Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Страница 30

– Можешь не писать, – говорю я Столярчук. – Принуждать никто не будет. Но ты не права в том, что не веришь мне, выслушав лишь одну сторону.

Выйдя из здания, в котором кроме КП располагались также карантин, комната для свиданий и помещения охраны, я уже переключился на Дорошенко, ей до конца срока осталось три месяца: зачем чудит? Что натворила на этот раз? Контролер, дежурившая у железных ворот, отделяющих предзонник от школы, сообщила накоротке: кто-то в шестом отделении выпустил на учителя крысу. Встретившийся на лестнице офицер охраны сказал, что по классу, где учится X «А», бегают три большие мыши. Оказалось, Дорошенко поймала в жилом корпусе маленькую мышку и выпустила ее из кармана на уроке украинской литературы. Мышь побежала по классу, вызывая своим неожиданным появлением отчаянный визг воспитанниц. Они повскакивали, некоторые забрались на парты с ногами. Урок был сорван. «Забуксовали» занятия и в других классах: там были растревожены криком, доносившимся из X «А».

– Вы видите, как одна глупая шутка может повлиять на учебный процесс всей школы? – спрашивала с укором Фаина Семеновна. – Какое наказание предлагаете для Дорошенко? Может, запишем в рапорт?

Стараюсь сохранять серьезное выражение лица.

– А может, простим? Я хорошо знаю эту воспитанницу, верю, что она твердо стала на путь исправления. К тому же мышку сама поймала, перед Ангелиной Владимировной и перед классом извинилась. Давайте так, – предлагаю Фаине Семеновне, – приглашу ее после уроков в воспитательскую, поговорю...

– Под ваше поручительство, – говорит директор.

– Под мою ответственность.

8

Загадочным образом в карман моего пиджака попала анонимная записка: «Не думайте плохо на Отрощенко и Дорошенко. Письмо вам организовала Корниенко».

Корниенко?!

Вот уж никогда бы не подумал!

Сижу за столом Надежды Викторовны Зари, со всех сторон рассматриваю записку. Слова в ней выписаны большими витиеватыми буквами. На это не менее получаса нужно, отмечаю автоматически. И обращаю внимание на деталь: очень тонкие линии оставила после себя шариковая ручка, которой писалось письмо. Ни отечественные, ни импортные стержни из соцстран так не пишут. Это, пожалуй, след японской ручки. Ручка, которую мне привез в подарок из загранкомандировки мой приятель-журналист, пишет примерно так же. Значит, надо искать похожую. Нужно обязательно выяснить, с кем из отделения в последнее время был у Корниенко конфликт. Не случайно же «подставляют» именно ее, кому-то хочется убить сразу двух зайцев: и от Дорошенко удар отвести, и Корниенко скомпрометировать.

Заходит воспитатель карантина Хаджикова, передает исписанные листы.

– Что, и Столярчук написала?

– Как видите, – улыбается Людмила Викторовна.

Она садится за стол напротив, занимается своими делами. Я изучаю написанное новенькими.

Лаврентьева: «...Дома я должна быть в десять часов вечера. Но пришла на десять минут позже. Думала, мне спишется, ведь до этого я ни разу не опаздывала. Но мама стала кричать, ударила меня головой об стенку. Я не выдержала, оттолкнула ее и ушла из дому. Ночевала у Ирки, своей одноклассницы. И днем осталась у нее, вместо того чтобы пойти в школу. А когда Ирина вернулась с занятий и рассказала, что там было (она, разумеется, никому не призналась, что я у нее), я сразу всех вокруг взрослых возненавидела. Оказалось, приходила в школу мать. Она и классный руководитель говорили всем, что я проститутка, что по мне давно тюрьма плачет и т. п.

Я скрывалась у Ирины, пока не возвратились ее родители из отпуска. А потом вынуждена была идти домой. Дверь мне открыл какой-то мужчина. Мать почему-то называла его мужем. Она опять долго кричала, все высказывала, а потом заявила прямо в глаза, что ей такая дочь не нужна, что ей муж дороже. Я снова ушла. Постучала к соседу, который, как я знала, живет один. Он меня принял. Утешил. Угостил водкой... А когда не было денег для нормальной жизни, на пару воровали из квартир. Вот вроде бы и все...»

Мариненко: «Освободилась я из ВТК в конце августа и сразу же поехала домой. Отец не обрадовался, ведь надо было меня одеть, кормить и пр., а ему денег на выпивку не хватало. На неделю поселила у себя бабушка. Я пошла в РОВД, стала на учет, получила паспорт, написала заявление на работу. Когда попросила у отца взаймы немного денег, он опять начал скандалить, а бабушка стала на его сторону, упрекая, что в колонии ничего себе не заработала. А я здесь работала не хуже других, экономила, как могла, на «отоварке», лишь бы скорее выплатить потерпевшим по иску. Одним словом, я психанула, собрала вещи и поехала на другой конец города к маминой сестре. По пути встретила старых друзей, и они меня отговорили. «Чего ты должна перед кем-то унижаться? – сказал Помидор, это кличка такая у парня, с которым я до колонии жила половой жизнью. – Имей гордость, можешь пожить пока у меня». Осталась. Целый месяц мы интересно жили: пили, гуляли. Обворовали несколько квартир. И попались...

Владимир Иванович, я боюсь, что воровство у меня уже в крови. Сделайте что-нибудь, помогите! Я очень боюсь входить в отделение. Когда в конце августа освобождалась, я украла кое-что у девчонок и теперь (еще на этапе) узнала: мне готовят «встречу». Не боюсь, что меня изобьют или объявят бойкот, я заслужила за крысятничество, но все же очень хочу повиниться перед девчонками, выпросить прощение, помогите мне в этом».

Карпенко: «Дома мне никогда и ни в чем не отказывали. Покупали все, что я хотела. Даже не задумывалась над тем, как нелегко доставались деньги матери и бабушке. Я просто требовала от них все больше и больше.

Впервые попробовало вино на дне рождения одной своей приятельницы. Отказаться было неудобно. Понравилось. С этого и началась моя «красивая» жизнь. Для меня она заключалась в вине и сигаретах. Даже школу забросила. Вино, бары, рестораны – и так каждый день. У меня была старшая подруга Зоя – двадцати трех лет. Вместе пили, курили, а когда денег не хватало, то шли грабить. Однажды Зоя пришла ко мне с двумя парнями. Взрослых дома не было. Сбегали в магазин, купили водку. Пили и слушали музыку. Потом ребята заснули, а мы с подругой вышли во двор. Обе были пьяны. Не помню, из-за чего мы поссорились. Зоя дала мне пощечину. Я выхватила из сумочки нож и ударила ее. Мне страшно вспомнить ту сцену. Так называемая «красивая» жизнь привела меня на скамью подсудимых».

Столярчук: «Владимир Иванович! Извините, что не могу написать вам «уважаемый». Ведь я не знаю, что вы за человек, ну, а писать просто так, для красоты слова, как это делают сейчас Мариненко и Лаврентьева, мне неохота. Ведь если писать – так уж начистоту. Может, я когда- нибудь в будущем смогу написать вам «уважаемый», ну а пока что прошу извинить.

Если описывать мою семнадцатилетнюю жизнь, то это можно сделать двумя словами. Как говорится: «Мало пройдено дорог, но много сделано ошибок...» В том, что случилось, винить, кроме меня одной, по-моему, некого. Дома все хорошо, родители живут дружно да и меня очень любят, как говорится, «слепой любовью». Мне все прощалось и все разрешалось. Вот я и решила после восьмого класса посидеть дома, отдохнуть. Днем спала, читала, а вечером гуляла по улице. А улица есть улица, она очень редко влияет положительно. Появилась у меня компания. В этой компании я и закурила в первый раз, как говорится, чтобы не быть белой вороной, ну, а потом и выпила. Правда, наркотики долго не решалась попробовать, все как-то боялась. Но потом плюнула на последствия, которыми все пугают, и попробовала.

Такая жизнь скоро надоела, я устроилась на работу и пошла в девятый класс вечерней школы. В школе познакомилась еще с «лучшей» компанией, с ней и пошла воровать из квартир. Мне присудили полтора года с отсрочкой, как говорится, для исправления. Но через три месяца я снова попалась на квартире. Вы простите, я не вас имела в виду, когда сказала, что не верю людям. Это относится к суду. И к тем, кто придумал отсрочку. Может, кому-то она и на пользу, но почему же в моем случае суд не смог увидеть, что меня такой мерой не остановишь? Лучше бы уж сразу попасть в колонию, а так теперь сидеть мне еще три года. Извините, если что не так пишу, я ведь вас предупреждала, что не люблю высказывать свои мысли на бумаге. Еще раз извините. Всего хорошего вам, как говорится: всех благ в жизни!»