Твердыня (СИ) - Страница 15

Набрав в полковой кухне немного провианта для своей тещи и свояченицы, Берсенев привязал мешок к седлу своей лошади. С недавних пор у Берсенева появились с ней разногласия. Его погибший дончак был преданным и добропорядочным жеребцом, таким же как и его верный Байсар, правда уступая последнему в скорости и силе. Кобыла Мурочка, выданная ему взамен, была совершенно иного свойства. Без сомнения, она была хорошим скакуном, но требовала внимания, пытаясь сбросить всадника или укусить его за ногу. Случались у нее припадки страха, когда она нервничала, пряла ушами и, перебирая передними ногами, пыталась убежать. В таких случаях Берсенев поглаживал ей шею и с осторожностью совал в ее рот яблоко или вареную репу. «Знаю, что тебе надо,» ласково говорил он. «Вот познакомлю тебя с Байсаром, может ты успокоишься. Он должен быть неподалеку; в этом городе.» Мурочка слегка кивала головой, позвякивая уздечкой, как будто понимала. Копыта их лошадей звонко цокали по мостовой. Шебаршин гарцевал рядом, рука на револьвере. Мурочка была, как шелковая, словно чувствовала предстоящую встречу. Она потряхивала головой и стремилась вперед, как паровой каток. Улицы были мрачны и пустынны, но по углам сновали серые тени; иногда в подворотнях огоньки самокруток и короткие вспышки спичек освещали на мгновенье зловещие лица бродяг и оборванцев, провожающих их недобрыми взглядами. Когда они нашли нужный дом, то к их удивлению, в каждом окне брезжил тусклый свет, хотя парадная дверь была заколочена. «Не понимаю, зачем такой расход? Bедь их всего двое в доме. Керосин сейчас трудно достать,» спросил сам себя Берсенев. Он спешился и деликатно постучал в ворота. Тяжелая гардина на крайнем окне заколыхалась и отодвинулась, в прогале промелькнуло лицо Марьи Петровны и так же быстро задвинулась. Женский голос взволнованно сказал что-то неразборчивое, внутри послышался дробот легких ног бегущих по скрипучему полу, после короткой паузы залязгал засов и ворота растворились. Сашенька в белом платье, принарядившаяся и смятенная, шагнула в сторону, пропуская во двор двух офицеров, ведущих под уздцы своих лошадей. Она слегка наклонила голову и загадочная полуулыбка витала на ее бледно-розовых губах, храня великую тайну пробуждающейся женственности. Они привязали лошадей к бревну коновязи, вошли в дом через террасу и обомлели. Прежняя солидная и респектабельная внутренность резиденции Богатыревых стала неузнаваемой. Дом был перепланирован и густо заселен, превратившись в шумный и зловонный вертеп. Тонкие фанерные стенки перегородили изящную анфиладу комнат, преобразовав их в длинный тоскливый коридор с чередой плотно задраенных дверей с накладными замками. Они сторожили секреты семей, которые там теперь обитали. Однако разговоры, плач младенцев, ссоры и затрещины, равным образом и без задержки достигали ушей всех квартирантов. Обширная кухня Богатыревых теперь была поделена по числу жильцов на «сферы влияния». У каждого был свой столик, покрытый куском клеенки, и примус на нем. Хозяйки, в бигудях и засаленных халатах, ревниво следили каждая за своим уголком. Они не разговаривали и терпеть не могли друг друга. Из кухни валил режущий аромат свежесваренных кислых щей, смешанный с запахом хлорки, добавленной в бак, в котором кто-то из жильцов кипятил свое завшивевшее белье. «Нас уплотнили,» расстроенно объяснила Марья Петровна, с огорчением пожимая плечами. «Но нам оставили лучшую комнату,» похвалилась она со слабой, безнадежной улыбкой. «Но это же ваш дом,» напомнил ей Шебаршин. «Больше нет. Он собственность народа. Как мне сказали в исполкоме: социальная справедливость это политика новой власти. Этим людям ведь тоже надо где-то жить.» «Жилищный вопрос — острейшая проблема военного коммунизма,» руки Шебаршина сжались в кулаки. «Большевики с их бюрократизмом не разрешат его и через сто лет. Хорошо, что через полгода или раньше мы их выгоним. Тогда начнется грандиозное жилищное строительство; только глядите.» «Какой вы, право, мечтатель, г-н Шебаршин, вашими бы устами да мед пить,» с оттенком иронии сказала Марья Петровна, отворяя гостям дверь в свою комнату. «Почему же вы не верите,» Шебаршин вопросительно взглянул на нее. «Мы почти у ворот Москвы. Через день-другой и мы там. Следите за газетами… ««Помоги вам Бог,» вздохнула хозяйка и перекрестилась. Войдя, компания сгрудилась у входа, выискивая в тесноте свободное место, чтобы присесть. Круглый журнальный столик, покрытый бархатной скатертью до пола, был окружен парой венских стульев и табуреток. Односпальная кровать