Тропинка в дивный сад - Страница 11
Изменить размер шрифта:
Об авторе:
Горбачева Галина Алексеевна родилась и живет в Петрозаводске, Карелия.
Окончила исторический факультет Петрозаводского государственного университета. Историк.
Первые публикации в сборниках «И будет помнить вся Россия», 2012 год, «Радиус любви», Рязань, 2015 год, в журнале «Север», 2016 год, номер 5–6.
© Горбачева Галина, 2016
Совиньон
…Смотри, как печально черна лоза.
Октябрь оголяет свет.
С берега дымно парит кинза,
И в гравий впечатан след.
Как будто бы след высоких котурн
Прошедших веков. Вдвоем
Мы.
И дух погребальных урн,
Лилит на плече твоем.
– Правда ли, – сумрачный птицелов,
Норвежской зимы седей, —
В снежной совятне лелеет сов —
Приманкой чужих смертей?
– Как будто бы сов молодых закон —
(А клятвы не преступать!) —
Вырвать когтями предсмертный стон
У тех, кто учил летать?
…Ночью в горах метет снегово,
Мне плечи и спину ест
Свитера старого твоего
Теплая волчья шерсть.
Терять и терпеть у лозы учись.
Счастливый путь, Жан Леон!..
«Ла Скала ди Маре» танцует бриз,
Мне нравится совиньон.
К Светонию
Вот ты пишешь, Светоний: в тот год император Тиберий
Взял когортами Рим, опасаясь волны беззаконий
От падения нравов и взлета чужих суеверий, —
Мне досадно, что ты умолчал о дальнейшем, Светоний! —
Он рассорился с магами.
Те надоели пророчить
Всюду смерть, разделение царства и смену владыки.
Он актеров изгнал; те посмели играть, между прочим, —
Средь бесчисленных казней – в распятья и крестные лики…
Преступлением стала любовь и ошибкой – свобода…
– Я услышу в ответ: что ты знаешь о времени, Эгла.
Если в Бактрии древней, на самом краю небосвода,
Рухнул глиняный храм, разве Солнце над миром померкло?
Разве кто-то постиг, что творила тогда Галилея —
И в глубины какие еще не ушла Атлантида —
И косматой звезды (ты ее называешь Галлея)
К колыбели моей, почему не склонилась орбита?..
Но позволь мне тебе не поверить, мой гордый Светоний,
С чуткой детской душой
За надменностью римской всегдашней.
Словно ангел крылом, шелк страниц холодит мне ладони…
Это было в тот год, как не стало Иешу Амашши.
Дельфин
На синем побережье рая…
На затерянный призрак звезды
Из тенет океанских глубин,
В блеске молний черней черноты —
Ты плывешь, мой волшебный дельфин.
Ловишь каждый метнувшийся звук,
Что утопит начавшийся шторм…
Мой дельфин,
Мой спасательный круг,
В этой осыпи неба и волн…
Может, ты, плавниками играя,
В серо-синей воде зазвеня,
Принесешь к побережию рая
С набежавшей волной и меня?..
Там есть Дом. Там Мария, светла,
Пеленает дитя меж огней —
Так щекотно от лужиц тепла! —
А Иосиф смеется над ней…
В Начале было
Мужчина!.. Дар небытия:
В нем жизнь очнулась с воплем крови,
И замер мир, в любви и боли…
И Бог стал женщиной, творя…
Не Слово, – звук.
Алей заря.
В рычанье – шалость и угроза,
Игра зверей тигриннозвездных,
С глазами цвета янтаря,
В лесном раю звонкоголосы
Капели, трели… хмарь дика,
И, в ожидании взятка́,
Яд расточают медоносы…
И Евы грудь – праобраз Храма,
И белый клевер – свысока…
Касанье нежного соска
Сосуще-нежным: ма-ма-ма-ма…
Теплом о манит в тленье тел!
Но так наивно и упрямо
В ладошках бедного Адама
Спят Евы груди… цвет их бел,
Как блеск вспоровших небо стрел,
Где бог выпаивает злобу…
Язык Адама липнет к небу…
Тогда любовь звучит как эЛ…
Всех скорбных дней в дороге к гробу
Плесканье жала – тсс! – немей…
Сродни Великому Потопу
Молчанье.
Шелест ярких змей.
На смерть котенка
Откуда знает зверь про смерть,
Когда когтистой лапой
Скребет, хрипя, земную твердь,
Когда в попытке слабой
Спасти дитя прижмется мать
К его холодной шерстке,
И будет звать, и будет ждать
Тепла – от этой горстки
Пушистой плоти цветом в медь,
Последнего дыханья?..
Откуда знает зверь про смерть,
Вот тайна мирозданья…
И ты, мой маленький, лети,
В волшебные пределы —
Ты встретишь ангелов в пути,
Их перья снежно-белы,
И овевают сладким сном,
Печали прогоняя.
Ты с человеческим дитем
Войдешь в ворота рая.
Мельничная нежить
«Как туча, летучие мыши
Нагонят грачиную рябь
На реки, на стрелы камышин,
На морок, на топи, на хлябь».
«С колючим ознобом простуды,
Пугая прохожих и крыс,
Вода у широкой запруды
Обвалами падает вниз».
«Здесь – мельница;
Радуга брезжит;
Здесь сумрачный сом-домосед, —
И гул, что баюкает нежить, —
И омут, глубокий как смерть».
«Сны-глыбы, движенья – нерезки,
Саженных ресниц колеса
Все шорохи, стуки да трески,
Все скрипы, шаги, голоса…»
«… Бывало, горбунья-Шишига,
Синея зубов гоноблей,
Как поп деревенский расстрига, —
Притащит мешок с коноплей».
«То хлеба, то водки канючит,
То высыплет в воду табак».
«А кот в жерновах замяучит?
Прогнать бы отродье, – да как?»
«Где стиснула вишня-смуглянка
Ветлу (не блеснула б Луна)
Утопленник аль Омутянка
Придвинется тихо со дна».
«С очами песчаного цвета,
Закружит тебя, обоймет…
Бежать, оттолкнуть бы…
Да где там…
А пальцы прозрачны как мед».
«А утро на солнце богато.
Храбры: «Мол, слыхали брехню»,
Затеют возню мельничата —
«Кому нынче спать на краю?»
«Но мельник, – что черт для монаха —
И тот ведь сточил коготок,
Спознавшись с такою девахой. —
На лопасть порты наволок!»
«Смотри, припозднившийся путник!
Минуй неприветливый Дом…
Помилуй мя, Святый Заступник! —
Лихое творится кругом».
«Размолот, по ветру развеян
Волшебный пшеничный завет…
И слова такого – Рассея —
Однажды окажется – нет».
«Двулик и крылат Люцифер твой,
Влачащий державный ярем!
И ты перемолешься жертвой,
Как все, что становится всем».
«Корявая, вросшая в землю,
Корнями сосущая глубь,
Яга, стерегущая мельню,
Распружила снежную крупь».
«А в звездах, как Мельничный короб
Задела рука седока, —
Средь хлябей небесных и хвороб,
Блесной расплескалась мука».
«И чудится: в вьюжеве, в вое,
В Рождественском хрусте снегов
Скрипит колесо золотое,
В леса отгоняя волков».
«Но тел вороненые тени
Кидаются в окон гробы.
На мельнице слышится пенье
И смех, и слова ворожбы…»
«И Дом тот, и мир этот – в Ад бы —
С душой керосиновых ламп…
Все полно предчувствием жатвы…»