословляет его желтою высохшею рукой. Это показалось много лучше всего. У старухи, может, единственный сын, но она и того не пожалела и тем жертвует для того только, чтобы усилить псковитян, уж ослабевших от натиска неприятеля. Далее

3) старец священник, сопровождаемый всем клиросом с иконами, крестами и хоругвями, идет на подкрепление верующих. В руках его находится меч, который он поднял вверх. Вот что мне в особенности понравилось в этой картине. Жаль, что она не окончена и не покрыта лаком, который бы придал более свежести колерам красок…

Еще хороша картина Перова: сын дьячка, произведенный в коллежские регистраторы, примеряет вицмундир. Нынешний год этот живописец получил вторую золотую медаль. Однако всех картин не пересчитаешь. Мало ли было хороших? Довольно и этих. Мне кажется, что нынешний год выставка была лучше прошлогодней.

7 ноября. Понедельник

У нас умерла императрица старая. Другие жалеют, даже плачут, а я ничего. Нечего жалеть, нечего и бранить, как делают некоторые. Правда дураки только поступают таким образом. Говорят, что она миллионы истратила. Ну да не наши деньги, так нечего и толковать. Уж это бог рассудит. По случаю ее смерти у нас были три праздника. Это хорошо. Однако народ не совсем-то ее любил. Сочинили даже стихи следующие:

В этих-то стихах видна вся привязанность народа к ней. Не за что ее было и любить-то.

12 ноября. Суббота

Господи! господи! Подкрепи меня. Дай мне силы преодолеть леность. О, если бы это сделалось. Как бы я рад был. Господи! Ты наказуешь меня. Прости, прости! Не буду больше делать этого.

Сегодня, идя из гимназии, я заметил собачонку. Маленькая она, черная шерсть, вся стоит взъерошившись, левая передняя нога испорчена, ребра высунувшись, сама голодная. Сердце мое сжалось при виде этой несчастной собачонки. Бежит, бедная, дрожит от холоду и беспрестанно оглядывается, думая, что ее ударят. Слезы были готовы брызнуть у меня из глаз, так я был тронут.

Злые, злые люди! Бедное животное до последней возможности служит им, а они что? Возьмут

от кого-нибудь щенка. Кормят, кормят его, а когда он вырастает да захворает, так они и гонят. Не надо, дескать. Отчего, право, не устроят заведения, где бы принимали собак всяких и других животных. Если бы я ворочал миллионами, непременно б сделал это. А то, право, жаль смотреть на бедных животных. И именно животные, самые преданные человеку, терпят это.

Люди со всеми так делают. Пока животные молоды да могут пользу приносить им, они держат их. А как состарятся, так в благодарность его в три шеи со двора. А для того ли дан человеку разум, чтобы он вредил другому? Для того ли ему дано превосходство над другими животными, чтобы он употреблял его во зло? Ведь он такое же животное, только разумное. А все это зачтется ему впоследствии…

Страхи, единицы, четверки, сочинения, скука, проблемы — куда поступать; огорчение, что „между папашенькой и мамашенькой“ разлад, и добрый шестиклассник не знает, как помочь, и даже согласен помолиться за матушку, хотя вообще к этому занятию не очень-то склонен; и как хочется сказать этому мальчику, столь худо о себе думающему: ты, конечно, изрядная зануда, но добр, наблюдателен, хорошо чувствуешь краски петербургского неба, улиц — жаль, что будущее твое для нас уже не таинственно, свершилось, и наши похвалы и суждения даже непочтительны к человеку, старшему на целое столетие…

Но пойдем дальше — заметим, между прочим, что нашему герою, видно, немного надоело регулярно открывать зеленую тетрадь: все больше интервалы между очередными записями.

На отдельном листе дневника старательно выписано 1861.

Мы знаем сейчас, что год этот очень знаменитый. Поэт скажет:

Блажен, кто мир сей посетил в его минуты роковые.

Но мир так устроен, что в те годы и месяцы, которые потом попадают в учебники истории — „июль 1789“, „декабрь 1905“, — в те „минуты роковые“ миллионы людей продолжают жить своей давно сложившейся жизнью — иначе и быть не может, — а в дневниках, исторических документах возникает тогда особенный сплав будничного и неслыханного, обеда и баррикад, единицы по физике и государственной тайны…