Туманная река 3 (СИ) - Страница 4

Через пять минут в голове осталась одна единственная мысль, где бы чего такого слопать. Лежала бы сейчас здесь жареная туша мамонта, обглодал бы ее всю, как самый голодный в мире первобытный человек. В коридоре, наконец, появились медицинские сёстры, которые шли ставить бедным больным утренние уколы.

— Барышни милые, — просипел хриплым голосом я, — скоро ли в этом богоугодном заведении будет завтрак. Жрать хочу сил никаких нет.

— Больной, вы с ума сошли, — улыбнулась молоденькая сестра милосердия, — разве можно в таком виде по коридорам расхаживать?

Ой-ё, я осмотрел свой новый имидж критическим взглядом. Голые ноги, в принципе, меня не смущали. Но вот выше колен начиналось эротичное в форме колокола без всяких изысков белое платье, которое крепилось за моей спиной простыми завязками. В довершении всего я нащупал руками свою голую пятую точку. Не знаю, в каких одеяниях бродил по дому Борис Моисеев, но что-то мне подсказывало, подобное платье было и у него.

— Вы вообще, из какой платы вылезли? — к молоденькой сестричке подключилась старая грымза.

— Вон из той, — я показал рукой в конец коридора, — где милиционер дрыхнет.

— Смотри-ка, не помер, — удивилась женщина в белом халате средних лет уже более приятной наружности, — Нина! — крикнула она в сторону ординаторской, — срочно позвони Самуилу Михайловичу, больной из триста третьей есть просит, можно его кормить или нет?

— Да можно, можно, — просипел я, — дайте хоть корку хлеба пожевать.

— Ну что смотришь? — старая медсестра одёрнула молоденькую сестричку, — выдай ему пижаму, чтоб он здесь своими причиндалами не сверкал, охальник.

В следующие тридцать минут, мне выдали полосатую пижаму, и я разом смёл все запасы сердобольных сестёр милосердия, которые рассматривали меня как диковинный музейный экспонат.

— Позвоните вот поэтому номеру, — я накарябал его карандашом на газете «Правда», сидя на стуле в ординаторской, — попросите подойти к телефону Степана Суреновича Спандаряна. Пусть он мне денег привезёт, у меня они в чемодане, и пожрать чего-нибудь.

— Опять голодный! — удивилась молоденькая сестричка, которая хлопотала вокруг меня больше всех, — вот, выйдешь замуж за такого, так он всю зарплату проедать будет.

— Да я сейчас жених, хоть куда, — я встал уже более уверенно и посмотрел на себя в круглое зеркало на стене, — Ален Делон, не иначе.

На меня смотрел из зазеркалья совершенно незнакомый мне парень, распухшее лицо, глаза, как у китайского пчеловода, и все это синюшно-жёлтого цвета.

— А кто это говорит? — услышал я из телефонной трубки, громкий голос Суреновича.

Медсестра вопросительно посмотрела на меня, и я сам подошёл к телефонному аппарату.

— Хелло, Степан Суренович! — я попытался придать своему голосу побольше бодрости, но вышло так себе

— Кто говорит, спрашиваю? — Спандарян ещё раз повторил вопрос.

— Крутов это говорит, — прохрипел я.

К сожалению, в этот день никаких посетителей ко мне не допустили. Доктор Самуил Михайлович, заявил, что так лучше будет для всех, организм у меня еще слабый, любая зараза враз прицепиться может. Поэтому на главного тренера Спандаряна, на ассистента Конева и игрока сборной СССР по баскетболу Корнеева я полюбовался лишь в окно третьего этажа. Крикнул им, что у меня все хорошо, только есть постоянно хочется, а так же добавил, чтобы срочно вызывали в команду Альберта Вальтина, видать мне Рим посмотреть уже не судьба.

На следующее утро, я вновь поднялся ровно в шесть часов, под гимн Советского союза.

— Союз нерушимый республик свободных, — пропел я про себя.

В коридоре, при встрече с заботливыми сестричками надо мной уже стали посмеиваться.

— Эй, Маринка, смотри вон твой опять раньше всех высунулся! — кричали барышни молоденькой медсестре, которая заливалась от неловкости красной краской.

— Что соскучился? — обратилась ко мне женщина постарше, — ты смотри девки у нас видные, живо охомутают.

