Трюкач. Лицедей. Игрок. Образ трикстера в евроазиатском фольклоре - Страница 15
Плут Локи из любопытства и озорства идёт на риск и жертвует собой в добывании разнообразных ценностей мира по неосторожности. Один – бог волшебства и мудрости, который ради знания приносит от себя в жертву – отдав Мимиру глаз и повесив собственную плоть в ветвях Иггдрасилля.
Хотя Владыка асов «тёмен» на один глаз, но в то же время Одину всё видно с престола Хлидскьяльв: «Видит он все миры и все дела людские, и ведома ему суть всего видимого», как видима она оку Вотана – Солнцу.
Один достиг просветления, добыл и даровал асам, ванам, карликам, альвам и людям смысл рун. Им же рождены многие искусства, включая поэзию. Но и с поэзией не всё так просто. Специалисты пришли к заключению, что «нид» – хулительный стих – был первым из скальдических жанров (Гуревич, Матюшина, 1999, с. 488– 491). Таким образом, скальды, которым Один покровительствует, это исполнители изначально хулительных, оскорбительных стихов, а искусство «скальдскап» – это, в известной степени, вызывающая поэзия.
Аватары Одина во всем соответствовали небесному Одину: «Рассказывают как правду, что когда Один и с ним дии пришли в Северные Страны, то они стали обучать людей тем искусствам, которыми люди с тех пор владеют. Один был самым прославленным из всех, и от него люди научились всем искусствам, ибо он владел всеми, хотя и не всем учил» (Стурлусон, 1980).
«…Он владел искусством менять своё обличие, как хотел. Он также владел искусством говорить так красиво и гладко, что всем, кто его слушал, его слова казались правдой. В его речи все было так же складно, как в том, что теперь называется поэзией (skaldskapr). Он и его жрецы зовутся мастерами песней, потому что от них пошло это искусство в Северных странах… Всем этим искусствам он учил рунами и песнями, которые называются (galdrar)» (Там же).
Один часто покидает Асгард и бродит по Миру, где испытывает встречающихся ему на пути. Один наказал жадного Хрейдмара с помощью проклятого кольца Андвари («Речи Регина»), затем наказание за ту же жадность и подлость постигло Фафнира и Регина («Речи Фафнира»). Один испытывал великана Вафтруднира («Речи Вафтруднира») и «излечил» его от излишнего самомнения.
Здесь основной магической силой, позволяющей Одину побеждать врагов, является знание о происхождении вещей. Рассказ о первотворении и первопричинах вообще оказывается в Традиции самым могучим оружием.
Можно и нужно вспомнить аналогичный словесный поединок Вяйнемёйнена и Еукахайнена. Второй пытается петь о происхождении мира, однако он лжёт и проигрывает («Калевала», III, 148–254), Вяйнемёйнен пением повергает его.
Как отмечает А. Л. Баркова, подавляющее большинство поединков в «Калевале» – это битвы словесные, то есть состязания в пении, мудрости и магии (Баркова, 1988). Действительно, Лемминкяйнен и хозяин Похъелы прежде личного единоборства (тоже магического) творят различных животных, чтобы те боролись и убили друг друга (XXVII, 219–256). Вяйнемёйнен порезался и перевязка не может унять кровь (VIII, 187–204). Только рассказ о происхождении железа помогает герою (IX, 27–265), а заклятия полностью останавливают кровь (IX, 269–416). На Лемминкяйнена нападает Мороз, и герой, дабы сломить магическую мощь врага, прибегает к рассказу о его происхождении (XXX, 213–254), принуждая тем самым Мороза сдаться. По дороге в Похъелу Лемминкяйнену преграждает путь исполинская змея, он проговаривает историю происхождения змей, и этого оказывается достаточно, чтобы змея освободила путь (XXVI, 683–774). Отметим, что рассказ о происхождении змеи впервые звучит при воскрешении Лемминкяйнена его матушкой, когда он был убит стрелой-змеёй, причём этот рассказ, кажется, знаменует окончательное исцеление героя (XV, 591–608). Другим примером действия рассказа о первотворении может послужить эпизод приготовления пива на свадьбу – без поведания о том, как пиво было сварено впервые, оно не может быть сварено теперь (XX, 131–424); а также рассказ Вяйнемёйнена о происхождении медведя во время «медвежьего праздника» – чтобы убитый зверь не рассердился (XLVI, 355–460). Но вернёмся к Одину.
