Тухачевский - Страница 13

В вспышках паники, в беспощадных расстрелах за малейшее малодушие, в отчаянных атаках на город - родину Ленина приступом шли войска Тухачевского. Для русской гражданской войны нужны жестокие глаза и крепкие нервы. 25-летний барин с мальчишеским красивым лицом, слава богу, несентиментален, и гражданская война для него как хорошая ванна. Непреклонности, решимости, жестокости и спокойствию его дивились даже видавшие виды партийцы-пролетарии.

Потери велики, но красные все же продвигались; 11-го с боем взяли железнодорожный мост на Свияге, белые пытались разрушить, но красные ворвались и отбили. В срок, обещанный Троцко-му, 12 сентября, бои пошли уж под самым Симбирском. Волга бурлила от бивших в реку, разрыва-ющихся снарядов, разнося эхом гул орудий далеко к Жигулям. К 10 часам Тухачевский окружил город с трех сторон; у белых осталась свободной лишь переправа через Волгу. К 12, не выдержав, белые начали отступление, а в улицы уж врывались на их плечах красные.

Опережая пехоту, на автомобиле, в петлице с Георгием еще с мировой войны, в бурке, в черкесске на "Старый венец" влетел Гай. Теперь уже шел не бой, а разгром города и отступающих белых. Тухачевский уж захватил телеграф; в первый же час овладения городом Троцкому пошла телеграмма: "Задание выполнено. Симбирск взят. Тухачевский".

А любивший все "эффектное" Гай летал по городу то на коне, то на автомобиле. В захвачен-ных военных складах нашлась форма царских уланов: мундиры, рейтузы, кивера, даже пики. Своим оборванным всадникам Гай приказал надеть полную уланскую форму; мобилизовал всех симбирских портных подгонять; и на другой день с пиками, в пестрых сине-красных мундирах, в киверах гарцевали по городу конники Гая под полувальс, под полумарш.

На Соборной площади Гай дал парад. Окруженный толпой выпущенных из тюрем арестован-ных, победно шумящими войсками, любопытными горожанами Гай пытался произнести меж тушами оркестров взволнованную речь. Начал по-русски - "Храбцы мои!" - но дальше от возбужденья стал путаться, размахивать руками и вдруг перед мужиками и рабочими стал страстно кричать на родном армянском языке.

Очевидцы рассказывают, это было решительно все равно. Дело в подъеме. Площадь, ликуя, кричала Гаю "ура!", а Гай уж, чтоб переплюнуть друга, командарма Тухачевского, закатил телеграмму не Троцкому, а самому выздоравливающему Ильичу: "Взятие вашего родного города, это ответ за одну вашу рану, а за другую рану будет Самара".

У Тухачевского больше вкуса, чем у бесшабашного горячего кавказца: ни уланских мундиров, ни бурок, ни шашек с золотыми эфесами и насечками, ни лирических телеграмм, ни парадов с оркестрами. Тухачевский воевал всерьез и надолго.

Когда в Симбирске начались грабежи распоясанных победой красных солдат, командарм 1 отдал приказ: "отдельно шатающихся мародеров арестовывать и расстреливать без суда; в городе должен быть водворен строжайший порядок". Город Симбирск был объявлен крепостью, в течение трех дней Тухачевский расстрелял до ста своих же красных солдат, кого гнал на Симбирск, но кто не удержался от солдатской радости мародерства.

В приказах по фронтам Троцкий ставил всем военачальникам в пример "славное имя нашего командарма 1 Тухачевского". И даже поправлявшийся от ран сам "хозяин" Ильич, несколько раз обозвав гвардейца "молодцем", послал ему восторженную телеграмму привета.

Но в Симбирске Тухачевский не собирался длительно предаваться банкетами, которым на родине Ленина предался друг его Гай; на банкетах после официальных речей и тостов "уланы"-гаевцы читали собственные стихи самого свежего вдохновения:

Мы юны, мы зорки, мы доблестью пьяны,

Мы верой, мы местью горим,

Мы Волги сыны, мы ее партизаны,

Мы новую эру творим.

Пощады от вас мы не просим, тираны,

Ведь сами мы вас не щадим!

Тухачевский двигался от Симбирска дальше, преследуя белых, донося Кремлю сухими реляциями: 30 сентября занят Сингелей, Новодевичье, Буинск, Тетюши; 3-го взята Сызрань, 7-го Ставрополь и 8-го, сделав огромный переход, красные ворвались в центр Комитета Учредитель-ного Собранья Самару.

