Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Страница 25
– В учебе она не очень активна...
– Неделю назад учителю химии сказала: «Я свое отучила. Пусть активисты помоложе стараются».
– О чем рассуждать? У нее еще полтора года, пусть едет в НТК.
Когда настал мой черед, я поддержал Зарю. Аргументированно постарался объяснить, что будет совершена серьезная педагогическая ошибка, если мы примем решение о переводе Корниенко в исправительно-трудовую колонию. Васильченко, всех внимательно выслушав, попросила привести Катерину.
– Допускала ли ты грубости мастеру?
На первый же вопрос Дины Владимировны воспитанница неожиданно ответила не выкручиваясь, не пыталась оправдаться.
– Да, в этом году.
По щекам Корниенко вдруг покатились слезы. Не спросив разрешения, она снова выбежала за дверь.
Это произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Воспитатель Заря подхватилась, сказала с болью:
– Мне Катю жалко.
Тишина в кабинете наступила долгая и тягостная. Я пытался угадать, какое предложение будет вынесено для обсуждения первым, но то, что произошло в дальнейшем, было полнейшей неожиданностью. Как вихрь ворвалась в кабинет Корниенко.
– Отправляйте меня! Не хочу здесь!
Воспитанница тут же порывалась убежать, только ноги, видно, отказали ей.
Снова тишина до звона в ушах.
– Катя, успокойся. Присядь. Давай спокойно во всем разберемся, – с участием предлагает начальник колонии.
Корниенко молчит.
– Почему ты стремишься от нас уехать?
Корниенко продолжает молчать.
– Думаешь, что там будет лучше?
Молчит.
Дина Владимировна не выдерживает.
– Ладно, иди.
Катя медленно оборачивается. С трудом переставляет ноги. Надежда Викторовна помогает ей выйти.
– Отведу в жилую зону, – будто испрашивая согласия у членов комиссии, говорит воспитатель. – Пусть отдохнет.
Никто против этого не возразил.
Я посчитал это хорошей приметой. Разрешили работать, значит, о подготовке к отправке Корниенко по этапу речь пока не идет. Видимо, окончательное решение вопроса с ней будет отложено. Так и есть. Все расходятся. Спросив у Васильченко разрешения остаться, я наедине раскрыл начальнику колонии свой взгляд на поведение Кати и причины ее неуспеваемости в учебе. Вынужден был во имя благой цели приоткрыть занавес и в личные переживания девушки, которые были доверены мне одному.
Мучаясь этим, я долго не замечал никого вокруг. Когда пошел в буфет для сотрудников, ни с кем из очереди разговор не поддерживал. Молча и без аппетита ел. Допивал уже компот, когда подошла воспитатель Вера Ивановна Калинина, что-то спросила. Разговорились.
После обеда была работа в карантине, потом уроки во втором отряде вместо заболевшей Ангелины Владимировны – словом, замотался, напрочь забыв о Корниенко. А вечером увидел ее в промзоне сияющей.
– Не отправляют меня на «взрослую», – сообщила звонко, – здесь оставили!
– Ты – рада?
– А как вы думали!
Катя виновато улыбнулась.
5. День за днем
1
Наконец подошли зимние каникулы, которые и я, как миллионы школьников, родителей, учителей, ждал с нетерпением. Новость о том, что я уезжаю домой в Днепропетровск, разнеслась мгновенно. Иду на выход. Издалека замечаю у железных ворот группку воспитанниц. Притоптывают на месте, шутят, толкают друг друга. Завидев меня, как по команде устремляются навстречу.
– Владимир Иванович!
– Кузовлеву навестите!
– Привет передайте.
– Расспросите, как она там!
– Просим!
– Очень просим.
Теперь я понимаю, зачем они меня ждали. Даю согласие, поздравляю с наступающим Новым годом. И спешу домой.
Еду в «Икарусе» и составляю план действий. Прежде всего – в школу получить зарплату. Потом по магазинам – купить жене и сыну новогодние сувениры. В промежутках между магазинами обязательно позвоню Кузовлевой.
Звоню с проспекта Карла Маркса. Трубку снимает бабушка.
– Здравствуйте, – придаю своему голосу наиболее доверительную интонацию. – Я хотел бы поговорить с Татьяной.
– А кто это?
– Учитель. Владимир Иванович.
