Туннель во времени - Страница 16

Тидей умел латать суда в плавании, когда не было возможности должным образом заделать течь на берегу; он объяснил, как сделать из парусины заплату, которую следует снаружи подвести к корпусу. Ее сшили из большого куска парусины, прикрепив с одной стороны веревки и ненужную одежду. К четырем углам заплаты привязали канаты и после многих криков, не раз забросив, — Пилору пришлось нырять и нырять, — подвели ее под дыру с выступающими еще из нее останками. Канаты привязали к корпусу. Теперь все было на месте, оставалось только извлечь труп и зашить отверстие деревом. Взятые из корабельного припаса доски отпилили до нужной длины, подогнали по форме отверстия, соединили бронзовыми скрепами, но браться за вонючий труп охотников не находилось.

— Ну, я возьму его за одну руку. А кто за другую? — спросил Эсон.

Люди отворачивались от его взгляда, а Интеб ухитрился вовремя оказаться в каюте.

Осмеяв чистоплюйство, Эйас растолкал остальных и встал рядом с Эсоном.

— Горец, я обнимал женщин, мальчиков и овец, — проговорил он. — Объятия вонючего трупа мне неведомы, но я решил изведать, что это такое.

Хватило одного сильного рывка, и в окружении стаи рыб труп надсмотрщика закачался в волнах, а Эсон и Эйас отправились отмывать руки за бортом. Через парусину протекло совсем немного воды; деревянную заплату торопливо установили на место, залив щели смолой. Течь после этого почти прекратилась. Никому не хотелось думать о том, что может случиться с доморощенной заплатой, если вновь нагрянет буря.

Дни были неотличимы, и Интеб отмечал их черточками на стене каюты. Он выдавал оттуда воду и еду, а Эсон или находился поблизости, или спал в дверях, чтобы никто не мог войти внутрь. До открытого возмущения дело не доходило, правда, временами люди перешептывались, сойдясь вместе под покровом тьмы. Один из них попробовал уговорить Эйаса, но кулачный боец без разговоров отвесил ему такую затрещину, что остаток дня неудачливый заговорщик провел без сознания.

Запасы воды подходили к концу, и на вкус она сделалась совсем уже гнусной, поэтому Интеб подмешивал к ней все больше вина, которого у них было в избытке. Люди не привыкли к такому питью, на солнце многих развозило, так что приходилось вытаскивать их на скамьи, подальше от лужи на дне, чтобы они не захлебнулись.

На двенадцатый день они заметили вдали темную линию у самого горизонта и сперва решили, что это облака. Но принялись грести без всякого принуждения, а линия росла и становилась темнее, и наконец стало ясно, что перед ними не облако.

— Берег, конечно, берег, — проговорил Интеб, и галера закачалась: люди вскакивали, чтобы увидеть сушу своими глазами.

Впервые после гибели раба из Алеппо Эсон закинул за плечо свой меч в ножнах. Вновь они были едины: вместе пили и хохотали, а все мысли о мятеже остались там — в море, не ведающем следа.

Впереди был берег, суша — твердая земля под ногами, а прочее не значило ничего. Бесконечное плавание завершилось, и храбрейшие уже начинали пошучивать. Время, проведенное ими в море, в разговорах успело увеличиться уже раза в два. Ну, а память, как известно, улучшается с возрастом.

Тидей-то и заметил парус со своего привычного места возле руля. Сначала он казался точкой, потом — утесом, но непрерывно рос, и он кликнул остальных. Люди глазели, столпившись у борта, наконец Эсон приказал им взяться за весла. Но Эйас оставался на палубе, он словно бы вглядывался в давно знакомое лицо, даже отодвигал рубец с глаза, чтобы лучше видеть.

— Темный парус, да так поставлен. Я знаю — это сидонцы.

— Да, сидонцы, — проговорил Интеб. — Они торгуют — серебряными чашами и тонкими тканями. Сам покупал у них.

Покрытые шрамами кулаки Эйаса сжались, он нагнулся вперед.

— Да, они торгуют с Египтом, — проговорил он. — И с Атлантидой тоже. В Библе мы знали их… как знают и на любом побережье, вдоль которого водят они свои корабли. Эти торговцы мгновенно превращаются в пиратов. И охотно убьют нас, чтобы забрать припасы из каюты и прихватить пустой корабль.

