ТСЖ «Золотые купола». Московский комикс - Страница 7

Иванько отвечал в Генсовете за рекламу и пиар. Его приняли в этот узкий круг ограниченных товарищей за предыдущие заслуги перед Отечеством. Годом раньше Борис успешно провернул рекламную кампанию с использованием запрещающих дорожных знаков. Иванько предложил изменить дизайн знака «Въезд запрещен», в простонародье называемого «кирпич», с жирного минуса на стабильный плюс, добавив равноценную вертикальную палочку. Таким образом была блестяще выполнена задача по укреплению позитивного образа дорожной полиции в сознании граждан. За каждым таким плюсом доверчивых граждан поджидали доблестные сотрудники дорожно-патрульной службы, в обязанности которых входило разъяснить значение данного знака. Сотрудники делали это с большим усердием и выгодой для собственного кошелька, на что большие начальники предпочитали закрывать глаза – другого способа пополнить скудную зарплату патрульных они не изобрели.

Телефон Иванько завибрировал. «Воротилкин!» Такого собеседника сбросить было никак нельзя. «Тысяча извинений! – бормотал Иванько, пробираясь к выходу. – Жена сообщила – в квартире потоп!»

– Слушаю вас, – промурлыкал Борис в трубку.

– Слушай, Боря, и слушай внимательно! Надпись на выезде из «Куполов» видел?

– Какую надпись?

Воротилкин процитировал.

– Не видел. Я дома не ночевал.

– Жена, что ли, выгнала?

– Жена на шопинг в Милан улетела.

– А, ну понятно. Постель согреть было некому…

– Напрасно вы так. – В телефонных разговорах Иванько избегал называть значительных людей по имени-отчеству. Мало ли, подслушает кто-нибудь. – Вы же знаете – политик себе не принадлежит.

– Знаю, Боря, знаю. Не понаслышке. Как ты думаешь, чьих рук это поганое дело?

– Теряюсь в догадках.

– Ты уж, пожалуйста, найди гаденыша.

– Я попытаюсь, конечно. Но…

– Никаких «но», – отрезал Воротилкин и отключился.

Вот это бомба! И главное, ведь если не найдет – подозрение падет на него самого. Он вспомнил, как Воротилкин вызывал его в свой «гаражик» полтора года назад и просил его, председателя, подписать от имени членов ТСЖ отсутствие возражений на строительство «Чертова пальца». Иванько понимал, что подпись в итоге будет стоить ему теплого насиженного места, и колебался. Колебался до тех пор, пока не выторговал у Воротилкина обещание пролоббировать его рекламный проект в дорожной инспекции. Воротилкин выполнил обещание – всю страну украсили «плюсы» Иванько.

Ну откуда, откуда ему знать, кто высек эту надпись? Может, помощник что подслушал и настучал. Может, водитель сболтнул в своей водительской тусовке. Может, жена Воротилкина кому-то похвасталась. И в конце концов, он, Иванько, пиарщик из бывших ракетчиков, но ведь не сыщик! Все планы на день рухнули как одноразовое бунгало в трущобах Рио. Он прошел запутанными коридорами партийного штаба, натыкаясь в неосвещенных углах на монолитные сейфы эпохи советской совсекретности, открыл скрипучую дубовую дверь и вышел к переполненной автостоянке. Водитель по прозвищу Змей Горыныч сладко храпел, откинувшись на комфортном сиденье. От его мощного рыка стекла в машине мелко дрожали.

Иванько постучал в стекло, рык моментально прекратился.

– Домой! – буркнул он, залезая на заднее сиденье.

– Ну вот и правильно, – моментально включился водитель. – Поспать вам надо, Борис Игорич. Не бережете вы себя, все о стране думаете…

– Хватит квохтать, Горыныч! Включи тишину! – оборвал его Иванько и устало откинулся на сиденье.

Водитель затих.

Машина с трудом пробиралась сквозь пятничные пробки. Десять часов утра, а народ уже ринулся на выезд из центра – когда въехать-то успели! Они медленно ползли по Кутузовскому, пока не встали вовсе. Через двадцать минут всеобщего стояния мимо с гиканьем и свистом промчался кортеж самого Сам Самыча. Машины тронулись с места и поползли дальше.

