Труба Иерихона - Страница 14

– Отвоевывать труднее, – повторил он вслух. – Потому что там уже наши люди. Даже если они сами об этом и не подозревают.

Втроем покинули кабинет, Мэри почтительно вскочила за своим столом, роняя из рук бумаги, умело зарделась. Ее никто не принуждал к вставанию в присутствии Первых Лиц, но ее личный психолог подсказал, что это будет лестно как президенту, так и его высокопоставленным гостям. И даже если они будут протестовать, то все равно им приятно, она-де не в силах совладать со своим инстинктом почтительности, вскакивает всякий раз, трепеща от счастья, что видит их, Властелинов Мира…

Военный министр сказал президенту напоминающе:

– Потасовка болельщиков… гм… хорошо, но нам все же пора бы поддержать крымских татар! Пришло время начинать расчленение Украины. Россия нас либо поддержит… либо останется в стороне. Украина слишком много плевала в ее сторону с нашей подачи… ха-ха!.. так что теперь русские предоставят нам свободу действий.

Агенты безопасности неслышно отступали в тень, незаметно шевелили губами, предупреждая по цепочке остальных, передавали их из рук в руки. Весь огромный комплекс послушно и предупредительно раскрывался перед сильнейшими людьми планеты, вел их к выходу, бдил и охранял, все агенты в нем следили друг за другом, а за ними следили еще другие, незримые, и все об этом знали и помнили.

Президент согласился:

– Я добьюсь выделения добавочных сумм на рост национального сознания различных этнических групп в России. Уже заметны антирусские настроения в Татарстане. Хорошо бы их поддержать. Ну, способов у нас… ха-ха!.. много.

Секретарь сказал осторожно:

– Если Кречет не пошлет туда войска раньше. Или выбросит десант, что тут же явится в местный парламент и скажет что-то вроде «Караул устал!».

Президент вскинул брови:

– Что за фраза? Что-то вроде «Над всей Испанией безоблачное небо»?

– Да, если не смысл, то последствия те же. Власть этого сильного человека распространится и на Татарстан, что нам ни к чему. Я имею в виду его абсолютную власть…

– Да, надо действовать осторожнее. Надо добиться права вмешиваться… ха-ха!.. под лозунгом защиты прав человека, распространять на территории России бомбардировки с воздуха, удары крылатыми ракетами, а потом и высадку сухопутных войск… Уже по-настоящему!

Он стиснул кулаки. Глаза впервые загорелись яростью. Россия – единственный камень преткновения на пути к мировому господству!

Госсекретарь напомнил предостерегающе:

– Давайте сперва закончим с операцией «Двести шесть».

Военный министр смолчал. Операция была засекречена до такой степени, что шла под номером. О ней знал лишь ограниченный круг из первого эшелона власти, и даже президент «не знал» и не должен узнать…

…ибо президент – это улыбающееся лицо страны!

Я ничего не знаю, напомнил себе президент. Я озабочен только своими сексуальными проблемами. Помимо голосов сексменьшинств, огласка его сексуальных пристрастий еще и успокоит страну, отвлечет от серьезных проблем, что уже грозно вырисовываются на горизонте.

Он покосился на военного министра, взгляд невольно скользнул на его широкую массивную задницу. Как-то прожил большую часть жизни, а с этой частью сексуального мира не ознакомился… Вообще-то в гомосексуализме есть нечто оч-ч-чень эротичное…

Дверь распахнулась. Кречет вошел все такой же стремительный, словно генерал-десантник перед женщинами, широкомордый, почти не погрузневший за время трехлетнего президентства. Не вошел, а словно ворвался, ногой выбив дверь, в квартиру террориста.

– Прошу извинить, – сказал он с порога сильным неприятным голосом, – задержался с ооновцами… Скоро восхотят приставить наблюдателей даже к нашим постелям! Но надеюсь, вы в мое отсутствие не в покер играли…

Он оглядел нас, как тот же десантник, который еще не решил, кто из нас заложники, кто террористы. Сказбуш и Яузов, наши бессменные силовики, сделали попытку вскочить, рефлекс военных, но, не дожидаясь нетерпеливого знака президента, сели. Кречету плевать на церемонии, он и так всех держит в железном кулаке.

