Турухтанные острова - Страница 27

Помнил, как они эвакуировались. Как их на грузовике везли по льду через Ладогу. Близилась весна, снег начал таять. Грузовики медленно ползли один за другим по дороге, проложенной по льду и теперь похожей на канал. Они, будто тяжелые баржи, гнали перед собой воду. Она бурлила, поднявшись выше колес. По берегам этого канала стояли в тулупах и шапках-ушанках девушки-регулировщицы с флажками в руках, в большущих валенках!. Валенки казались громадными, потому что на них нарос лед. Когда девушки переступали, глубокий след тотчас заливала вода.

И вся эта длинная вереница остановилась. Впереди закричали, что провалился под лед грузовик. Но стояли недолго. Машины снова поползли, объезжая черную полынью, возле которой стояла регулировщица с красным флажком. А в середине полыньи плавал таз, в котором сидела кукла.

Он и сейчас помнил эту куклу с желтыми шелковистыми волосами, которая смотрела на проезжающих большущими голубыми глазами и покачивалась вместе с тазом. И хорошо помнились ему годы, прожитые в Прокопьевске — маленьком городке.

Впрочем, можно ли его называть городком, этот лесной поселок, образовавшийся вокруг железнодорожной станции. Через станцию проходили поезда в Сибирь и в обратную сторону, в Россию. И только два останавливались здесь. Один утром, другой — поздним вечером. Посмотреть на эти поезда приходили многие прокопьевские, не только ребятня, но и взрослые. И Сережка с приятелем, местным мальчишкой Гринькой, бегали сюда каждый день. Шли, поглубже нахлобучив шапки, прикрывая заиндевелой варежкой лицо.

В поездах ехали, в основном, военные. Накинув на плечи шинели, выскакивали из остановившегося поезда, мчались на вокзал, в буфет. На подножках вагонов, закутанные в тулупы, зябко поеживаясь, стояли проводники, переминаясь и покачиваясь, похожие на кули. Иногда в тамбур выскакивала какая-нибудь женщина, тотчас юркала обратно в вагон, оставляя в морозном воздухе тонкие, прозрачные кристаллики от дыхания, которые медленно опускались на снег.

Кроме того, чтобы посмотреть на проезжих, у Сережи с Гринькой для ежедневного хождения на вокзал имелась еще одна причина. Здесь работала буфетчицей Гринькина дальняя родственница Надька, краснощекая толстуха. К приходу поезда она выволакивала на прилавок большущий пузатый самовар и выставляла бутерброды с сыром. Для того чтобы сыр выглядел свежим и имел, как принято говорить теперь, «товарный» вид, Гриньке и Сережке поручалось облизывать его. Только не приведи бог отломить хоть кусочек. И Сережка с Гринькой выполняли строгий Надькин запрет. А затем мыли стаканы, это тоже вменялось им в обязанность, и доедали оставшиеся на тарелках куски, конечно, если они оставались. И ради этого всячески заискивали перед капризной Надькой.

Однажды в буфет прискакал на деревяшке инвалид. Он появился несколько позднее остальных покупателей. Протолкавшись вне очереди, сунул Надьке сотенную. Надька небрежно швырнула ее в ящик с деньгами. Ящик этот она держала возле колен. Инвалид взял два стакана чаю, несколько бутербродов и потребовал сдачи.

— Ты мне деньги еще не давал! — сказала Надька.

— Как так не давал! Ты положила в ящик!

— Где-е?

Надька выдвинула другой ящик стола, верхний.

У них на станции поезд останавливался всего на несколько минут. Инвалиду некогда было спорить, надо возвращаться в вагон. Возможно, на это и рассчитывала Надька. Но дядька оказался настырным, он закричал, двинув по прилавку костылем.

— Я тебе, стерва, тут сейчас всю мебель переломаю!

— Ты меня на испуг не бери! Пужаная! Не больно испужаешь!.. Вон, пусть ребята скажут, брала я у тебя деньги или не брала? Скажите, ребята! — И она указала на Сережку с Гринькой.

Инвалид повернулся к ним:

— Ну?..

Сережка запомнил этот взгляд. Вопросительный, какой-то очень открытый.

— Ну-у?

И Надька смотрела на них, ждала.

Сережка видел эти бутерброды, кусочки сыра на них, похожие на свежие.

Больше он не ходил на вокзал…

В коридоре послышался звонок. Сережа побежал открывать. Он решил, что почему-то вернулся врач.

