Трудная позиция - Страница 2

Короткий зимний день угасал... Последний отблеск слабого закатного солнца еле удерживался на заиндевевшем парусиновом макете ракеты, что возвышался над зданием клуба неподалеку от казармы. Круто нацеленная в небо ракета, казалось, летела, оставляя за собой полосу пенистого следа, какой тянется обычно за реактивным самолетом на большой высоте. Крупенин вынул из кармана блокнот, куда имел привычку записывать все, что происходило в батарее. Сейчас его интересовали свои записи о Красикове.

«...А в нем что-то есть. Сегодня по математике получил пятерку. В синусах, интегралах и косинусах чувствует себя довольно твердо. По физкультуре тоже на уровне. Взял «коня», пятнадцать раз подтянулся на турнике. Другие — восемь, десять. Похвалил. А через час хотел дать наряд вне очереди за ссору с курсантом Винокуровым. Тот и другой уверяют, что больше подобного не повторится».

«...Такого с ним еще не бывало. Всю ночь под выходной не спал, сидел, как лунатик, на койке. В медпункт идти отказался. Значит, не болен. Посоветовал командиру взвода присмотреться».

«Новое дело. Комсорг Иващенко сообщил: Красиков поговаривает об уходе из училища. Толковал с Красиковым целый вечер. Считает, что быть офицером у него нет призвания. Чепуха, конечно. Когда поступал, писал совсем другое. Вероятно, влияние Саввушкина».

«...Опять разговор об уходе. Прямо наваждение. Лейтенант Беленький в тревоге. Настаивает доложить начальству. Нет, подождем. Жаль все же парня. Человек ведь неглупый. Притом земляк, волжанин».

«Эх ты... волжанин, волжанин! — с грустью повторил Крупенин и, зло захлопнув блокнот, сунул его обратно в карман. — А что ты, интересно, скажешь сегодня? Опять начнешь о призвании? Ну, ну, послушаем...»

Крупенин шагнул к двери, собираясь приказать дневальному срочно разыскать Красикова, но вдруг остановился. Нет, разговаривать с курсантом сейчас, немедленно, было нельзя. Сейчас он мог сорваться, накричать и окончательно испортить все дело. «Да, да, подожду. Поговорю позже, завтра. Так будет лучше».

Отблеск заката, что еле удерживался на парусиновой ракете, исчез совершенно. Быстро подступали сумерки и вместе с ними наплывали из степи низкие рыхлые тучи — вестники непогоды.

В канцелярию вошел лейтенант Беленький, командир первого взвода, у которого, будто наперекор фамилии, были черные густые волосы и такие же черные брови вразлет, как у стрижа крылья. Не высокий, но крепкий и верткий, он считался лучшим спортсменом в дивизионе.

— С дневальным неувязка, — вытянувшись и щелкнув каблуками, доложил Беленький. — Участник самодеятельности попал из моего взвода. Заменить разрешите?

— Красикова назначьте, — сухим тоном сказал Крупенин.

Беленький начал объяснять, что Красиков тоже в самодеятельности; к тому же он был в наряде совсем недавно, в позапрошлый выходной.

— Ничего, постоит еще, — сказал Крупенин. — Меньше болтать языком будет.

Беленький хотел напомнить старшему лейтенанту, что сам же он зачислил Красикова в программу новогоднего вечера, но в этот момент в дверях показался дежурный.

— Особо личное, товарищ старший лейтенант, — сообщил дежурный с таинственной, заговорщической улыбкой, протягивая Крупенину письмо.

На конверте действительно было выведено крупно и жирно: «Лично». Крупенин долго с недоверием смотрел на обратный адрес, написанный мелко и не очень разборчиво. Потом, разорвав конверт, вынул сложенный вчетверо тетрадный листок, испещренный неровным, прыгающим почерком,нехотя прочитал: «Может, вам, товарищ, старший лейтенант, теперь не интересно и не нужно, а я все же хочу сообщить...»

«Наглец!» — Крупенин, в сердцах скомкав письмо, бросил его в корзину для бумаг.

Дежурный виновато попятился к двери и быстро исчез. Лейтенант Беленький с недоумением смотрел на командира.

— Вот так, — сказал Крупенин, резко повернувшись к лейтенанту. — Дневальным будет Красиков. И никаких больше разговоров!

