Троянская война - Страница 11

Полоса света от хижины Агамемнона на мгновение расширилась – кто-то проскользнул за кожаную занавеску, висящую у входа. Агамемнон поднял глаза, но ничего не сказал. Одиссей снял свой промокший плащ и придвинул стул поближе к царскому сиденью. Единственный факел отбрасывал тень на стену от двух голов, склонившихся друг к другу, в то время как гулко льющаяся с крыши вода оглушала любого подслушивающего.

Одиссей прикрыл рот рукой.

– Я распустил слух, что Паламед продал нас троянцам, – сказал он тихо Агамемнону на ухо. – Даже в такие ночи сплетни распространяются по лагерю со скоростью звука. Завтра ты можешь созвать собрание и предъявить обвинения, потребовав его смерти.

– Они мне не поверят.

– Они, по крайней мере, обыщут его палатку и в ней найдут спрятанное троянское золото.

Агамемнон удивился и сел прямо.

– Откуда ты знаешь? – резко спросил он.

– Я сам его там спрятал. Это убьет его, не опасайся.

Агамемнон презрительно рассмеялся.

– Ты всегда ненавидел Паламеда, – язвительно сказал он, – но нет такой причины, которая может заставить меня совершить его убийство по твоему наущению. Паламед неповинен в предательстве. А что касается его командования армией, оно в любом случае не может продлиться долго, поскольку герои не станут ему повиноваться. Почему я должен унижаться, пытаясь уничтожать его такими негодными средствами?

– Один невиновный человек должен умереть ради пользы всего народа, – убежденно ответил Одиссей. – Если уж на то пошло, то мы стоим на краю катастрофы. Аякс уже поклялся, что не будет сражаться за Паламеда, который ничем не лучше его, а заберет своих людей и отправится домой.

– А что Паламед?

– Паламед – амбициозный безумец. Полководцы передерутся прежде, чем какой-нибудь корабль выйдет в море. А троянцы тем временем не будут сидеть сложа руки, если мы станем воевать друг с другом. Нам повезет, если хоть один корабль доберется до Греции.

Агамемнон беспокойно заерзал на стуле.

– Я осознаю опасность, но мне не нравятся подобные интриги. Паламед не виновен, а к тому же он – твой личный враг.

Одиссей пожал плечами.

– Ты полагаешь, я избрал подобный вид мести своему недругу? – спросил он. – Ладно, не имеет значения, что ты думаешь, и верно, что так или иначе моих врагов ждет печальный конец. Однако я не предполагал, что именно ты обвинишь меня в том, что я приверженец смерти невинных. Паламед, по крайней мере, устроил заговор против своего командующего, в то время как Ифигения…

Царь резко поднял голову, прервав его.

– Я завтра же соберу собрание, – заявил он, – а ты сыграешь свою роль. Мы должны действовать быстро, пока все не передрались. Если это пойдет на пользу общему делу – пусть он умрет.

Часть вторая

Гнев Ахиллеса

Ссора

Аполлон в гневе бросился вниз с пиков Олимпа, а смертоносные стрелы, несущие мор, стучали у него в колчане. Спустившись к подножию Идских гор, он осмотрел лагерь греков, и его серебряный лук глухо зазвенел, когда стрелы полетели к своей цели. Сначала пали мулы и собаки. Потом бог нацелился на людей, и девять дней без перерыва горели погребальные костры. И вновь поднялся ропот против Агамемнона, потому что он ничего не предпринял, чтобы успокоить гнев бога, но, по правде говоря, царь и сам подозревал, что он был причиной всему этому.

На десятый день Ахиллес призвал народ на собрание, потому что Агамемнон не отважился сделать этого. В первый раз после смерти Паламеда меньший по чину военачальник осмелился разослать глашатаев по лагерю, поэтому страх и гнев переполняли сердце Агамемнона.

Место общего сбора гудело, словно пчелиный улей. Долгое время крики глашатаев не могли ни призвать народ к молчанию, ни заставить возбужденных людей соблюдать спокойствие. Когда наконец Ахиллес встал, подняв жезл держащего речь, воцарилась неожиданная тишина – все были поражены его смелостью и горели нетерпением услышать, что он скажет.

