Трудный случай в практике - Страница 3

Понимаете, при воздействии горгоны на группу людей механизм как-то меняется. Крисань предупреждал об этом, но очень предположительно. Просто, он обратил внимание, что на планете нет стадных животных. Он полагал, что выжил только благодаря своему одиночеству. В правильности его предположения мы убедились очень скоро.

За один выход удавалось принести лишь один контейнер. Горгоны не любят жары, днем их активность заметно падает. Нам приходилось дожидаться полудня, а потом кто-нибудь шел на "Авиценну". На второй выход времени уже на оставалось - приближались сумерки, риск несравненно возрастал. Однажды Данилин и Реппо решили пойти вдвоем, даже разработали правила какие-то, осязательный контакт, условные сигналы и так далее. Я их не отговорил и не запретил - им удалось увлечь меня, убедить; в сущности, мы знали так мало! Действительно, если бы они сумели, мы бы справились с работой вдвое быстрее...

Они не вернулись. На следующий день я пошел один и увидел, что от них осталось... Горгон тогда было особенно много. В тот день мне пришлось сжечь троих близких друзей и... Вы понимаете, о чем я говорю? Фантомы, разумеется...

Чернолецкий был абсолютно убежден, что в этот раз на "Авиценну" пойдет именно он. Иначе просто быть не могло! Им владело то самое странное состояние, когда душевная боль достигает предела, за которым уже ничто не представляется важным, сама жизнь теряет первоначальную ценность, и мозг, чувства лихорадочно ищут выхода из внезапно возникшего тупика.

Все эти дни присутствие Нины и Павла, созерцание их счастья, такого неуместного здесь, такого противоестественного на этой планете, причиняло ему страдания. Он был уверен в исходе жеребьевки и желал такого исхода, оттого, вытянув из ладони посерьезневшего Шелихова свернутый клочок бумаги, даже не стал разворачивать его, а просто сунул в нагрудный карман комбинезона. Никто не заметил этого. Шелихов смотрел в свою ладонь, а Нина на Павла.

Павел внешне был спокоен, только пальцы слегка вздрагивали. Взяв свой листок, он несколько мгновений держал его перед собой, потом не спеша развернул. Чернолецкий заметил, как стиснула пальцы, побледнела Нина, и ощутил приступ тоскливой, безнадежной зависти к Павлу.

- Ну вот, - Павел растянул уголки губ, - все так, как и должно быть. Справедливость восстановлена. Надеюсь, теперь ты спорить не станешь? - Он тоже заметно побледнел, но держался прекрасно.

Чернолецкий испытал сильнейший шок. Он просто не верил. Достал свою бумажку, развернул и долго осматривал со всех сторон, убеждаясь в невозможном - бумажка была пуста.

- Покажи! - потребовал он, протянув руку. Павел пожал плечами и положил на ладонь Чернолецкого листок со словом "иду".

- Странно! - пробормотал Чернолецкий. - Как же так?

Он подозрительно осмотрел их всех, поочередно:

- Странно!

Они не поняли его недоумения или поняли по-своему, но не показали этого.

- Ну, ладно, - со слегка преувеличенным спокойствием сказал Павел, теперь уже нечего время терять. Нужно трогаться. Тем более, что наружная температура давно уже в норме. Шелихов, доставай "Черный ящик"!

- ...Я уже сказал, что главная опасность заключалась в нас самих. Вернее, в том, что нас было много. Приходилось иметь дело не только с собственными галлюцинациями, но и с фантомами, порожденными разумом того, кто находился рядом с тобой. Горгона неразумна, но обладает звериной способностью инстинктивно отыскивать правильный путь, безошибочно выбирать из наших мозгов необходимые элементы, и тогда фантом приобретал пугающую реальность.

Пока все мы оставались внутри планера, опасность нам не грозила. Мы расстреливали любые кошмары, пытавшиеся прорваться к нам. Но все менялось, когда один из нас уходил за контейнером. Понимаете, доктор, ведь вернуться мог уже не он!

Мы были лишены возможности поддерживать с ушедшим постоянную связь магнитосфера планеты так же чудовищна, как и ее обитатели, радио здесь бесполезно. Поэтому Мы не могли знать заранее, что произошло с ушедшим.

