Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Страница 4
Луша словно окаменела от горя. Сухие глаза, бледные щеки, пустой взгляд. Не понимала, где находится и что барыня вернулась. Просто глядела на меня и молчала, несмотря на то что кто-то из дворни шикнул на нее — как перед барыней стоишь! Я не сомневалась — есть только одно лекарство, которое сразу вернет ее к жизни. Лекарство, которое она прижмет к груди.
А вот Ариша кинулась ко мне, как Павловна. С горящими глазами, нездоровым румянцем на щеках. Подбежала, схватила за еще не снятую шубку. Опомнилась, отступила на шаг, сказала тихо, но жарко:
— Барыня, простите! Спасите Прошеньку! Богом прошу, спасите!
Я поняла ее эгоизм — конечно же, из трех похищенных детей наибольшая опасность угрожала именно младенчику Прохору.
…Или не могла понять. Я любила Лизоньку, я привязалась к ней как к своей, я так долго хотела ее в прошлой жизни. Скучала, только выехав из поместья в Нижний, каждый день вспоминала, готовила подарки, мечтала, как вернусь и обниму малышку. А если бы родила ее сама и помнила, как носила под сердцем, родовые муки и радость? Могу ли понять Аришу? А впрочем… могу. Не я этого ребенка рожала, но он мой, роднее не бывает!
Я просто погладила Аришу по голове.
— Найдем, непременно найдем! Ты водицей студеной умойся и Богородице помолись.
Ариша вытерла слезы и молча отошла.
— Это Дарья-змея, не иначе, — зло прошипела слегка опомнившаяся Павловна. Она по-старушечьи утирала уголком платка беспрерывно текущие по морщинистому темному лицу слезы и мокро шмыгала. — Бога не боится, купецкая стерва! Разве ж можно детей, ангельские душеньки… а дядюшкин Кузьма намедни-то, до пожара, не зря в село к Селифану шлялся! Люди видели, люди рассказали. Сговорились они, каторжники!
Я позволила усадить себя за стол. Наскоро глотнула теплый чай, съела пирожок, поддерживать силы надо. Задумалась и решила:
— Поеду. Попробую поговорить с ней как с человеком. Денег предложу. Глаза выцарапаю, если понадобится. Но без детей не вернусь.
Бабы и девки, набившиеся в горницу, кто испуганно охнул, кто одобрительно кивнул. Ариша вскинулась, явно собираясь последовать за мной. Павловна решительно высморкалась и поджала губы:
— Одну не пущу!
— И правильно, — сказал вдруг, появляясь в дверях, Михаил Второй. — Сударыня, вы забыли, о чем мы с вами говорили всю дорогу? Да и капитану-исправнику вы обещали не делать глупостей и поспешных шагов.
Я сердито взглянула на особого чиновника. Как он может быть таким холодным, видя, как мне плохо? Да и не только мне — одна мать окаменела, другая помешалась с горя. Не замечает?
Но вообще-то я и правда обещала ему не совершать безрассудных поступков, по крайней мере два часа. И поэтому теперь промолчала.
— Братцы, голубчики, — обратился Михаил Второй к дворне, сначала ласково, но потом настойчиво и сурово, — беда у барыни, а помочь только я могу. Не мешайте! Ступайте по делам!
Кто-то возразил, что дела в поместье Эмма Марковна задает. Но я махнула рукой — идите. И народ послушно разошелся. Последней ушла Павловна, не избывшая чувство вины и все же немного успокоенная тем, что такой вельможный чиновник с ней согласился.
Когда мы остались одни, Михаил Федорович подошел к окну и поманил меня пальцем. Я подошла.
— Ну вот вы приехали к дяде, точнее, к его супруге. И что ей скажете?
Пока я думала над ответом, собеседник меня опередил:
— Будете грозить Сибирью? Не ей, конечно, а слугам. Не удивляйтесь, пусть я и не исправник, но весьма и весьма осведомлен о различных инцидентах, связанных с людьми, взятыми мною под покровительство.
Я начала вспоминать — не проговорилась ли случайно, когда, например, мы ехали в санях. Нет, таких подробностей «различного инцидента» я не называла точно.
— Быть может, — сказала я, ругая себя за неуверенность, — я буду апеллировать к материнским чувствам Дарьи Сергеевны?
