Труба Иерихона - Страница 12

У меня есть мозг, который сам отбирает, оценивает, взвешивает. И даже пусть сам господин К., лауреат и международное светило, скажет мне, что дважды два равняется пяти, я отвечу ему: хрен в задницу, господин К.! Уже то, что вы – лауреат и медалист, говорит о том, что вы – на службе. И отрабатываете верной службой на задних лапках.

Коломиец с тем же ужасом на благородном лице аристократа дождался, когда я сжевал непатриотический биг-мак и выцедил остатки кофе.

– Что-то у вас лицо злое, – заметил он осторожно. – Ничего себе не прищемили?

– Я давно уже не танцую, – ответил я. – Да и вообще танцевать не любил.

– Что-то мешало? – осведомился он с утонченностью бывшего поэта.

Но глаза его оставались настороженными, цепкими. С другой стороны ко мне приблизился Яузов, а Сказбуш, глава ФСБ, стоял так, что мог при желании держать меня краем глаза, не поворачивая головы, и прислушиваться даже к интонациям моего голоса.

Коган же сказал с простодушием русского крестьянина:

– Виктор Александрович, мы все знаем, что на сегодня вы должны были приготовить нечто особенное. Поделитесь, а? Когда придет президент, мы ему покажемся такими умными-умными!

Я пожал плечами:

– Вы все знаете, о чем пойдет речь. Империя нас почти поставила на колени, теперь дожимает. Она ударила в самое больное, мы просто обязаны тоже… Это называется ответить адекватно. Все об этом говорят, но пока это только слова. Ответить адекватно – это ударить по их твердыне! Имперцы сами попались, не замечая того, в ловушку собственной пропаганды. Они объявили высшей ценностью всего лишь жизнь, а для этого трусость возвели на то место, где раньше были отвага и доблесть.

– И мужество, – сказал Коломиец горячо, – когда я слышу, как мужчин называют мужиками, у меня все вскипает. Даже внутри!..

– А снаружи? – поинтересовался Коган.

– Везде вскипает, – заявил Коломиец. – Я далек от того, чтобы каждого, называющего мужчину мужиком, записывать в агенты Империи, все-таки дураков у нас больше, чем агентов…

Яузов поднял голову от бумаг. Глаза покрасневшие, прорычал:

– Не хотите же сказать, что наш Сруль Израилевич дурак?

– Нет, конечно, – отшатнулся Коломиец.

– И я тоже, – согласился Яузов самым зловещим голосом. Он повернулся к министру финансов всем корпусом и посмотрел на него в упор. – Я вот тоже человека в кресле министра финансов не рискну назвать дураком. Но если он не дурак, то он не иначе как шпиён…

Коган запротестовал:

– Я как раз никогда не употребляю этого слова! Это вы тут друг друга мужикуете… Виктор Александрович, эти русиш швайн прервали вас на самом интересном месте. Вы предлагаете… тьфу, сбили! Что вы имеете нам сказать за этих бычков?

Я помолчал, давая всем умолкнуть, повернуться ко мне. Когда начали смотреть уже с нетерпеливым ожиданием, сказал мирно:

– Сказать?.. Ответить адекватно – это не значит обязательно раскрыть рот и поколебать воздух. Если американцы начнут терять то, чем дорожат больше всего, это и будет адекватным ответом. А сделать это легко, ибо они сейчас расползлись по всей планете в виде туристов, миссионеров, журналистов, проповедников, Красного Креста, Полумесяца, Корпуса Мира и черт-те чего еще. Но все мы знаем, что главная их миссия – рушить устои тех стран, где они ползают, и навязывать американский образ жизни!

Все молчали. Коган помотал головой, несколько озадаченный:

– Что-то вы уж очень медленно подкрадываетесь к цели. На вас это не похоже. Вам всегда плевать на мнение общественности, а сейчас как будто начинаете к ней прислушиваться…

– К общественности? – спросил Яузов.

Он остро взглянул сперва на Когана, потом себе под ноги. Даже приподнял ногу и, двигая мохнатыми бровями, посмотрел на рифленую подошву.

– В нашем лице, – пояснил Коган. – Итак, что вы хотите сказать?