В этом была главная опасность, главная задача. И мы ее решили. Еще до того, как опустились на поверхность планеты. Мы придумали "Черный ящик".

Все очень просто. Каждый из нас задумывал слово и записывал его на два листка бумаги. Потом листки скручивались и клались в ящик. У Шелихова была такая изящная деревянная шкатулка со складывающейся крышкой.

Тот, кто должен был уходить, тянул один листок, как лотерейный билет, и, не разворачивая, прятал в одежде. Это был пароль, понимаете? Второй листок с тем же словом - парный к вытянутому - оставался в ящике. Никто из нас не знал, _какое_ это слово, - ни тот, кто ушел, ни оставшиеся. В этом заключался весь смысл! Горгона не может знать того, чего не знает ни один из нас!

Ушедший разворачивал свой листок только при возвращении, перед самым входом в планер. Читал и сообщал пароль. Каждый из нас записывал то, что слышал. Если записи совпадали, люк открывался... Не такая уж быстрая процедура, но для того, кто ждал снаружи, опасности уже не было, - он находился под защитой бортовых разрядников...

- Я знаю, о чем вы хотите спросить. Случалось ли, что записи не совпадали? Один раз... Демидов... мы так и не узнали, что с ним произошло. Проклятое место!

Он ушел и вернулся даже раньше, чем мы его ожидали. Так же весел, как и всегда. Только почему-то без контейнера, но мы сначала не придали значения. Демидов был совершенно такой же... Настоящий... Прокричал каждому из нас пароль, и наши записи не совпали. Вернее, совпали, но не у всех. Тут тоже много странного. Трое из нас услышали свои собственные слова - я, Павел и Нина. Шелихов отчего-то услышал слово, которое загадала Нина, а в ящике оставалась записка Павла. Все запутанно. Вероятно, дело в индивидуальной восприимчивости.

Мы не знали, что делать. Демидов ждал, торопил нас, возмущался словом, вел себя так, как должен был вести себя в представлении каждого. Это было по-настоящему страшно. Два часа мы не могли ни на что решиться. Павел хотел выйти к нему, проверить ценой собственной жизни, но я не позволил. Я пугал Демидова, кричал ему: ты фантом, и я тебя сейчас уничтожу, стрелял поверх головы, но горгона всегда точно знает, чувствует, когда нет опасности. Она ведь слышит, как должен вести себя настоящий Демидов. А страх абстрактный ей просто неведом. Слишком она примитивна...

Наконец Шелихов - до сих пор не понимаю, как он сумел, - сжег фантом в упор из разрядника. Оскалился, затрясся весь и нажал гашетку. Не знаю... Я думаю, в случае ошибки он тут же убил бы себя...

Что? Было ли?.. Да, было. Два раза случалось, что фантом появлялся раньше, чем ушедший член экипажа. К счастью, это произошло уже после случая с Демидовым, и мы не теряли понапрасну время. Сжигали фантом, тут же писали новые записки, вытягивали одну и клали снаружи, перед входом ведь старый пароль становился недействителен, все мы уже знали это слово.

Один раз вот так явился фантом... Но этого я не хочу вспоминать. Иногда меня донимает мысль, что каждый из нас по нескольку раз убит там, на Церексе...

Шелихов потряс ящик, потом сдвинул крышку ровно на столько, чтобы Павел сумел протиснуть внутрь руку, и отвернулся. Никто из них не видел, как Павел достает пароль: следовало исключить возможность случайного опознания своей записки по характеру сгибов.

Нина сидела спиной к Чернолецкому. Он смотрел на ее затылок, коротко остриженный, совершенно мальчишеский, тонкую, нежную линию шеи и трогательно худенькую спину.

- Я готов, - услышал он голос Павла и очнулся.

- Автомат проверил? - спросил Чернолецкий.

- Все в норме, полный боекомплект.

- Тогда по местам.

Шелихов и Нина приникли к прицелам бортовых разрядников и несколько долгих минут тщательно осматривали местность - всю в черных проплешинах от выстрелов.

- У меня чисто, - отрывисто сказал Шелихов, и Нина сказала так же отрывисто:

- У меня тоже чисто.