Твое имя - Страница 76

Один на редкость отвратительный тип, считающий себя великим актером, в чем ему удалось убедить даже моего отца, преподавал сценическое искусство, дабы потом я без труда сумел прикинуться деревенским парнем. «Вы готовитесь к испытанию, ваше высочество», — говорил он, когда лупил меня розгами по спине. Жаловаться отцу было бесполезно. Да я и сам понимал: то, что тяжело дается сейчас, сыграет хорошую службу тогда, когда я останусь один на один со своей судьбой.

Признаться, годам к пятнадцати я возненавидел свою жизнь и свое предназначение. Хуже всего давалось осознание того, что отказаться от уготованной мне роли нельзя. Вернее, можно, но тогда очередность наследования перейдет к Варфоломею — вместе с честью пройти испытание, а средний брат никогда не отличался крепким здоровьем и выносливостью. Он не выдержал бы его. Однажды после особенно тяжелой недели, когда каждую мышцу ломило от бесконечных тренировок и никого, похоже, не волновало то, что я в кровь ободрал руки — напротив, преподаватели как сговорились лупить линейкой по незарубцевавшимся ранам, — я почти сдался. Заперся в своих покоях и отказывался с кем-либо разговаривать. Я жалел себя, ненавидел учителей и братьев за то, что им больше повезло в этой жизни, и собирался завтра же, с утра пораньше, отказаться от престола вместе с почетной миссией. Едва ли бы мне это позволили, но я был полон решимости и, думаю, сумел вывести отца из душевного равновесия. А он, кстати, отличается способностью сохранять спокойствие в любой ситуации.

Мама поступила мудрее. Любовь всегда мудра. Она пришла ко мне и просто сидела рядом, положив руку на голову. Мы долго молчали, и уже одного ее присутствия было достаточно для того, чтобы я раскаялся и отменил бунт.

— Сынок, я знаю, тебе тяжело, но такова твоя миссия. Вся страна надеется на тебя. Однажды ты станешь Вседержителем. Сильным, умным и великодушным. Ты и сам пока не понимаешь, как ты нужен Симарии. Я верю в тебя. Варфоломей хороший мальчик, но он не рожден правителем, в отличие от тебя.

— Ерунда. Он бы научился. Или Матвей сумел бы стать Вседержителем. Отец тоже был третьим сыном в семье, но оба старших брата не прошли испытание. Однако правитель из него получился неплохой!

— Неплохой, — печально согласилась мама. — А ты станешь отличным!

Минута слабости быстро прошла. Глупо жалеть себя, когда младшие братья, несмотря на все свои глупые ребячьи выходки, смотрят на тебя как на бога и буквально в рот заглядывают, впитывая каждое слово. Я должен стать примером, а не разнеженным тюфяком, который жалуется на жизнь. К тому же, если бы Варфоломей погиб по моей вине, я никогда бы себе этого не простил.

После этого случая не было ни одного дня, когда я бы пожаловался и впал в уныние. И удивительное дело, всегда строгие учителя вдруг подобрели и стали относиться иначе, чем прежде.

— А ты взрослеешь, мальчик! — сказал мне пожилой актер, и в тот момент он мне показался куда менее отвратительным, чем обычно.

Последний вечер перед испытанием до сих пор тяжело вспоминать. Все старались держаться уверенно, смеялись и шутили, будто не происходит ничего необычного. Будто я не отправляюсь в добровольное изгнание на два года, а, как в детстве, ухожу с отцом и братьями в поход в ближайший лес. Сестренки всегда были избалованными, ведь от них не ждали великих свершений. Хотя их старались воспитывать в строгости, отец настолько любил этих черноволосых маленьких бестий, что прощал им все шалости. Но в тот вечер они втроем повисли у меня на шее и всего залили слезами, умоляя вернуться живым. Я, конечно, отшучивался, убеждал, что непременно вернусь, но сам вовсе не был в этом уверен.

Хуже всего то, что испытание невозможно прервать. Даже если бы я захотел вернуться. Даже в минуту смертельной опасности я не должен называть своего имени и раскрывать происхождение. А все потому, что вечером накануне решающего дня произносилась нерушимая клятва. Особый тайный орден посвященных некромантов наложил на меня заклятие, на два года связав с одним из тех, кто мне дорог. Стоит только назвать имя или сообщить, кем я являюсь на самом деле, как заклятие на крови мгновенно убьет мою мать.