Разжав победами Тухачевского и Славина восточный обод, Кремль временно ослабил сжимающее кольцо, но Кремлю в те годы не было передышки. Очередная опасность пришла с юга, с фронта донских казаков генерала Краснова. Старый атаман с помощью немецких оккупационных войск организовал сильную казацкую армию и вместе с добровольцами генерала Деникина двинулся вперед за границы Дона.

Здесь - казаки, офицеры-корниловцы, дроздовцы, марковцы, это были лучшие белые силы. С Кавказа, разгромив 11-ю красную армию, сюда же бросилась "волчья дивизия" генерала Шкуро, славившегося бесшабашными налетами, отчаянными рейдами-прыжками.

А у красных в штабе меж главкомом Вацетисом и Троцким идет склока, не делят планов главнокомандования. Вацетис на юге видит опасность, требует переброски сил. Троцкий уперся. Но, защищая полковника Вацетиса от журналиста Троцкого, в штаб пришла верховная ленинская телеграмма: "Очень обеспокоен, не увлеклись ли вы Украиной в ущерб общестратегической задаче, на которой настаивает Вацетис и которая состоит в быстром и решительном наступлении: боюсь чрезвычайно, что мы с этим запаздываем, предлагаю налечь на ускорение и доведение до конца общего наступления на Краснова".

Так, победив Троцкого, Вацетис двинулся на Краснова. С Восточного фронта перебросил красные войска и военачальников; на юг, срочно вызванный, прибыл и Тухачевский, на котором уж сосредоточилось вниманье Кремля; поддерживаемый старым знакомцем Троцким, 26-летний командарм получил здесь повышение, став помощником командующего фронтом; но вскоре взял в командование 8-ю армию и пошел на годящихся в "отцы" и "деды" белых генералов Деникина и Краснова.

В течение месяцев успешно развивал Тухачевский бои на Дону против казаков, "волков"-шкуринцев и офицерских полков, где рядовыми сражались товарищи по корпусу, по военному училищу и Семеновскому полку.

Но крепко-накрепко, кровавым узлом связал судьбу с судьбой Кремля Тухачевский; или виселица, или слава. Белые не щадят, не милуют. Командующий Сингелеевским красным фронтом прапорщик Мельников перебежал к ним - расстрелян. Захваченный белыми в плен ротмистр Брусилов, сын знаменитого генерала - висит на осине. Но если бы даже этого и не было, разве мог бы офицер Бонапарт ходить по приказам принца Кондэ в его белом корпусе?

Бело-красная борьба на юге развивалась для красных удачно, как вдруг произошло перемеще-ние опасности, на этот раз почти смертельной Кремлю: с востока грандиозной победой ударил верховный правитель адмирал Колчак.

Пользуясь переброской красных сил против Краснова и Деникина, Колчак нанес сокрушитель-ный удар. План адмирала был решителен. Южные группы войск ударили на Самару - Симбирск, выводя белые армии на переправы через мосты у Свияжска и Симбирска на Москву. Северные - от Перми на Вологду, идя на соединение с генералом Миллером, открывая дорогу на Петроград.

Это была небывалая по своему фронту и силе сторон операция. С разницей в два дня двину-лись белые генералы адмирала Колчака. 4 марта на восток 3-й и 2-й красных армий ударила Сибирская армия чешского генерала Гайды силой в 52 000 штыков и сабель при 83 орудиях. В три дня опрокинул Гайда красных. Стремительно овладев городами Ош и Оханск, продолжал наступление, погнав к лесистой скалистой реке Каме.

А 6 марта по флангу 5-й красной армии более бурным натиском ударила Западная армия генерала Ханжина в 48 000 штыков и сабель при орудиях. Смяв и отбросив 5-ю красную, Ханжин круто загнул на юг по тракту на Бирск, начав резать тылы растянутых в нитку красных войск.

Успех Колчака был ошеломляющ. Красные пятились в паническом бегстве не в состоянии оказать сопротивления. Полный прорыв Восточного фронта развивался с неожиданной даже для штаба Колчака быстротой: открывался путь на Москву. "Нам известно, что происходит сейчас в Советской России и в Красной Армии,- писал в приказе генерал Белов,- там развал в тылу, полная разруха на железных дорогах, упорное сопротивление возможно теперь только, как акт отчаяния, население всюду пойдет за нами".