и железная, больничного типа койка были втиснуты между изысканным комодом красного дерева и старинным книжным шкафом, набитым томами в золоченых переплетах. На стенах висели акварели, картины, гравюры и семейные фотографии. «Ничего, будем оптимистами,» Берсенев высыпал содержимое мешка на стол. Несколько буханок, увесистый кусок сала, упакованный в промасленную бумагу, мешочек с рисом, пачка рафинада, пакетики с чаем — это неожиданное богатство заставило глаза женщин засиять от восторга. «Когда-нибудь все образуется,» согласилась Марья Петровна, расскладывая на столе тарелки. «В конюшне не заметно никаких признаков жизни,» Берсенев с трудом сдерживал себя от главного вопроса. «Где же мой Байсар?» «Николай Иванович! Это просто ужас какой!» Сашенька с расстроенным лицом заломила руки. «Вы только не возмущайтесь. Полгода назад вашего коня конфисковали на нужды Красной армии.» Свет померк в глазах Берсенева. Байсар для него был последней связью с прошлым и с погибшей семьей. «Не отдам!» рявкнул он и хрустальные подвески в люстре заколебались. «Кто забрал?!» «Все может быть не так уж плохо,» попыталась успокоить его теща. «Насколько я знаю ваш конь служит в милиции.» «Байсар служит в милиции?» захохотал Шебаршин. «Недаром Щеглов рассказывал, что у них в милиции люди — лошади!» «Шутки сейчас неуместны!» отрезал Берсенев. «Поеду — посмотрю в районном отделении.» «Это на Гимназической улице. У них сзади есть конюшни. Может быть он там на ваше счастье,» Сашенька чуть ли не рыдала. Ее тонкие брови заломились и лобик сморщился. «Или скорее на их несчастье,» Берсенев тряхнул своей кобурой. «Сейчас наша власть; пусть прячутся по щелям!» «Недолго им прятаться,» обеспокоилась Марья Петровна. «Вы же послезавтра уходите.» «Ничего, пока город патрулируют наши казаки. Я скоро вернусь,» Берсенев встал и направился к выходу. «Ты уверен, что справишься один?» предложил свою помощь Шебаршин. «Конечно, ведь там никого нет. Все разбежались как только мы вошли в город.» «А как же ужин?» огорчилась Марья Петровна. «Я как раз к ужину и успею,» нахмурившись, пообещал Берсенев и вышел из дома. В темноте он разглядел очертания своей кобылы. «Ну, милая, выручай. Пора искать твоего жениха.» Тихо он вывел ее из двора. Над крышами домов поднималась луна, заливая окрестности зыбким, призрачным светом. Дорога перед ним угадывалась светлой полосой, теряющейся вдали. Берсенев вскочил на кобылу и пустил ее галопом. Грохот копыт Мурочки разносился эхом по улице и при каждом прыжке подковы ее высекали снопы искр из булыжной мостовой. В скором времени они прибыли. Сводчатое, толстостенное здание полицейского ведомства, где теперь размещалась милиция, смотрело на него черными глазницами окон. Кирпичный фронтон, поврежденный артиллерийским огнем во время боев 1917 года, был наспех забит досками, а в щели засунуты тряпки. Тишина была оглушительной и, казалось, что утро никогда не настанет. Где-то вдалеке брехала собака. Луна поднялась выше, сделалась меньше, но светила ярче прежнего. Соседние здания были пугающе безмолвны и темны, и только в самом конце улицы теплился огонек в окошке за красной занавеской. Заросший репейником переулок позволил ему обойти здание и заглянуть в вытоптанный двор. Берсенев пытался понять открывшуюся перед ним картину. Деревянные пристройки могли служить конюшнями, а двор перед ним манежем для тренировки лошадей. Массивный висячий замок висел на воротах, а оконное стекло в сторожке рядом было разбито. Берсенев заглянул внутрь. Пятно света от его трофейного динамо-фонарика, который он возил с собой еще с германской войны, скользнуло по ободранным плакатам, приклееным к стенам, продавленному стулу с плюшевой обивкой и парочке голубей, спугнутых его появлением, и шумно поднявшихся в воздух. Спешившись, он перелез через забор, состоявший из пар параллельных жердей, укрепленных на толстых столбах, подошел к конюшне и прислушался. За оштукатуренной стеной он почувствовал присутствие лошадей. Замок поменьше преграждал доступ внутрь. Подобрав массивный камень с земли, он несколькими ударами сбил его с засова и распахнул скрипучую дверь. В конюшне стоял невыветриваемый запах дегтя, кожи и лошадиного пота. Он шел вдоль прохода, заглядывая светом фонарика в каждый денник, слыша испуганное ржание и топот отощавших лошадей, пока не дойдя до последнего стойла, увидел лежащего на полу Байсара. Kонь слабо заржал и попытался встать. В неверном, мигающем свете фонарика Берсенев разглядел потертости, ссадины на его ногах и рубец на суставе. Морда его была тосклива и в огромных