– Как ваша фамилия?
Называю.
– Ну, хорошо, подождите, – говорит бабушка и передает трубку... дедушке. Тот не спеша выясняет те же самые вопросы, и я вынужден повторить, что хотел бы говорить с Татьяной, что я учитель, что зовут меня Владимиром Ивановичем. Такому допросу я даже радуюсь.
Контроль налажен. Хотя, возможно, и с некоторым перегибом. Остается лишь пожалеть, что это не было сделано своевременно.
Проверка закончилась. Слышу в трубке знакомый звонкий голос. Кузовлева благодарит за привет от девчонок, расспрашивает о новостях в отделении. Я рассказываю. Потом узнаю о жизни Татьяны на свободе. Она ни на что не жалуется. Осуждающие взгляды и шепоток соседок за спиной; парни, которые спешат уйти едва поздоровавшись; бесконечные чтения морали в милиции – все это заслуженно.
– Мне это необходимо пережить, – слышу негромкое из трубки, – преодолеть.
– ...
– Вот только с работой плохо, – грустно сообщает Татьяна. – А пока нет справки с работы – нет дороги и в вечернюю школу.
– Давай на днях встретимся возле оперного театра. Я попробую помочь тебе с трудоустройством.
– Ой, сейчас никак не могу, – слышу в трубке ее растерянный голос.
– Почему не можешь? Ты чем-то занята?
– Я не могу вам это объяснить, извините.
– Что-то случилось? – спрашиваю встревоженно.
В ответ ни слова.
Приехал домой расстроенный. Ожидавшее на столе письмо от Кошкаровой из Новороссийска настроения не прибавило. Хотя письму я был рад больше, чем разговору с Татьяной. Кошкарова писала откровенно, Кузовлева же явно что-то недоговаривала, не хотела объяснить. Что скрывает она? Если бы знать...
Решив снова позвонить утром следующего дня, принялся читать письмо.
«...Первую неделю я просидела дома, – начинает она свой рассказ сразу же после слов приветствия. – А потом пошла устраиваться на работу и в школу. Хочешь не хочешь, людей видишь, а среди этих людей и бывших дружков. Однажды я спешила домой, зашла в подъезд, и сердце мое екнуло – они. Роман и Санек. Наркоманы. Сидят на ступеньках. Курят. Не дают пройти. Минут пять поговорили. Как мне показалось, разговор был безобидным. Сначала они говорили с этакой презрительной издевкой: «Что, Кошечка, освободилась? Вместе теперь будем?» Я говорю:
– Да вы что, ребята? Не для того я по УДО уходила.
– Ах, да ты же там коммунаршей была!
– Почему вы так думаете? Я человеком была. До коммунарского звания мне далеко.
Весь разговор протекал в таком же духе, один вопрос с издевкой следовал за другим. Но попрощались они культурно. «До свидания, Аня». Меня это немного удивило, но я тут же и забыла. Как потом оказалось – зря...
Вчера поздно возвращалась из вечерней школы. Снег лежит в городе, иду, любуюсь. Вдруг будто из-под земли вырастает Санек. Поговорили о пустяках и разошлись. Дома я посмотрела телевизор, почитала и легла спать. Снился какой-то хороший сон. Но он был прерван тихим постукиванием в дверь. Не само постукивание меня взбудоражило, а условные сигналы. Такими стучали мне два года назад только «свои». Тогда они были «своими», а сейчас?..
Сестра крепко спит, муж ее в командировке. И я дрожала от подступившего страха. Да, это были они. Стучали не переставая. Я накинула плащ. Пока поворачивала ключ в замке, они успели убежать. Открыв дверь, я услышала только топот ног. Успокоилась, как будто гора с плеч. Сразу прыгнула в постель. Закрыла глаза в предвкушении новых сладких снов, но вдруг эти условные сигналы повторились: стучали по стеклу моей комнаты (мы живем на первом этаже). Осторожно выглянув из-за шторы, я увидела Романа и Саньку. По их виду поняла, что оба в состоянии «обколотости». Роман, заметив меня, стал тарабанить сильнее. Я боялась, что проснется сестра, открыла окно, спросила, что ему надо. Роман требовал, чтобы я вышла на улицу, мол, есть важное дельце. Я сказала – нет. Он спросил: