Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Страница 7

Нетрудно было догадаться, что флакончик духов подложили на уроке литературы. Но кто подложил? Как это удалось? Впрочем, стоит ли выяснять? Важно другое: обращение к Цирульниковой не осталось безответным. Она откликнулась, выполнила просьбу. Знать бы, какие мотивы двигали ею? Скорее всего, я угадал с духами, попал в точку. А она дрогнула, посчитала, что знаю больше, чем это есть на самом деле. Ладно, не будем гадать.

Жевновач поспешила с духами к директору школы, я же достал из шкафа дневник наблюдений осужденной Шумариной – сорокавосьмилистовую тетрадь в грубом картонном переплете. Интересовала ее жизнь до колонии – полстранички, исписанные мелким почерком воспитателя Зари.

«Шумарина Неля Эдуардовна, 1971 года рождения. Родилась в Черниговской области. Отца нет. Мать надлежащего внимания дочери не уделяла. Употребляла регулярно алкоголь, занималась устройством личной жизни. Дочь с 14 лет живет половой жизнью, употребляет алкоголь, не ночует дома. В 15 лет Неля приняла участие в квартирной краже, за что была осуждена условно. Образ жизни не изменила. Внебрачный ребенок Шумариной воспитывается в детском доме. Шумарина отказалась письменно от материнских прав на него. За участие в квартирной краже снова задержана милицией и осуждена к трем годам лишения свободы в воспитательно-трудовой колонии общего режима».

Дальше я бегло просмотрел еще несколько страниц, выхватывая взглядом однотипные записи воспитателя, мастера и учителей. Чаще всего в этих записях встречались слова: не принимает, не участвует, отказывается, не реагирует, не хочет, не стремится...

Заметив вошедшую в учительскую преподавателя математики Веру Юрьевну Лапочкину, я закрыл дневник и положил его на место.

– У меня сейчас урок в вашем классе! – улыбаясь приветливо, сообщила Вера Юрьевна. – Можете поприсутствовать, если имеете время.

Сразу после приветствия Лапочкина вызвала к доске председателя отделения Чичетку, дала ей задание вычислить площадь поверхности прямоугольной призмы. Ирина исписала формулами полдоски, но где-то, видимо, закралась ошибка, ответ не получался.

Видя, как мучается председатель, Цирульникова не удержалась от реплики:

– Нужна она – математика!

Однако учитель, казалось, пропустила это мимо ушей.

–  Давай начнем сначала, – предложила она Чичетке. – Как будем находить общую площадь?

– Вычислим площадь боковой поверхности и площадь основания, – отвечает уверенно председатель.

– Что для этого будем измерять?

– Высоту и сторону основания.

– Правильно. А ты что сделала? Ну-ка посмотри внимательно, – предложила Вера Юрьевна и повернулась лицом к классу.

Она прочитала условие задачи для самостоятельного решения, пошла между рядами. Остановилась возле парты безучастно сидевшей Бондарь, которая третий день будто в спячку погружена. У этой колонистки, как и у большинства здесь, тяжелая судьба. Ей было 14 лет, когда на мать завели уголовное дело за растрату. Оставили «на подписке». Накануне суда мать отослала дочь к бабушке, мужа попросила сходить за чем-то в магазин, а сама в это время... повесилась на люстре.

Возвратившись домой, дочь упала на пороге без сознания.

Через какое-то время отец ушел к другой женщине. Простить ему это она не могла, но, протестуя, пошла по пути наименьшего сопротивления. Забеременев, решила рожать, надеялась воспитывать свою Леночку самостоятельно, только хватило ее лишь на несколько месяцев. Разгульная жизнь продолжалась, дочурка голодала, иногда у нее не было сил даже плакать, и Бондарь решилась на самое страшное, невероятное... Об этом, хрипло шипя, осужденная сообщила мне одной фразой: «Дочь Леночку похоронила в полгода, она мне мешала».

Воспитанницы закончили самостоятельную работу. Вера Юрьевна, объясняя новый материал, то и дело поглядывала на Бондарь.

Но ни словом не затрагивала ее.

Говорят, от смешного до трагического один шаг. У меня на геометрии получилось наоборот. В то время, когда мысленно вновь переживал нечеловеческое преступление несовершеннолетней женщины, лишившей жизни своего ребенка, от Водолажской передали записку. Всего три слова: «Я вам нравлюсь?»