Выйдя у подъезда и отпустив водителя пообедать, Иванько домой, однако, не пошел. Он обогнул здание и направился к избушке на бетонных ножках, которую арендовала у ТСЖ потомственная вещунья Пелагея. Услуги Пелагеи пользовалась заслуженным спросом у жителей и жительниц «Куполов». Кому мужа найти загулявшего, кому – компаньонов, отчаливших вместе с «общаком» в неизвестном направлении, кому – машину украденную. Иванько тоже Пелагея пользовала, в исключительных, конечно, случаях, потому как в целом во всяких там экстрасенсов и колдунов он не верил. Но тут случай был тот самый, исключительный.

Боря постучал условным стуком – дверка и открылась.

– Что, Борисушка, невесел, что головушку повесил? – начала традиционный запев вещунья. Иванько недовольно поморщился. – Ладно, Боря, чаю, кофе или все на фиг?

– Все на фиг, Геюшка. Не естся мне, не пьется и не спится.

– Ну, поведай мне о своей кручинушке.

Борис поведал, не вдаваясь, однако, в детали, не называя имен, не раскрывая паролей и явок. С одной стороны, вещунье они ни к чему, а с другой – береженого бог бережет.

– Фото есть какое? – спросила вещунья.

Иванько молча протянул айфон с фотографией десяти бетонных кучек, которую он сделал, въезжая в комплекс.

Пелагея долго молчала, сосредоточенно водя рукой по теплому замызганному экрану.

– Паук это сделал, Боренька. Образ мне такой идет – всех он опутал паутиной проводов, всех затянул в свои сети, про всех все знает и власть имеет надо всеми.

– Что ты, баба, белены объелась? Какой еще паук?

– Оборотень, Боренька, человек-паук.

– Где искать-то этого членистоногого?

– В сердце, в самом сердце ищи, Боренька. Только трогать его нельзя – неприкасаемый он.

– Да трогать я и не собираюсь. Ты мне имя, имя только скажи.

– Буква мне идет такая, на виселицу похожая.

– С одной ногой виселица или с двумя?

– С одной, сердешный, с одной.

С одной, «Г», значит. Геннадий, Григорий, Генрих, Гарик, Герасим, Муму. Тьфу ты! Черт его знает.

– А больше ничего не видишь?

– Сдается мне, что он – гей. – Пелагея вздохнула. – Мелковато изображение-то.

– Так оригинал под боком.

– Ну тогда ты, молодец, не кручинься. Ступай себе с богом. А я пойду поразнюхаю надпись. Может, чего и вынюхаю.

Иванько вышел из избушки и отправился в салон тайского массажа, занимавший соседнее с Пелагеей помещение. Выворачивание суставов и ходьба коленями по его одеревеневшему телу, надеялся склонный к мазохизму Борис, отвлечет от тяжких дум о судьбах отечества и личных перипетиях. Вещунья Пелагея поправила перед зеркалом свой красочный прикид, приколола на все нужные места амулеты от сглаза, подхватила метлу – отбиваться от бесов, и отправилась к первоисточнику – вынюхивать аэрозольную краску драматической надписи.

Глубоко законспирированный туркменский разведчик Геймураз Ненашевич Козюлькулиев искусно расставлял обширные шпионские сети. Человек-паук прыгал с подоконника на подоконник своего дома на крыше «Золотых куполов», расправляя и закрепляя сложную систему проводов и антенн, издали похожую на дизайнерские занавески.

Геймураз никогда не бывал на исторической родине – он покинул ее еще во чреве матери и родился коренным москвичом. Однако его отец – идеологический работник во втором поколении – воспитал сына настоящим патриотом Туркмении. Он рассказывал сыну про Тюркский каганат, про державу Ганзевитов, про опустошительное монгольское нашествие, от которого туркмены не могут оправиться и по сей день. Умный мальчик, в артериальновенозной системе которого текла древняя шахская кровь, блестяще закончил мехмат МГУ и поступил на работу в «почтовый ящик», как называли в советские годы оборонные предприятия.

Внезапное обретение Туркменистаном независимости в результате распада Советского Союза глубоко озадачило весь туркменский народ в целом и Геймураза как его отдельного представителя. Иссяк источник пропитания, худо-бедно поддерживавший гордых потомков текинцев и эрсари. Ничего не оставалось туркменам, кроме песков и нефти, а нефть пить и кушать они на тот момент еще не научились. Сам Туркменбаши, бывший первый секретарь местного отделения КПСС, просивший называть его теперь Просто Шах, обратился к толковому Геймуразу за срочной помощью.