Труллион (Аластор 2262) - Страница 8

«Боюсь, продажа уже состоялась. Мы думали, что ты станешь делать карьеру в Покрове и не вернешься. Разумеется, мы учли бы твои пожелания, если бы мы о них знали».

Глиннес вежливо настаивал: «Я со всей определенностью считаю, что нам следует аннулировать договор[12]. Уступать Амбаль было бы исключительно невыгодно».

«Но Глиннес, дорогой мой, мы его уже отдали».

«Достаточно вернуть деньги. Где они?»

«Об этом придется спросить Глэя».

Глиннес вспомнил сардоническое лицо Глэя, каким он его видел десять лет тому назад. Глэй всегда отстранялся от домашних забот. Глэю совершенно не подобало распоряжаться владениями семьи — более того, такое положение дел оскорбляло память о Джуте, любовно ухаживавшем за каждой пядью своей земли.

Глиннес спросил: «Сколько вы получили за Амбаль?»

«Двенадцать тысяч озолей».

Голос Глиннеса сорвался от удивления и гнева: «Вы отдали его даром? Такой красивый остров, с большой усадьбой в превосходном состоянии! Вы с ума сошли!»

Черные глаза Маручи сверкнули: «На твоем месте я не стала бы жаловаться. Тебя здесь не было, когда твоя помощь была нужна, а теперь придираться поздно и ни к чему».

«Придираться, действительно, ни к чему — я намерен расторгнуть договор! Если Шайра мертв, значит, я — сквайр Рэйбендерийский и никто, кроме меня, не имеет права продавать нашу землю».

«Но мы не знаем наверняка, что Шайра умер, — заметила Маруча тоном заботливой матери, уговаривающей несмышленое дитя. — Он мог уйти повидаться со старыми друзьями».

Глиннес вежливо поинтересовался: «Тебе эти друзья известны?»

Маруча презрительно повела плечами: «Нет, конечно. Но ты же помнишь Шайру. Он всегда был шалопаем».

«Прошло два месяца. Шайра заглянул бы домой хотя бы разок, ты его тоже помнишь».

«Нет-нет, мы надеемся, что он жив! На самом деле, по закону он не считается пропавшим без вести, пока не прошло четыре года».

«К тому времени договор уже нельзя будет отменить! Зачем расставаться с чудесным островом, с нашим островом?»

«Нам нужны были деньги. Разве это не достаточная причина?»

«Вам нужны были деньги — на что?»

«Этот вопрос нужно задавать не мне, а Глэю».

«Я так и сделаю. Где он?»

«Не знаю — правда, не знаю. Наверное, скоро вернется».

«Еще одно — с каких пор треваньи ставят палатки у нас на опушке леса?»

Маруча кивнула. Она уже прекратила всякие попытки изображать дружелюбие и гостеприимство: «Пожалуйста, не нужно ни в чем обвинять ни меня, ни Глэя. Шайра разрешил им остаться на острове, они не причиняют вреда».

«До поры до времени. Помнишь, что случилось, когда мы в последний раз пустили треваньев? Пропали все ножи из кухни».

«Дроссеты — совсем другие люди, — возразила Маруча. — По сравнению с остальными треваньями они производят впечатление порядочной семьи. Не сомневаюсь, что они умеют держать свое слово настолько, насколько это им необходимо».

Глиннес развел руками: «Пререкаться бесполезно. Скажу только одно — насчет Амбаля. Шайра, конечно же, никогда не согласился бы продать остров. Значит, если он жив, вы действовали без его разрешения. Если же он мертв, вы отдали остров без моего разрешения. В связи с чем я настаиваю: договор должен быть аннулирован».

Маруча неприязненно пожала красивыми белыми плечами: «Обращайся с претензиями к Глэю. Мне все это изрядно надоело».

«Кто купил остров Амбаль?»

«Некий Лют Касагейв. Скромный, воспитанный человек. Кажется, с другой планеты — для трилля у него слишком утонченные манеры».

Глиннес закончил трапезу и подтащил к себе чемодан: «Я привез несколько безделушек». Он передал матери коробку — та ничего не сказала, но коробку взяла. «Открой! — посоветовал Глиннес. — Это тебе».

Маруча сорвала этикетку и вынула из упаковки отрез пурпурной ткани с вышивкой из зеленых, серебряных и золотых нитей, изображавшей фантастических птиц. «Какая прелесть! — ахнула она. — Ну что ты, Глиннес! Просто замечательно!»