— Слушаюсь! — ответил Беленький и снова щелкнул каблуками.

Крупенин, оставшись один, с минуту стоял в раздумье, потом быстро оделся. Ему нужно было выйти на воздух, чтобы успокоиться.

— А, Борис Афанасьевич! Здравствуйте! — послышался знакомый голос за спиной Крупенина, едва он вышел из казармы. — Бы, наверно, искали меня? Ругали?

К нему подошел инженер-майор Шевкун, преподаватель ракетной техники, неторопливый, слегка валковатый в движениях, но всегда собранный и в меру подтянутый.

— Ругали или нет, признавайтесь?

— Да нет, — сказал Крупенин рассеянно. — Не ругал. Опомниться еще не успел. Какой-то день суматошный.

— Ох и день, — пожаловался в, свою очередь Шевкун. — У меня тоже с самого утра зачеты, зачеты... И тут еще представитель из штаба округа нагрянул. Курсанты смущаются, а я за каждого переживаю.

— Ну и как?

— Пронесло. А вы почему не в духе? Случилось что?

Крупенин поморщился:

— Так, очередные неприятности.

— Ну если очередные, то не страшно. А я вашу работу просмотрел. Думаю, что в академии будут довольны. Берите и посылайте смело. И я бы, знаете, что сделал на вашем месте? В академию само собой... А еще для журнала поработал. Есть смысл.

— Не знаю, Иван Макарович.

— А почему? Вы же такой анализ сделали! Целое исследование.

Шевкун, плотный, коротконогий, широкоплечий, был похож на штангиста или человека, с детства занимающегося гирями. Но единственным увлечением Шевкуна были шахматы. С них-то, собственно, и началось его знакомство с Крупениным. Произошло оно на второй или на третий день после приезда Крупенина в училище. В клубе было какое-то совещание офицеров. Когда оно закончилось и офицеры стали расходиться, Шевкун подошел к приехавшему и поинтересовался, не имеет ли тот пристрастия к шахматам. Крупенин не очень хорошо, но все же играл. Он согласился посидеть немного ради знакомства. Правда, большого удовольствия своему партнеру он в тот вечер не доставил, потому что за каких-нибудь полтора-два часа проиграл ему подряд четыре партии. Зато они успели многое друг о друге узнать. Крупенину тогда же стало известно, что инженер-майор пишет научный труд и готовится к сдаче кандидатского минимума. «А я пока грызу гранит науки в военной академии», — сказал Крупенин и попросил своего партнера по шахматам изредка консультировать его по технике. Шевкун согласился. С тех пор Крупенин стал часто приходить к Шевкуну и домой и на службу. На этот раз он дал ему посмотреть одну из своих академических работ о действии боевых расчетов при наведении ракеты на цель.

— Так вы все же подумайте о журнале, — сказал Шевкун. — По-моему, прицел вполне резонный.

— Спасибо за совет, Иван Макарович. Только не до журнала сейчас, честное слово. С заданиями еле управляюсь. И тут, в батарее, как говорится, забот полон рот.

— Ну, дело ваше. Да, кстати, — вспомнил Шевкун и посмотрел на Крупенина. — Вы просили молодым курсантам показать ракеты. Сегодня как раз был такой разговор в учебном отделе.

— Вот это замечательно! — обрадовался Крупенин. — И как решили?

— Пока никак.

— Почему?

— Полковник из штаба округа против. Говорит: «В начале учебного года показали — и хватит, больше нет необходимости. Первый курс есть первый курс. На нем своя программа, свои задачи, а все эти показы лишь отвлекают курсантов от учебы».

— Но ведь должны же они почувствовать себя ракетчиками, Иван Макарович?

— Да я-то что? Я свое мнение высказал. Но знаете, как среагировал на мои доводы полковник? Он тут же вынул из кармана записную книжку с пунктами приказа об ответственности за учебную программу в училищах. Ясно? А потом из той же книжки стал приводить свои замечания, которые сделал на занятиях в нашем дивизионе.

— И убедил?

— Кое-кого — да.

— Формализм это, нежелание вникнуть в дело серьезно, по-человечески, — со вздохом сказал Крупенин.

— Возможно, — согласился Шевкун. — Только нашего начальника учебного отдела тоже понять нужно. Все шишки ведь инспекторские на его голове.