Ахиллес немедленно вызвал Калхаса, предсказателя, чтобы тот сообщил народу причину мора, но старик боялся открыть рот.

– Обещай защитить меня, если я скажу правду, – потребовал он. – Боюсь навлечь гнев того, кому повинуются многие цари.

– Ни один смертный не может обещать тебе смерть или жизнь, – заверил его Ахиллес. – Даже Агамемнон, если его гнева ты боишься.

Ропот пробежал по рядам людей при таком неприкрытом вызове, но прорицатель, видя, что Агамемнон промолчал, приободрился и решился высказаться.

– Аполлон сердит за своего слугу, старого Хриса, жреца, который недавно приходил с огромными дарами, чтобы выкупить свою дочь у царя Агамемнона, чьей пленницей она стала. Царь отказался отпустить девушку и оскорбил ее отца, за это в наказание Аполлон и наслал на нас мор. Только после того, как мы вернем деву Хрисеиду ее отцу, мор прекратится.

Бесчисленные осуждающие взгляды гневно обратились на царя Агамемнона, который, поняв, что поступил неправильно, взорвался и принялся бушевать.

– Лжепророк! Это ты навлекаешь на нас беды! – кричал он на Калхаса. – Кто подкупил тебя, чтобы ты сваливал все неудачи греков на меня? Я охотно отпущу Хрисеиду ради блага людей, хотя она – награда, которой полководцы почтили меня. Однако я – ваш главнокомандующий и требую возмещения за мою ущемленную гордость. Пусть полководцы дадут мне другую награду из лагерных трофеев.

– Тебе нечего дать, корыстный царь! – парировал Ахиллес, вскочив на ноги. – Вся добыча уже поделена.

Жди, пока мы не возьмем еще один город, и тогда ты получишь заслуженную награду.

– Ты забываешь, кто тут командует! – закричал Агамемнон, став алым от гнева. – Кто дал тебе разрешение трубить общий сбор, защищать своих любимчиков и требовать у меня мои трофеи? И если полководцы отказываются по доброй воле дать мне компенсацию, я, как главнокомандующий, могу забрать добычу у Аякса, или у Одиссея, или даже у тебя!

– Ты не посмеешь отобрать у меня светловолосую Брисеиду, мою добычу! – закричал Ахиллес, вне себя от такого заявления.

– Еще как посмею! – отвечал Агамемнон. – И сделаю это!

Гул голосов, который пробегал по собранию, затих, когда Ахиллес схватился за свой меч и огляделся, ища сторонников. Другие полководцы не желали ссориться с самым могущественным из царей. Вены на лбу Ахиллеса набухли от гнева, и его лицо стало красным, как огонь. Он хотел было уже наброситься на своего противника, когда богиня Афина, которая внезапно возникла за его спиной, схватила его за золотые волосы. Люди наблюдали за тем, как он боролся со своей яростью, но богиню они не видели.

– Годами я воевал здесь из-за этой твой ссоры, – наконец сказал Ахиллес, опустив свой меч. – Троя мне не причинила никакого вреда! Сражайся дальше без моей помощи, а я в это время посмеюсь, глядя на твое унижение. Ты потерпишь страшное поражение из-за того, что пренебрег моей доблестью, и это так же верно, как то, что этот жезл в моей руке никогда не пустит зеленые побеги. Ожесточенное раскаяние не отведет катастрофы, которую ты навлек на себя и на свое войско.

Ахиллес в ярости бросил жезл на землю и занял свое место.

Поднялся старик Нестор и призывал обоих полководцев к спокойствию, но никто его не слушал. Агамемнон поклялся, что отберет светловолосую Брисеиду. Ахиллес стоял на своем – он больше не станет воевать за царя. Когда собрание разошлось в замешательстве, Агамемнон позвал своих охранников.

Ахиллес пошел на берег и долго сидел, смотря на серые воды, взывая к своей матери, богине, которая возникла, словно туман, из темных глубин моря.

– Сын мой, – сказала она, ласково погладив его, – расскажи мне о своем горе.

– Мама! – воскликнул он. – Если мне предназначена недолгая жизнь, разве я не могу иметь все, что хочу? Ты обещала мне неизмеримую славу, несмотря на которую я теперь беспомощно терплю позор. Если через год-два я должен буду умереть, боги сейчас должны дать мне удачу.