«Это не все», — сказал Глиннес, вынимая другие коробки. Маруча их открывала, замирая от восторга. В отличие от большинства триллей она обожала роскошные вещи.

«Смотри, это звездные кристаллы, — пояснял Глиннес. — Другого названия у них нет. Их находят уже будто гранеными в пыли погасших звезд. Звездные кристаллы невозможно поцарапать даже алмазом. У них любопытные оптические свойства».

«Ой, какие тяжелые!»

«А вот древняя ваза — никто не знает, сколько ей лет. Говорят, на донышке — эрдическая надпись».

«Восхитительная вещица!»

«Ну, а эту штуку я купил просто потому, что она меня развеселила. Ничего особенного — щелкунчик в виде юртляндского щетинуса. По правде говоря, он валялся в лавке старьевщика».

«Хитроумное устройство! Ты говоришь, им щелкают орехи?»

«Да. Орех кладут между челюстями и нажимают на хвост... Ножи я купил для Глэя и Шайры — они выкованы из протеума. Лезвия — полимерные цепочки молекул металла шириной в один атом. Протеум не ломается, не гнется и не ржавеет. Таким ножом можно рубить сталь, и он не затупится».

«Глэй будет чрезвычайно благодарен, — обронила Маруча несколько почерствевшим тоном. — Шайре тоже будет приятно».

Глиннес скептически хмыкнул, чего Маруча демонстративно не заметила. «Замечательные подарки, это очень хорошо с твоей стороны, — обернувшись к открытой двери, Маруча взглянула на причал под верандой. — А вот и Глэй!»

Глиннес вышел на веранду. Глэй, поднимавшийся по тропе с причала, остановился, хотя ничем не показал, что удивлен, после чего продолжил подъем уже медленнее. Глиннес спустился навстречу по ступеням, и каждый из братьев хлопнул другого по плечу.

Глиннес не преминул заметить, что Глэй был не в традиционном парае, а в серых брюках и черном пиджаке.

«Добро пожаловать! — сказал Глэй. — Я встретил Харрада-младшего, он меня предупредил о твоем приезде».

«Я рад, что вернулся, — заверил его Глиннес. — Вдвоем с матерью тебе, наверное, было скучно. Теперь я здесь — надеюсь, в доме все будет снова по-прежнему».

Глэй ограничился ничего не значащим кивком: «Мм-да. В последнее время наступило затишье. Несомненно, близятся перемены — надеюсь, к лучшему».

Глиннес не был уверен, что правильно понимает брата: «Нам нужно о многом поговорить. Но прежде всего дай на тебя посмотреть. Надо же! Ты повзрослел, выглядишь умудренным и — как бы выразиться поточнее — хладнокровным».

Глэй рассмеялся: «Вспоминая былые дни, я вижу, что слишком долго ломал голову, пытаясь разгадать неразрешимые парадоксы. Все это позади. Я, так сказать, разрубил гордиев узел».

«Каким образом?»

Глэй пренебрежительно махнул рукой: «Это слишком сложные материи, чтобы сейчас ими заниматься... Ты тоже неплохо выглядишь. Служба тебе пошла на пользу. Когда кончается отпуск?»

«Никогда. Я ушел из Покрова, баста! Теперь мне придется, как видно, играть роль сквайра Рэйбендерийского».

«Вот как, — бесцветно произнес Глэй. — Ну да, ты меня на час опередил».

«Заходи! — пригласил Глиннес. — Я привез тебе подарок. И кое-что для Шайры. Ты думаешь, он погиб?»

Глэй мрачно кивнул: «Другого объяснения не вижу».

«Я тоже так думаю. Мама считает, что он «ушел повидаться со старыми друзьями»».

«На два месяца? Нет, надеяться тут не на что».

Братья зашли в дом. Глиннес передал Глэю нож, купленный на выставке достижений технических лабораторий в Бореале на планете Мараньян: «Будь осторожен с лезвием. К нему нельзя прикоснуться, не порезавшись. Этот нож режет стальные прутья и не портится».

Глэй с опаской взял увесистый нож и прищурился, пытаясь разглядеть невидимое лезвие: «Страшная вещь».

«Да, не игрушка. Даже странно. Ну, а второй я возьму себе, раз Шайре он уже не пригодится».

Маруча отозвалась с другого конца комнаты: «Мы не уверены в том, что Шайра погиб».

Ни Глэй, ни Глиннес не ответили. Глэй положил нож на закопченную каминную полку из мореного кебана. Глиннес сел: «Лучше всего сразу объясниться по поводу Амбальского острова».