Я огрызнулся:

– Вам надо сказать прямо? В лоб? Сами постоянно напускаете тумана вокруг любого пустячка, а я вам вслух и прямо? Ладно, вот вам прямо. Я считаю, что пропагандистов надо уничтожать точно так же, как солдат в окопах. Может быть, даже в первую очередь. А они там все – пропагандисты. Правда, в самой Империи это сделать проблематично, зато по всей планете, где расползлись эти заразные тараканы, они уязвимы!

Коган раскрыл рот, но ответить не успел, по кабинету прошло незаметное изменение. Все разом подтянули животики, перестали сопеть и чесаться.

На столе Первого Лица музыкально звякнуло. С экрана Мэри улыбнулась именно президенту, игнорируя госсекретаря:

– Господин президент, в приемной военный министр. Он говорит, у него назначено…

– Пропусти, – разрешил президент. – Мы с ним сейчас отправимся к студентам.

Госсекретарь вскинул одну бровь, изогнув ее красиво, как научили тренеры из Института Имиджа государственных деятелей.

– А что военному министру делать у студентов?

– Студенты – это будущие солдаты, – усмехнулся президент. – Хотя об этом еще не знают. Пока мы будем поддерживать веру в непобедимость и несокрушимость нашей армии – в нее будут идти добровольно и тупые негры из Гарлема, и высоколобые из Санта-Рок. Армии нужны те и другие…

– Да и вообще, – согласился госсекретарь с двусмысленной улыбкой, – наш военный министр специалист… по студентам. И студенткам тоже.

Президент сдержанно улыбнулся. Госсекретарь пустил тройной намек: на гомосексуальные наклонности военного министра, на ту практикантку из Израиля, которую он подставил предыдущему президенту, и даже на то, что предыдущему президенту пришлось еще хуже, чем ему, нынешнему: всего-то потерпеть намеки о его склонности к однополому факанью.

Тогда лишь узкий круг знал, что Моника Левински всего лишь выполнила рекомендованный специалистами по имиджу президента план. Грандиозный скандал отвлек общественное внимание от ударов крылатыми ракетами по Ираку, от глупостей в Югославии, все население страны со слюнями до пола обсасывало интимнейшие подробности, сравнивало фотороботы, которые нарисовала Моника, с тем самым, что президенту пришлось выкладывать на стол перед многочисленной комиссией из сената, конгресса, влиятельными журналистами, телеоператорами, обществом защиты работающих женщин…

Зато в процессе долгого затяжного скандала подсознательно каждый налогоплательщик убеждался, что в стране все хорошо, все замечательно, вон даже президент, как школьник, стоит навытяжку перед всесильным законом, других проблем нет, бюджет – о’кей, будущее – о’кей.

И в самом деле, благодаря умело созданному и срежиссированному скандалу, доллар на всех международных биржах принес стране свыше восьми миллиардов только на скачке курса!

Что ж, если его гомосекство принесет стране хоть пенни, то он хоть сейчас готов спустить брюки и встать в нужную позу. Избирателям это понравится.

Дверь открылась, на пороге возникла массивная фигура. Плечи военного министра перегородили проем, задница плечам под стать, а глаза цепко сфотографировали всех и все в кабинете. Президент и государственный секретарь чувствовали, с какой скоростью военный министр мгновенно оценил обстановку, уловил настроение президента и государственного секретаря. Умелый политик, он все еще не в состоянии отличить танк от самолета, но как никто умеет лавировать в коридорах власти, избегая малейших рифов.

– И те и другие, – подхватил он бодро. – Наш президент видит будущее как никто четко.

Лесть была настолько грубая и неприкрытая, что польщенный президент все же невольно заподозрил, нет ли издевки, но военный министр смотрит преданно, как верный служебный пес.

– Да все мы видим, – ответил он, лояльный к сотрудникам. – Это в России свои же обгаживают армию так, как не смогли бы навредить даже мы! А мы свою лелеем…

Военный министр приблизился с широкой доброжелательной улыбкой. Государственный секретарь повернулся к нему с кислой физиономией. Президент с самым доброжелательным лицом протянул руку, военный министр с обоими обменялся рассчитанно крепкими, но дружескими рукопожатиями. Он еще перед дверью в кабинет старательно напрягал пальцы, стараясь послать в ладонь добавочную порцию крови, чтобы сделать свою холодную ладонь теплее, а рукопожатие – горячим.