Противоречивые чувства возникли во мне. В общем-то Водолажская мне действительно нравилась своей непорочностью, вежливым отношением, детской наивностью, что заметно выделяло ее среди остальных. Но вспомнив случай со «сгущенкой», я написал: «Иногда очень».

Лапочкина предложила классу устную задачу.

– Вот комната, – показала она руками. – Нужно оклеить обоями. Сколько рулонов понадобится?

Водолажская, прочитав мой ответ, оглянулась. Улыбнулась приветливо.

Корниенко отвечала на вопрос:

– Измерим высоту и стороны.

– Хорошо, измерим, – согласилась Вера Юрьевна, – Но какая у нас призма в основании?

– Неправильная.

– Что из этого следует?

Класс заинтересован уроком, активен. А я думаю: почаще бы такие проводились на свободе. Может, и не попала бы какая-то из моих теперешних учениц на скамью подсудимых.

– Итак, разделив площадь стен на площадь рулона, вычислили: нам нужно девять. Так, – торжествующе обращается Вера Юрьевна к Цирульниковой, – нужна ли нам математика?

...Вечером, истощенный за день морально, я выходил из колонии. Нажал на кнопку. Щелчок. Дверь открывается. Еще щелчок. И еще. Последняя тяжелая дверь распахнула передо мной привычный всем мир. Зеленая и тихая улица, каких немало на окраине Мелитополя.

На автобусной остановке возле проходной завода «Мотордеталь» ожидал Валерий. Он, оказывается, звонил на КП. Узнав, что я еще не выходил, решил подождать.

– Давно ждешь? – спросил первым делом у товарища.

– Да нет, работал допоздна сегодня, – сказал устало. И добавил, улыбаясь: – Старался так работать, чтобы мои ученики не оказались вдруг твоими...

2. В реке обиды брода нет

1

Эта сцена, пересказанная мне во всех подробностях Кошкаровой, поражала своей жестокостью и бессмыслием. Обозленные воспитанницы навалились на Водолажскую все сразу, пинали ее ногами, рвали волосы, запихивали ей в рот горстями дешевые карамели в обертках.

– Крыса! Как ты могла? – кричала истошно Цирульникова. – У кого воровать надумала? У своих? Да за это знаешь что у мужиков положено? Там, на зоне? Падаль ты и мразь!

– На «взрослой» зоне ей давно бы зубы посчитали,– сплюнула через губу Шумарина. – Или электродом в бок – проверка на щекотливость. Ну, а мы еще по-гуманному с тобой. Жри, сука, подавись! Может, поймешь, что большей подлости, чем крысятничество, на зоне не существует. Отвечай, мармыза, для этого тебя дневальной в корпусе оставили? Чтобы по тумбочкам шастать?!

Ольга пытается вырваться, молит о пощаде:

– Простите, девочки, меня. Если по правде, вы же на свободе тоже воровали...

Цирульникова едва не захлебнулась от ярости.

– По правде? По морде тебе! Вот, получай!

И она со всей силы бьет Водолажскую по лицу. Потом Корниенко подскочила к поваленной на кровать Ольге, но Кошкарова схватила ее за руку. На помощь бросилась Кузовлева, староста класса. Не осталась в стороне и Чичетка.

– Не надо, Катя. Я председатель отделения, мне влетит. Да и ты схлопочешь, как минимум, дисциплинарный изолятор.

Корниенко отмахнулась от нее, как от назойливой мухи.

– А, плевать на изолятор. Испуганная ворона и куста боится.

Ирина повысила голос:

– Все равно кончай. Мы ее хорошо накормили, чуть не подавилась.

– Пусть теперь, – сказала Шумарина, – чтобы не имела привычки о прошлом нам часто напоминать, поносит на шее этот сувенир, я взяла на три дня у девок из четвертого отделения.

С этими словами Неля повесила на шею Водолажской высушенную крысу.

Рассказом Кошкаровой я был потрясен. Впрочем, не столько даже сценой наказания Водолажской, сколько самим ее поступком. Мне казалось, я хорошо знал Ольгу, изучил ее, но теперь этот миф развеялся. Она продолжает воровать, занимается тем, за что была осуждена, лишена свободы. Как это понять? Как объяснить? Времени на размышление много не было, прозвенел звонок, и надо идти на урок.