— А что? Богдан у нас жених завидный, — загоготала шустрая медсестра Лариска.

Эта вполне себе приятная внешне женщина воспитывала одна двоих ребятишек, поэтому тема замужества с каким-нибудь завидным и солидным временным пациентом Бурденко, возникала с периодичностью несколько раз в сутки. Ещё накануне я наслушался этих разговоров вдоволь.

— Спортсмен, баскетболист, член сборной СССР, — подмигнула мне женщина, как бы невзначай выставив вперёд свои аппетитные груди третьего размера.

— Мне бы сударыни, прежде чем женихаться, поесть бы чего-нибудь, — скромно опухшими губами улыбнулся я.

— Иди, корми своего, — обратилась к молоденькой Маринке самая старшая медсестра, — а ты Лариска губу закатай, ему только шестнадцать, не порть парня!

Дальнейшие пререкания сестёр милосердия я слушать не стал, так как нечеловеческий голод гнал меня в знакомую уже ординаторскую комнату.

— Самуил Михайлович распорядился для тебя приготовить кастрюлю супа, — сказала сопровождающая меня Марина, — какую порцию тебе разогреть?

Проходя мимо окон, которые выглядывали во внутренний дворик госпиталя, я ещё раз взгрустнул о том, что не поеду на Олимпиаду. Что поделать в таком состоянии я не игрок.

— Я спрашиваю, сколько тебе разогреть? — обратилась ко мне медсестра с миленьким кругленьким личиком.

— А знаешь что, — я махнул рукой, — чтобы семь раз суп не греть, давай всю кастрюлю.

— Ведь лопнешь! — картинно рассердилась девушка.

— А ты налей и отойди, — через боль в рёбрах усмехнулся я, — кстати, я вас вчера как следует, объел, вот двести рублей. Извини, больше нет.

Я выложил две бумажки бежево-фиолетового цвета, на которых был изображён с одной стороны Владимир Ленин в анфас, а на другой — московский кремль. Конечно, по той своей жизни я помнил сотку немного меньших размеров и другого оттенка, и Ленин на ней был в профиль. И когда же произойдёт эта денежная реформа? В принципе, какая разница.

— Мы с больных денег не берём, — Марина гордо передвинула денежные купюры в мою сторону.

— А я не больной, — я вернул их обратно, — я — травмированный. У меня, может быть, психологическая травма, а вы от денег отказываетесь.

— Бери, бери, — в ординаторскую залетела Лариска, — мы на эти деньги картошечки купим, потом отварим, и бутылочку вина.

Она снова весело подмигнула мне, и толкнула в плечо Марину.

После кастрюли супа в ординаторской я проглотил за завтраком две порции гречневой каши. Потом немного послонялся по этажам госпиталя. Больные между уколами и процедурами самозабвенно резались в домино и шахматы. Я глянул краем глаза на примитивные комбинации любителей передвигать шахматные фигуры, и мне сразу захотелось спать, поэтому осторожной шаркающей походкой я двинулся в свою персональную палату. «Бдительного» милиционера, который постоянно храпел на посту, по всей видимости, вернули спать на более ответственное место службы. Зато в палате около письменного столика меня ожидал практикант, студент.

— Ну, где вы пропадаете! — подскочил он, когда заметил мою побитую физиономию, — Самуил Михайлович вас везде обыскался. Вам срочно нужно на рентген.

— Что я, флюорографию никогда не делал? — я сел на кровать, — мне сейчас нужно часик поспать, а потом как следует поесть, засекай время, Витюша.

Я завалился боком поверх одеяла и закрыл глаза. Презабавный парень был этот студент, все его звали здесь Витюшей, так как Самуил Михайлович был близким другом его отца и помнил нашего практиканта с младенческих лет. Так детское имя и перекочевало в больничные покои. Единственный недостаток Витюши, который иногда злил, а иногда и забавлял, была фантастическая рассеянность. Могли его послать за одним лекарством, а он приносил совершенно другое, и даже порой и не в ту палату. Поэтому от греха подальше прикрепили студента ко мне, чтобы следил за моим общим состоянием.

В районе восьми часов вечера, когда я после сытного обеда вновь мучился от голода, в палату заскочила Лариска.