фиолетовых глазах застыли слезы. Берсенев дал ему кусочек рафинада и обнял его. Потом наклонившись, oн проверил его копыта. Из-за плохого ухода они начали кровоточить. «Негодяи,» в сердцах выругался Берсенев и повел своего друга наружу. Было заметно, как трудно было жеребцу следовать за хозяином и как Байсар прихрамывал. Они вышли под звезды и остановились. Похоже, что свежий воздух, простор и легкий, нежный ветерок на мгновение ошеломили животное. Онo замерлo, наслаждаясь свободой. Байсару было трудно стоять и его передняя нога подворачивалась. Завидев долгожданного жениха Мурочка приветствовала его тихим, призывным ржаньем. Не желая заставлять обессиленного жеребца прыгать через барьер, Берсенев подошел к ограде и одним молодецким движением перебросил через нее свое худое, сильное тело. Оказавшись на другой стороне, он стал осматриваться в поисках инструмента, которым он мог бы разделаться с замком, чтобы открыть ворота. «Что ты тут делаешь, товарищ?» услышал он ехидный голос позади себя. Рука Берсенева неприметно скользнула к кобуре. «Не двигайся. Ты у меня на прицеле.» Послышалось сопение и шарканье ног, а потом незнакомец удивленно изрек, «Да ты совсем не товарищ… Ты беляк!» Сердце Берсенева захолонуло. Время остановило свой бег и секунды превратились в часы. Его дыханье замерло. Медленно-медленно Берсенев начал поворачиваться к незнакомцу. Краешком глаза он успел разглядеть насупленного, низколобого, смахивающего на гориллу, рыжего мужика, одетого в милицейскую форму. Черные глаза его горели нечеловеческой злобой, а в правой руке был зажат маузер. Милиционер не стал ждать и выстрелил первым. Пуля прошила шею Берсеневу и вышла через правую щеку. Пошатнувшись от нестерпимой боли и обливаясь кровью, он упал, но сознание сохранил. Лежа на боку в растущей луже собственной крови, Берсенев видел, как милиционер сунул свисток в рот и надул грудь, чтобы вызвать своих. Берсенев представил ораву дьяволов, которые примчатся сюда через минуту и набросятся на него. Внезапно его тело, распростертое на земле, ощутило колебания почвы, как от тяжести приближающегося поезда или бегущей лошади. Далее случилось невероятное. В один изумительный миг милиционер пролетел над Берсеневым с выражением крайнего удивления на конопатом лице, его сапоги едва не задели лежащего и, описав пологую дугу саженей в тридцать, он с шумом и треском влетел головой вперед в кусты боярышника, где затих навсегда. Мурочка вернула свою заднюю ногу в надлежащее положение и задрав голову к небу, коротко заржала в знак победы. Она показала свой характер. Байсар, наблюдая с середины манежа разворачивающую перед ним драму и не в силах придти на помощь хозяину, проявлял признаки беспокойства и волнения. Он был на грани взрыва: кружился на месте, шлепал губами и тряс головой. Резкий хлопок пистолетного выстрела заставил его уши зашевелиться; когда же Мурочка лягнула милиционера и хруст костей переламываемого позвоночника прорезал ночной воздух, больше в стороне он находиться не мог. Он задрожал и мышцы его напряглись; cобрав все оставшиеся силы и взбодренный видом Мурочки, он перепрыгнул через ограду, так же легко и грациозно, как и в свои прежние, славные времена. Через мгновение Байсар, тяжело дыша, стоял рядом с беспомощным Берсеневым, голова к голове с Мурочкой; оба они тревожно смотрели на своего хозяина, не зная как помочь ему. Силы Берсенева иссякали, сознание плыло, но душа оставалась тверда. Он протянул свою дрожащую руку к коню и сделал условный знак. Байсар не забыл тренировку. Согнув передние колени, он опустился, чтобы раненый мог влезть на него. Цепляясь за гриву, Берсенев сделал попытку вползти на спину жеребца. Для этого маневра требовалось подогнуть колени, одно за другим, но ноги не слушались, отдаваясь острой болью в пояснице. Помогая себе правым локтем и стиснув зубы, он еще немного подтянул себя вверх. Перед тем, как потерять сознание, он услышал фырканье Мурочки и почувствовал, как она толкает его сзади своей мордой. Потом наступила чернота. Вокруг него свистело, хлопало и ревело. Рой оглушающих, диких красок мчался и вертелся по необъятному кругу, ослепляя его. Он попытался зажмуриться, но избавленья не было. Он оказался в плену кошмаров. Его жена и дети были там тоже, но он не мог добраться до них. С другого берега они кричали ему, но из-за шума вокруг он не мог разобрать их слов. Ни жизнь, ни смерть не имели здесь значения и прошлое казалось несущественным. Потом исчезло и это. Остался только знакомый милый голос, который звал его, «Николай Иванович, проснитесь…»