Корабль сидонцев торопился навстречу, кренясь, словно хищная птица. Для Эсона дело было знакомое. Это не драться обмотанными руками, не вычерпывать воду из тонущего корабля... с оружием, обращенным против него, он умел справляться.

— Интеб, открой тот ящик и раздай оружие тем, кто знает, как им пользоваться. А остальные — быстро заливайте воду в корабль.

Его не спрашивали — почему, просто повиновались. Приказ был ясен, и, пока темный корабль приближался, галера все ниже оседала в воде. Люди с мечами, пригнувшись, попрятались в низкой каюте на корме и под передней палубой. Те же, кто взял кинжалы, остались на скамьях гребцов и спрятали оружие под собой. Эйас отказался взять меч и поднял сжатый кулак.

— Я всегда при оружии, — проговорил он, опускаясь на скамью возле каюты. — Что мы должны сделать?

— Возьмем их обманом, — отвечал Эсон. — Вложите ноги в колодки и прикройте их. Пусть сидонцы подумают, что вы прикованы. Втяните весла. Прикиньтесь больными — это несложно. Мертвыми, если сумеете. Корабль, лишившийся мачты и паруса, брошенный, с умирающими прикованными рабами. Пусть сидонцы решат, что перед ними спелое яблочко… Они ничего не заподозрят. Когда я крикну — все в бой. Он закончится только со смертью последнего из них. Отсюда уйдет лишь один корабль. Наш корабль.

Эйас, быть может, воспользовавшись опытом своих боев на арене, дал целое представление. В поединке с благородными, которых он мог бы убить без всякого труда, ему нередко приходилось прикидываться потерпевшим поражение, и он поднаторел в этом деле. Поникнув на скамье, он хриплым голосом принялся подзывать приближающийся корабль, успевая в промежутках шепотом сообщать новости засевшим в каюте:

— Они приближаются на веслах… парус свернули. Люди перевешиваются через борт, показывают и кричат. На некоторых шлемы, доспехов я не вижу, есть мечи и копья. Они подбирают весла, дрейфуют поближе.

С уже нависавшего над ними темного корабля послышались гортанные крики. На носу и корме вздымались высокие черные шесты, черным был и корабль, и латинский парус, подобранный на наклонной рее. Послышались крики и хохот, галера вздрогнула, когда сидонский корабль стукнулся в нее носом. По крыше каюты застучали ноги, один сидонец спрыгнул с канатом на переднюю палубу, чтобы надежнее привязать галеру. Другие посыпались вниз, только когда оба корабля оказались надежно соединены: высокие смуглые люди с черными бородами и волосами, перехваченными обручами. Но Эсон все еще выжидал. Незваные гости не обращали внимания на рабов, сидевших на скамьях галеры, и он хотел, чтобы сидонцев в галере оказалось побольше. В дверь каюты сунулся мужчина, облаченный в пурпурную одежду, — все прочие были в белом, — в руке его был богато украшенный меч.

Вонзив клинок в чрево вошедшего, Эсон отбросил в сторону тело и, перехватив меч из ослабевшей ладони убитого, взревел, как подобает микенскому льву.

Поднявшиеся гребцы убивали тех, кто оказался с ними рядом. Чернобородый воин повернулся в сторону Эйаса, и тот нанес сидонцу столь сокрушительный удар кулаком, что упавший враг сбил с ног и следовавшего за ним. Прежде чем они сумели прийти в себя, Эйас переправил обоих за борт. Справившись с удивлением, сидонцы отступили и, обнажив оружие, стали спиной друг к другу. Отважные бойцы не оставляли галеру, только криками звали на помощь. Через борт с корабля полезли новые люди, битва разгоралась.

Расчистив мечом заднюю палубу, Эсон не стал спускаться в гущу дерущихся внизу, а перелез на борт черного корабля. Ударило копье, но, опустив голову, он принял удар на шлем. И копейщик не успел отвести оружие для второго удара: Эсон пронзил его мечом насквозь и отбросил тело в сторону, чтобы подняться на палубу. Схватив копье вместо щита, он издал громкий вопль, чтобы слышали все, и подобно земледельцу, жнущему жито, торопливо начал прокашивать путь по палубе.