Трудный выбор (ЛП) - Страница 39

До моего восемнадцатилетия оставалось всего две ночи, и внутри начала подниматься паника. Джеймс так ничего и не обнаружил. Меня преследовала мысль, что герцог уже должен был вернуться и привезти доказательства, чтобы освободить Деррика от обвинений и из темницы. Но ни от герцога, ни от сэра Коллина, ни от сэра Беннета мы ничего не слышали.

Мои уверения моему дорогому другу таяли, а день рождения быстро приближался. День, когда у меня не останется выбора, кроме как покинуть замок и пойти в монастырь, чтобы выполнить Древний обет.

Большая часть моих сундуков уже была перенесена в новое жилище, и я знала, что аббат терпеливо ждет моего прибытия. Но с каждым днем моя неуверенность в монастыре только росла. Я молилась усерднее и более горячо, чтобы Бог показал мне, чего он от меня хочет. Я не знала, как смогу оставить Деррика. Но я знала, что другого пути у меня нет. Я подумывала пойти против мудрого совета аббата и освободить Деррика. Но если я это сделаю, какие мысли родятся у моего народа о справедливости? А что, если я выйду за него замуж, даже если он останется пленником? Проблема была в том, что даже если я была бы согласна выйти замуж за Деррика, он никогда не упоминал о желании жениться на мне. Конечно, я чувствовала его влечение. И что он хочет быть со мной. Но он не строил никакие планы.

Казалось, он подходит к нашим отношениям так же, как к шахматной партии

— без всякого плана и стратегии. Может быть, он сам не знает, чего хочет.

Что, если он не любит меня достаточно сильно, чтобы преодолеть разногласия, стоящие между нами? Может быть, он вообще не любит меня.

Может быть, его чувства ко мне не так глубоки, как мои. И что именно я чувствовала к нему? Я действительно влюблена в него? Это был все тот же мучивший меня вопрос, ответ на который продолжал ускользать от меня. Я

не понимала, как узнать, влюблена ли я в Деррика. Я увлечена им, и очень сильно. Но любила ли я его настолько, чтобы рискнуть нарушить Древний обет? Достаточно ли, чтобы провести с ним всю оставшуюся жизнь?

Возможно, пришло время более прямо обратиться к Деррику. За последние несколько ночей мы достаточно освоились друг с другом. Не будет ли очень неприлично просто спросить его, как, по его мнению, нам быть дальше?

Может быть, если я буду выглядеть сногсшибательно, если я буду совершенно неотразимой, тогда у него не останется ничего другого, кроме как поднять этот вопрос самому?

С колотящимся от предвкушения сердцем я терпеливо ждала, когда

Труди уложит мои волосы. Я устроилась в кресле перед большим камином, и подложила лепестки роз под подол, надеясь, что это поможет сделать меня особенно привлекательной в этот вечер. На мне было малиновое платье, которое герцог подарил мне для балла. Бриллианты и жемчуга сверкали в свете свечей. Несколько локонов свободно ниспадали по бокам из уложенных на макушке. Я молилась, чтобы он начал разговор о любви и браке и о том, какие у нас могут быть шансы на совместное будущее. Одна мысль о том, чтобы самой затронуть такие вопросы, заставила меня покраснеть и уставиться на фигуры, расставленные на шахматной доске, готовые к продолжению партии, которую мы еще не закончили.

Боковая дверь комнаты заскрипела, подавая мне знак о приближении

Бартоломью и Деррика. Труди сидела в своем кресле в углу, положив подбородок на большую грудь и закрыв глаза.

К счастью, моя няня перестала возражать против встреч с Дерриком.

Легко было понять почему. Деррик был таким благородным, добрым и внимательным, что легко завоевал ее. Но Бартоломью, хоть и не препятствовал этим встречам, проявлял особую осторожность: никто не должен был видеть, как Деррик входит и выходит из главного зала. Когда он заговорил о возможных возражениях аббата, я заверила его, что могу делать все, что захочу, без разрешения аббата, особенно теперь, когда мне осталось всего несколько дней до восемнадцатилетия.

У меня вырвался нетерпеливый вздох, и я, сложив руки на коленях и не сводя с них глаз, стала ждать, когда Деррик войдет в комнату. Мое сердце екнуло при мысли о встрече с ним. Несмотря на то, что он приносил с собой грязь подземелья, мне особенно нравилась темная щетина, которая придавала ему больше грубости, но и делала более красивым.

