Твердый сплав
(Повесть) - Страница 4

— Ну что? — живо спросил его Пылаев. — На щите, со щитом?

— Сергей Игнатьевич Дробышев в Советском Союзе не проживает, — ответил Шилков. — А деньги пришли ему из Москвы, до востребования. Адрес отправителя — тоже До востребования.

Пылаев пробежал глазами строки телеграммы из центрального адресного стола и покачал головой:

— Тут, я думаю, тебе самому нужен помощник. Садись, будем думать вместе, у меня есть полчаса времени. Ясно одно: тебе придется ехать в Нейск, туда, куда в сорок первом уехал Дробышев.

— Да, я и сам уже думал об этом, — согласился Шилков.

Трамвай повез Пылаева на другой конец города. Справа от трамвайной линии высились дома, построенные незадолго До войны, а слева лежала снежная целина, уходящая к самому заливу. Когда-то в детские годы Пылаев бывал тут часто. На берегу, у самой воды, лежали тогда старые, рассохшиеся баржи, баркасы, шхуны, отслужившие свой срок. Здесь, среди полусгнивших досок, мачт и листов ржавого железа, мальчишки устраивали баталии. Он обычно возвращался домой в таком истерзанном виде, что можно было подумать, будто он побывал у настоящих пиратов. Теперь же знаменитый Васька-Корсар — вовсе не корсар, а Василий Тихонович, доктор биологических наук, Петька-Шкипер на самом деле водит большие океанские пароходы, а вот он, Сережка — Гроза Пяти Морей, не имеет к морю никакого отношения. И на берегу нет больше останков морских судов. Там, где прежде были загородные свалки да пустыри, выросли дома. В газетах недавно опубликованы снимки — проект Морского проспекта. Здесь года через два-три будет «второй город».

Но Пылаев приехал сюда не за тем, чтобы посмотреть на памятные и дорогие сердцу места или представить себе, каким станет Морской проспект. На работе, в столе, у него лежал паспорт, найденный у нарушителя границы: «Степанов Иван Дмитриевич… Морской проспект, 18, кв. 21». Паспорт был поддельный, это в лаборатории определили быстро. Однако Пылаева удивляло другое: Иван Дмитриевич Степанов действительно жил на Морском проспекте, 18, в квартире 21. Анкетные сведения о нем Пылаеву были уже известны.

Подполковник знал, что Степанов работает на авторемонтном заводе, инженер, демобилизовался из армии в 1946 году, приехал из Берлина на свою старую квартиру. Степанов — коммунист, член партии с 1939 года.

Он нарочно приехал в седьмом часу, когда Степанов должен был вернуться с работы. Пылаев не ошибся: управдом, отправившись к Степанову, застал его дома и вскоре вместе с ним вернулся в контору.

Еще утром, узнав, что Иван Дмитриевич Степанов проживает в городе, подполковник понял: как это всегда бывает, иностранная разведка использовала подлинные данные для фальшивого паспорта. Оставалось узнать, каким образом эти сведения о Степанове попали в разведку, — вот об этом он и должен был расспросить самого Степанова.

Перед Пылаевым сидел немолодой, седеющий мужчина. Он только что вернулся с завода, и Пылаев, прежде чем начать разговор, извинился, что не дал ему отдохнуть. Но Степанов предупреждающе поднял руку:

— Да чепуха, товарищ подполковник: дело прежде всего. Однако…

— У меня к вам один вопрос, — сказал Пылаев, — причем от вашего ответа… от точности вашего ответа зависит многое.

— Я слушаю вас.

— Там, в Германии, вы давали кому-нибудь свой адрес — Морская, 18, квартира 21?

— Конечно, давал, — улыбнулся Степанов. — Пожалуй, человек шесть однополчан мне до сих пор пишут.

Пылаев поморщился: не так он задал вопрос, поэтому и Степанов понял его неверно.

— Нет, я имею в виду местное население. Были ли у вас знакомые немцы, квартирный хозяин например, кому бы вы давали свой адрес?

Теперь Степанов задумался. Подполковник молчал; он знал, как трудно бывает припоминать мелочи.

— Нет, — сказал он наконец. — Квартирного хозяина у меня не было вообще, я жил в батальоне. Знакомые немцы? Были, конечно, были… Все время приходилось встречаться с представителями демократических организаций. С Гансом Крейгером я подружился: инженер, очень умный и славный человек. Но я уехал из Германии, не повидав его, и адреса не оставил.