Ты побледнела, Мара? Ты теперь понимаешь, почему каждый раз, приближаясь к опасной черте, я чувствовал себя так, словно убиваю ее. Знаю, вы о чем-то шептались с Тайлой. Она, хитруля, быстро меня раскусила, хоть я старательно изображал деревенского немногословного недотепу. Получалось ведь, правда? Что значит «не очень»? Ну, ладно.

А когда, нанимаясь на работу в стан, я так нелепо едва не выдал себя почерком? Помнишь? Вплотную приблизился к краю… Я так благодарен тебе, родная, что ты не расспрашивала, не мучила себя и меня. Я все равно не смог бы ответить.

Потом появилось письмо… Надо сказать, что связанные клятвой люди чувствуют друг друга на любом расстоянии, а тут еще родная мать. Я места себе не находил из-за истории с этим мерзавцем. Иногда ночью просыпался и смотрел на тебя спящую. Такая беззащитная, юная, самая любимая. Эта тварь пыталась покуситься на самое дорогое, что у меня есть, а я чувствовал себя таким беспомощным и никчемным. Никогда прежде испытание так не тяготило меня, как в эти дни…

Мама ощущала мой страх и мою боль, но она не знала, что происходит, понимала только, что я потерял покой. Ей показалось, что моей жизни угрожает опасность. Заклятие, связавшее нас, помогло разыскать меня и передать письмо.

Теперь ты понимаешь, Мара, что не существует никакой невесты. И мне вовсе не предлагали выбирать между тобой и другой девушкой. Думаю, мама ничего не знала о тебе в тот день, когда отправляла письмо. «Не сомневайся, если придется делать выбор, как бы ни было тяжело, ты должен выбрать свою жизнь, сынок. Свою, а не мою. Ты должен понимать, что для Симарии ты важнее. Я верю в тебя». Вот что было написано в письме и что ты истолковала так неверно.

Мне так жаль, что я не мог рассказать тебе правду и ты страдала напрасно.

Ты спрашивала, почему сообщили о моей смерти? Такова традиция. Умер в одной ипостаси и появился в другой. Всегда сообщают о смерти, когда исходит срок испытания. Умер как стражник, родился как наследник. Но я ни за что не позволил бы так тебя напугать, если бы оставался в сознании. Благодаря узам крови меня разыскали прежде, чем я очнулся. А когда пришел в себя, едва не опоздал…

Больше месяца после начала испытания я болтался по Корни-Кэшу и никак не мог решиться выйти за его пределы. Признаюсь, отчаянно трусил. Представляешь, детина в одежде наемника, с мечом и суровым взглядом, а внутри все тот же высокородный сынок. А я-то думал, что готов ко всему! Смешно, да? Колючка маленькая!

В один из дней я зашел в трактир «Волки на страже». Я частенько туда захаживал, и хозяин уже стал поглядывать на меня с подозрением — ходить ходит, а наниматься не нанимается.

За одним из столов я увидел тебя. Мне показалось, это розыгрыш или шутка. Что делает юная девочка среди наемников и некромантов? Те хотя бы окончили Академию, тебе же на вид нельзя было дать и четырнадцати лет.

Сначала я просто за тобой наблюдал. Понимал, что ты не лучший напарник в таком рискованном деле. Прикроешь ли спину в случае опасности? Одолеешь ли безропотно все тяготы пути? А ты сидела такая решительная, сжав губы. И бесстрашно смотрела в лицо всем этим людям. Я понял, что внутри маленькой девочки стальной стержень. Нет, ты не из тех, кто сбегает в трудную минуту, не из тех, кто предает.

Ладно, признаюсь. Не это стало главной причиной. Я просто не мог уйти и оставить тебя одну. Ясно, что с тобой стряслась какая-то беда. Только это могло вынудить юную девушку выбрать не самую простую дорогу в жизни. К тому же… Вот, ты снова грызешь губу, родная. Да, я понял. Прости…

Я подумал о своих сестрах, у которых не было в жизни иных печалей, чем испорченное платье или неудавшийся танец. Они под защитой и окружены любовью. А вот передо мной девочка, с которой стряслась беда. И она не просит о помощи, ни на кого не надеется. Наверное, ей тоже страшно, но она смело смотрит в лицо своему страху.