— Сержик, здравствуй!.. — На лестничной площадке, перед открытой дверью, стояла… Лара Николаевна. — С праздником тебя!.. Не ожидал?! Я так и знала, что не вовремя!.. Но терпеть не могу, чтобы на праздники за мной числились долги! Просто психоз какой-то!

— Проходите, пожалуйста! — Сережа услужливо забежал вперед, открыть дверь.

— Я так и знала, что не вовремя! — повторила Лара Николаевна, почувствовав запах лекарств и увидев лежащую на кровати старушку. Та сразу беспокойно завозилась, попыталась приподняться.

— Пожалуйста, пожалуйста, проходите! Вы уж извините нас. Это я — вот…

— Ну что вы! Ради бога извините меня! Я зашла всего на одну секундочку. Сержик, проводи меня!

— Может, посидите?

— В другой раз. Там внизу, в такси, меня ждут друзья.

Попрощавшись с Сережиной матерью, она вышла в коридор, с откровенным любопытством осматриваясь по сторонам.

— Сержик, вот тут деньги за люстру. Спасибо, что подождал, — сунула ему в руки незапечатанный конверт, — Ты меня так выручил.

Сережа уже вызвал для нее лифт.

— Вы все так вот и живете в одной комнате? — спросила Лара Николаевна, дожидаясь, когда поднимется кабина лифта.

— Ничего, — сказал Сережа со своей неизменной улыбкой. — Вот обойдем вас в конкурсе, займем первое место, тогда куплю квартиру.

Лара Николаевна тоже улыбнулась. Как бы отвечая, что понимает шутку.

— Я догадываюсь, тебе ничего не известно о новом приказе, полученном из министерства?

— Каком приказе? — насторожился Сережа.

— Пекка Оттович меня всегда просто поражает своей выдержкой! А я такая болтушка! Приказ пришел накануне праздников. Нас вчера ознакомил с ним Самсон Антонович. В связи с возникшей острой необходимостью в новом коммутаторе министерство приняло решение сократить срок проведения конкурса на три месяца. Едва ли вам удастся нас обогнать.

— Хи-хикс!

— Какой молчун Пекка Оттович! Бережет своих людей, не хочет их травмировать на праздники. А я и здесь проболталась!

Лара Николаевна вошла в кабину лифта, нажала кнопку. Кабина поползла вниз.

— Но мое предложение остается в силе, — игриво погрозила Лара Николаевна Сереже пальчиком. — Так я жду ответа!

Пекка Оттович сам сел за доводку макета. А вместо себя посадил в кабинете Гвыздю. Каждый человек может приносить пользу, только его надо использовать на своем деле. Ему надо поручать то, что он умеет лучше всего делать.

В задачу Гвызди входило отвечать на звонки. Она снимала трубку и произносила: «Да-а-а!!!» — таким голосом, что спрашивающий запинался на мгновение. «Мне бы Пекку Оттовича…» — «Кто это говорит?.. По какому вопросу?.. Тогда вам придется подождать». Или: «Хорошо, разберемся».

Такое ухищрение позволило Пекке Оттовичу несколько дней безотрывно заниматься настройкой макета.

В эти дни Пекка Оттович просто до неузнаваемости изменился, стал быстрым, шустрым, проворно орудовал паяльником. С Олегом они спорили до хрипоты, что-то рисовали на листке бумаги, пробовали одну схему, другую, потом, когда наконец получалось, Пекка Оттович откидывался на спинку стула и обрадованно потирал руки.

— Ага! Отличненько! — кивал на экран осциллографа. — Смотри-ка, что получается! Чудненько! Теперь мы им покажем!.. Давай проверим следующий узел!.. Эту неделю нам придется поработать и по вечерам. Может быть, и субботу, и воскресенье. А на следующей неделе, я думаю, можно ехать в Москву, к Прищепкову.

Поезд прибывал в Москву в половине шестого, а рабочий день начинался с десяти. Олег направился в гостиницу «Золотой колос», в тот же корпус, в котором останавливался и в предыдущий приезд. И бывает же такое совпадение: его поселили в тот же номер, в котором он жил прежде. И уж совсем Олег удивился, когда на кровати у окна увидел знакомого дядьку. Тот будто никуда и не уезжал, сладко похрапывал, скрестив на груди руки и прикрыв шляпой лицо. При появлении Олега храп на мгновение прервался, шляпа, которая до этого момента одним краем медленно приподнималась вверх, остановилась, словно присмотрелась к вошедшему, а затем, видимо узнав, обрадованно перевернулась на ребро, приветствуя. Дядька проснулся, приподнял голову.