— Этот Ганс Крейгер… — начал было Пылаев, но Степанов опередил его:

— Коммунист. Крейгер был десять лет в подполье, его знают все. Я понимаю, что-то произошло, иначе вы не пришли бы сюда, однако я, кажется, мало чем могу вам помочь… Хотя…

Он осекся, словно его кто-то незаметно толкнул в бок, и поглядел Пылаеву в глаза.

— Один раз я давал адрес… Да, да, я это помню, но… Дело это было… хозяйственное.

— А именно? — спросил Пылаев.

— Пройдемте ко мне, — предложил Степанов. — Я вам кое-что покажу.

Они поднялись по лестнице и вошли в просторную, неуютную, холостяцкую комнату. Первое, что бросилось Пылаеву в глаза, были книги. Сотни книг стояли на полках, занявших всю стену, они были сложены пачками в углу, лежали на столе. Слева — диван, покрытый потертым ковром, два кресла — возле окна и возле стола, ящичек с картотекой на маленьком круглом столике, рядом пепельница, битком набитая окурками, и пустой стакан в подстаканнике. Над столиком висело несколько фотографий красивой круглолицей женщины. Пылаев не стал спрашивать, кто это: война окончилась недавно, жилье у Степанова явно холостяцкое — мало ли что могло случиться у него в жизни. Незачем бередить старые раны.

Степанов открывал один ящик стола за другим, поднимал вороха бумаг, чертежей, книги и ворчал:

— Ведь только неделю назад видел. Куда она могла завалиться?

Наконец он нашел и протянул Пылаеву коробку. Пылаев открыл крышку: это была электрическая бритва, очень изящная, но, по-видимому, уже сломанная, иначе хозяину незачем было бы запихивать ее в самый дальний угол.

Степанов тем временем снова начал рыться в ящиках и вскоре протянул Пылаеву голубой конверт. Подполковник ждал: ни эта бритва, ни конверт пока еще ничего не говорили ему.

— Посмотрите письмо, — кивнул на конверт Степанов.

Письмо было написано по-немецки на пишущей машинке. Запинаясь на трудных словах, Пылаев прочитал, что фирма «PN и К°» давно прекратила выпуск электробритв и выражает сожаление по поводу поломки бритвы «герра Степанова». На конверте стоял адрес: «Морская, 18, кв. 21».

Пылаеву стало ясно, о чем хотел рассказать Степанов.

— Ну да, — словно бы согласившись с ним, сказал Степанов. — Еще когда перед демобилизацией я покупал эту бритву, я оставил в магазине свой домашний адрес. К бритве полагаются запасные части, а их тогда в магазине не было. Вот поэтому меня и спросили, куда их выслать.

— Этот магазин был в нашей зоне?

— Нет. Но ведь мы ходили по всему Берлину.

— И это все? Вы точно помните, что больше никому не давали своего адреса?

— Да, точно.

Пылаеву оставалось одно: распрощаться с хозяином и уйти. Помогая Пылаеву снять с вешалки пальто, Степанов сказал:

— Мы получаем на заводе зарубежные издания, я просматриваю их. «PN и К°» была ведь крупной стальной фирмой, а после войны, когда им запретили изготовлять пушки, они начали делать гребные валы, компрессоры и мелкие бытовые вещи. Но недавно я тут прочитал, что фирма получила большой заказ на броневую сталь.

— Это я знаю, — улыбнувшись, ответил ему Пылаев. — Крупная фирма. Только сейчас она в руках американцев.

Он пожал Степанову руку и вышел на улицу. Что ж, Степанов рассказал ему все, что мог, но какая же связь между бритвой, «PN и К°», пересылкой шпиона через границу, этой запиской от Владимира, портсигаром с инициалами «ВТ» и, наконец, с ядом, который, как выяснилось при исследовании, приводит к смерти, похожей на смерть от паралича сердца? Такой связи Пылаев еще не видел.

Ася Дробышева получила повестку зайти к следователю, когда последний, самый трудный экзамен — по сопромату — был сдан. Но хотя профессор поставил ей «хорошо», она все же была недовольна. А Бессмертный получил «удовлетворительно» и ходил гоголем. «Свалил все-таки! — радовался он. — Ну, теперь я могу считать себя без пяти минут академиком».