Он же, Один, неузнанным явился ко двору короля Олафа и рассказал этому монарху много интересного о конунгах и древних событиях, сумел ответить на все вопросы короля обо всех странах и вещах. И даже подкинул королевскому повару жертвенное мясо – два больших и жирных куска говядины – считая, должно быть, забавным, если августейший монарх и фанатичный христианин отведает языческой требы («Сага об Олафе сыне Трюгви», LXIV).
«Сага о посошниках» содержит рассказ про норвежского кузнеца, что жил неподалеку от шведской границы, у которого Один остановился на ночлег, а наутро даже попросил подковать своего коня: «…Они пошли в кузницу и кузнец спросил гостя: “Где ты был прошлой ночью?” “В долине Медальдаль”. А это было далеко от Несьяр (где жил кузнец), потому хозяин резонно заметил: “Ты, судя по всему, большой обманщик, этого никак не может быть”. Ковалось кузнецу из рук вон плохо, и подковы вышли такими большими, каких он никогда не видывал. Но когда их примерили, они оказались коню впору. Когда конь был подкован, гость сказал: “Ты человек неучёный и неразумный. Почему ты ни о чем не спрашиваешь?” Кузнец спросил: “Что ты за человек, и откуда явился, и куда держишь путь?” Тот отвечал: “Явился я с Севера и долго оставался тут, в Норвегии, но теперь думаю податься в Свейскую державу. И долго плавал я на кораблях, а теперь нужно привыкать к коню”. Кузнец спросил: “Где же ты собираешься быть к вечеру?” – “На востоке, в Спармёрке”, – отвечал тот. “Этого не может быть, – сказал кузнец, – ведь туда не доскачешь и за семь дней”. Гость вскочил на коня. Кузнец спросил: “Кто же ты?” Тот ответил: “Слышал ты об Одине?” – “Слышал я, как его поминают”. – “Теперь ты можешь его узреть, – говорит гость. – И если ты не веришь тому, что я тебе сказал, смотри же теперь, как я перескачу на моем коне через ограду”. Он пришпорил коня, тот перелетел через ограду и не задел её, а колья в ней были вышиной в семь локтей. Больше кузнец его не видел» (пер. А. Я. Гуревича, Гуревич, 1990, с. 101).
Один провоцирует события в «Саге о Волсунгах»:
«Сказывают так, что было разложено много костров вдоль палаты той; и вот стоит посреди палаты большая эта яблоня21, о которой была речь. И тут говорится, что, когда расселись люди вечером вокруг костров, то человек некий вошёл в палату. Тот человек был людям неведом с виду. Тот человек так был одет: плащ на нем заплатанный, ступни босые, а на ногах холстинные штаны. Тот человек в руке держал меч и шёл прямо к родовому стволу, а на голове у него шляпа; был он очень высок и стар и крив на один глаз. Он взмахнул мечом и так вонзил его в ствол, что меч тот вошёл в дерево по рукоять. Все люди приветствовали того человека; тогда он заговорил и сказал;
– Тот, кто этот меч вытащит из ствола, получит его от меня в дар, и сам он в том убедится, что никогда не держал в руках лучшего меча.
Затем выходит этот старик вон из палаты, и никто не знает, кто он такой и куда идет. Тут повскакали они с мест и заспорили о том, кому взяться за меч; думали, что достанется он тому, кто первым до него доберётся. Наконец знатнейшие подошли первыми, один за другим, но не было тут такого, кому бы удалось это дело, ибо меч не шелохнулся ни в какую сторону, сколько за него ни хватались. И вот подошёл Сигмунд, сын Волсунга-конунга, схватил меч и вырвал его из ствола, точно он там лежал свободно, дожидаясь Сигмунда. Это оружие так всем было по душе, что никто, думалось им, не видал ему равного…» (Сага о вольсунгах, 1997).
Вокруг меча между Сигмундом и Сиггейром-конунгом разгорается спор, Сиггейр предлагает обмен меча на его тройной вес в золоте, Сигмунд отказывает. Тогда, затаив обиду, Сиггейр нападает на Волсунга с ратью, убивает его, а детей, включая Сигмунда, берёт в плен… и т. д.
В дальнейшем, по тексту саги, Один ещё несколько раз является «неузнанным»: в качестве перевозчика-лодочника,22 который исчезает на глазах Сигмунда вместе с трупом отравленного Боргхилдой Синфьотли; он же подстраивает гибель Сигмунда, лишая его и своего подарка и Удачи.