— Рассмеется или сделает вид, будто не поняла, — вздохнул Михаил Второй. — А дойдет до угроз — испугается, и вот это будет хуже всего. Понимаете, Эмма Марковна, мне больно произносить эти слова. Но когда человек с положением в обществе совершает жестокое и не имеющее оправданий злодейство, ему проще скрыть все следы, чем признаться и рассчитывать на прощение. Извините, предпочту избегнуть подробностей, но вы достаточно разумны, чтобы меня понять.
Ох… Вдохнуть глубоко. Сосчитать до пяти… лучше до десяти. Да, в том мире, точнее, в том особом уютном, но немного специфическом мирке, в котором я существовала прежде, о таких страшных вещах, как похищения детей, говорилось не раз. С моим Мишей. Поэтому психологию похитителей я немного представляю.
А сейчас — особый случай. Заказчик похищения дорожит репутацией не меньше, чем жизнью и свободой. И ему проще при первой опасности, даже при первом подозрении…
Нет, я не могу так даже думать применительно к Лизоньке, Прошке и Степе. И конечно же, подвергать их жизнь опасности.
— Поэтому, — продолжил Михаил Второй, — самое разумное, если я выпью еще чашку чая, ваш кучер — стопку, чтобы не замерзнуть, и мы поедем, пока светло. Я найду правильные слова для вашей тетушки.
— Вверяю свои надежды вам, Михаил Федорович, — только и смогла произнести я. — Надеюсь, вы меня не подведете.
Глава 5
Я знала, что ожидание может быть пыткой, но никогда она не была столь мучительна. И не забыться — я неплохо выспалась в дороге и понимала: буду бодрствовать и на ногах, и в кровати. Требовалось чем-то заполнить неизвестность.
Начала небольшое расследование. Мужика, распоряжавшегося на пожаре, звали Фрол, он был оставлен за главного на конюшне, по рекомендации Еремея. Мужик был здоровый, с окладистой бородой, но, увидев меня, бухнулся на колени:
— Простите, барыня.
Не сразу поняла — он думал, что я велела его позвать, желая взыскать за то, что при пожаре потребовал позвать во двор всех людей и в людской, и в барской половине, поэтому в детской никого не осталось. Я его утешила, дала рубль, мужик от неожиданности расплакался.
Меня интересовали не только заслуги на пожаре. Хотелось понять, кто же отворил ворота похитителям. Дениска, чья рана оказалась совсем легкой, рассказал, что тройка подъехала почти к крыльцу. Разумность этого очевидна: бежать пешком от дома до ворот неудобно. Почему сунули в мешок всех трех деток, тоже понятно: похищал кто-то чужой, и ему приказали похватать всех.
Но ворота могли открыть только свои. В пути я скорее думала, как наградить спасавших добро. Здесь же, в усадьбе, поняла: от этой мысли не избавиться и придется искать.
Увы, реконструировать события того страшного вечера оказалось непросто — каждый помнил только то, что делал сам, и почти не помнил, что делал другой. Исключить удалось лишь половину усадебного народа, да и то условно.
Ладно, когда-нибудь узнаю. И это будет не лучший день для злодея, так как пока не представляю, что оторву, где закопаю.
Начала отвлекаться делами. Посетила коровник и прочие хозяйственные службы, выяснила, что действительно от пожара было больше шума, чем вреда. Поручила подготовить места для хранения припасов, которые должны были прибыть в ближайшие дни.
Сообразила, что надо лечить пострадавших, пока не стали лечиться водкой. Составила успокоительный травяной сбор для Ариши и Луши. Попробовала сама, а потом поручила Павловне проследить, чтобы обе мамаши его выпили. И выпить сначала самой, при них, мол, мне пользительно, значит, и им будет.
Средство оказалось действенным — через полчаса я задремала в гостиной. В полудреме-полусне каждые пять минут звенели бубенчики на тройке вернувшегося Еремея, раздавался голос Михаила Второго, а его заглушали веселые детские голоса.
Вздрагивать, открывать глаза и понимать, что это все — сонный морок, оказалось мучительнее, чем просто ждать. Так что через пару часов я встала и начала мерить комнату шагами, судорожно заставляя мысли идти заданным путем: собирать факты, сопоставлять их, считать еще не заработанные деньги, которые обязательно, обязательно пойдут на образование детей.