– Что у нас на сегодня?

Мирошниченко, глава его администрации, подскочил, заходил то справа, то слева, словно забыл, на какое ухо президент хуже слышит, сказал торопливым голосом:

– Вы хотели начать с военной доктрины…

Мы почтительно следили, как отец народа сел, откинувшись на спинку кресла, по-державному положил руки на подлокотники. Маленькие глаза подозрительно оглядели всех нас из-под массивной брони надбровных дуг. Квадратный подбородок, похожий на передок десантного ботинка, воинственно выдвинулся вперед.

– Верно, – прорычал он, – давно пора.

Яузов грузно повернулся, кресло беззвучно застонало. Мохнатые брови поползли вверх.

– Я что-то не слышал, чтобы мое министерство что-то делало в этом направлении…

Кречет небрежно отмел широкой ладонью:

– Военному министерству еще рано. Все это время мы по большей части метались по тонущему кораблю. Где-то откачивали воду, где-то выбрасывали за борт балласт… От исламского танкера приняли пожарный шланг!.. Теперь, когда наш корабль на плаву, ремонт идет, теперь можно наконец начать формулировать эту чертову военную доктрину. Та, старая, ни к черту!.. То есть пока что сформулируем для себя и других, куда же собираемся плыть по завершении ремонта.

– А мы уже плывем, – подсказал Коган услужливо. – Под вашим мудрым руководством! Мы ведь такие… с дырами в корпусе и днище, но – прем в прекрасное завтра!

– Дыры заделываем, – прошипел Яузов. – Эх, когда же кончится это ваше засилье…

Экраны ноутбуков один за другим гасли. Взамен вспыхивали либо звездочки, либо фейерверки скринсэйверов, а мы все внимательно и почтительно слушали президента.

Кречет приподнял руки и звучно хлопнул ладонями по подлокотникам, словно вбил гвозди с широкими шляп–ками.

– Наша задача, – прорычал он, – покончить с ложью!.. С той самой, чисто русской. Все лгут себе на пользу, только в России лгут себе во вред. Почти каждый с трибуны распинается о гуманности, доказывает, что преступников надо перевоспитывать, а чикатил – лечить, но когда возвращается к себе домой, то на кухне орет, что всех гадов надо расстреливать, пусть даже за кражу кошелька. А чикатилам так и вовсе рубить головы на площади! Вон наш Виктор Александрович доказывает, что дух ваххабитов и талибов потому так и силен, что у них ни слово с делом не расходится, ни слово со словом. То есть днем говорят то же самое, что говорили утром, и вечером в другой компании повторяют то же самое…

Я такое не говорил, по крайней мере – такими словами, но в целом это было в нужном русле, не стал возражать, наклонил голову. Президент всегда должен ссылаться на свой штаб советников, даже если брякнул нечто только что пришедшее в солдатскую голову.

Коган сказал ехидно:

– Ну, если уж сам Виктор Александрович говорил, то держись Империя! Карфаген должен быть разрушен.

– Совершенно верно, – подтвердил Кречет. – Карфаген надо вдрызг! Правда, каждый под Карфагеном имеет свое… ага… Со всеми этими бандитами, мафией в правительстве, коррупцией и прочей дрянью, в самом деле, никак не доберемся до нашей военной доктрины. Ее поручено было сформулировать, понятно, не военному министру… Павлу Викторовичу только дай двинуть вперед танковую армию!.. а самому мирному человеку на земле… нашему футурологу, Никольскому Виктору Александровичу. Все верно?

Я поднялся, на меня устремились все взгляды. Я уже далеко не мальчик, в шестьдесят лет забыл, как краснеют, но все же эти глаза со всех сторон мешают плавной речи. Да и сразу забываешь придуманное ранее.

– Не саму доктрину, – напомнил я сварливо, – а только обозначить скелетик. Да и то разборный, чтобы косточки можно было туды-сюды. И не столько военную доктрину, это вовсе не по мне, а просто внешнюю доктрину. Словом, вы все правильно сказали, господин президент, но только рак не рыба, он не красный и не ходит задом наперед… Я в самом деле хочу предложить вариант доктрины, которую в принципе могут принять все страны, что для нас очень хорошо и… не вызывающе.