— Миледи.

Голос рядом испугал меня. Это был не Бартоломью и не Деррик. Я

подняла глаза и смутилась, увидев Джеймса и незнакомого мужчину позади него:

— Да, Джеймс, — сказала я, заполняясь смущением из-за того, что меня застали на тайных встречах с Дерриком.

Как Джеймс узнал о них? Почему он не спит? Я искоса посмотрела на боковую дверь. Она была широко распахнута, но ни Бартоломью, ни Деррика не было.

— Что ты делаешь в такой час? — Спросила я, надеясь увести мужчин из комнаты до того, как появится Бартоломью. — Вы принесли мне какие-нибудь новости о расследовании?

Джеймс приблизился на несколько шагов и начал озираться, как будто хотел раствориться в тени комнаты:

— Простите, миледи.

Его большой лоб сморщился, как будто от чего-то неприятного. И тут я заметила, что к Труди подкрадывается человек с открытым мешком для зерна. Я перевела взгляд на человека, стоявшего позади Джеймса. Он тоже был с мешком для зерна. Обойдя Джеймса, он подкрался ближе, и тут что-то внутри меня замерло. Это был монастырский наемный рабочий, тот самый, что принес весть о смерти шерифа.

— Джеймс, почему эти люди здесь? — Я старалась, чтобы мой голос не дрожал от страха.

Но Джеймс отступил на несколько шагов и опустил взгляд на тростник, разбросанный по полу. Его широкие плечи сжались:

— Простите, миледи, — тихо сказал он. — Я не хотел их впускать. Но у меня не было выбора.

Мой разум пытался понять, что происходит. Я с ужасом наблюдала, как рабочий накинул мешок на голову спящей Труди и прикрыл ей рот ладонью, чтобы она не издала ни звука. Крик готов был вырваться из моей груди, но застрял в горле. Я встала, но не успела ни пошевелиться, ни издать хоть какой-то звук — ко мне приблизился рабочий. Я перевела взгляд на Джеймса, на его неуклюжее тело. Он был приставлен ко мне, чтобы защитить меня, так почему он этого не делает? Вместо того чтобы ответить на мой безмолвный вопрос, который, несомненно, сверкал в моих глазах, он попятился еще дальше. Рабочий схватил меня за руку, накинул мешок на голову и погрузил в пугающую темноту. Я стала задыхаться от зерновой пыли, оставшейся в мешке и упавшей мне на лицо. Рванулась и попыталась сорвать его, но он зажал мой рот и нос через мешок, заставляя вдыхать едкий запах, пропитавший мешок. Крики жгли мне грудь. Я вывернулась и хотела освободиться от своего похитителя. Но я чувствовала, как мое тело слабеет, а реальность исчезает. Последняя мысль вызвала во мне приступ паники: «Я

люблю Деррика». И черное забвение поглотило меня.

Теперь я точно знала, что люблю его, потому что вдруг поняла, что не представляю, как смогу прожить без него всю оставшуюся жизнь.

Я ходил взад и вперед по камере: десять шагов до стены, десять шагов до решетки. Я протоптал дорожку в соломе, и теперь шагал по каменному полу. Темнота была такой черной, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Моя кожа была влажной от сырости. В животе урчало от голода. Мой завтрак должны были принести уже давно, но дверь в темницу не открывалась ни ночью, ни утром, за исключением одного случая, когда тюремщик запихнул пьяного заключенного в камеру напротив моей. По тяжелому дыханию мужчины я понимал, что он все еще спит.

Я остановился у решетки и снова прислушался, как делал это уже тысячу раз за эту долгую ночь. Напрягая слух, я пытался услышать шаги, звяканье ключей — что-нибудь, что могло бы говорить о приближении старой гвардии Розмари. Но ничего похожего. Только тишина и прерывистое дыхание заключенного в противоположной камере. Почему Розмари не послала за мной Бартоломью как в прошлые ночи? Вопрос пронзил меня с такой силой, что заболела грудь. Когда я уходил в последний раз, она, как и всегда, говорила, что завтра вечером мы должны закончить партию в шахматы. Конечно, я намеренно пренебрегал игрой, чтобы иметь какойнибудь предлог, любой предлог, чтобы вернуться к ней на наши полуночные встречи. Возможно, она решила, что слишком рискованно посылать за мной снова? Я с ней был согласен. Это было рискованно. Страшно подумать, что сделает с ней аббат, если узнает, что она проводила со мной время… Я