Тропинка к своему Я. Уроки психологии в средней школе (5–6 классы) - Страница 8
Первое – это возможное возникновение у родителей не всегда осознанного страха перед различными аспектами подростковой субкультуры: лексикой, модой, музыкой и т. п. Появление в жизненном пространстве взрослых нового – слов, одежды, песен – ярко свидетельствует об их старении и как бы символизирует конечность их жизни. Поэтому чувствующие себя не реализованными в семейном или профессиональном плане родители будут испытывать тревогу при всяком соприкосновении с элементами жизни нового поколения.
«Их музыка – полная чушь. Как можно одни стуки слушать? И слов не слышно. Вот у нас песни были другие: хорошие и добрые».
«Не знаю, но мне почему-то жаль, что не вернуть того розовощекого мальчугана, который гонял на велосипеде по двору. В последнее время чувствую, что старею рядом с ним, так как он такой молодой, у него увлечения, которых я не понимаю. Но я рада, что он растет порядочным молодым человеком. Мы все-таки воспитали в нем чувство ответственности за свои поступки, порядочность и нравственные начала».
Второе – это возможность актуализации чувства сексуальной неполноценности родителей в случае нереализованности их в сексуальной сфере. Внешне это будет проявляться в резких агрессивных реакциях при всяком соприкосновении с проявлениями подростковой сексуальности.
«Ужас какой, как-то пришла домой пораньше, а там моя Ленка с парнем целуется. Ну, я их обоих из дома вышвырнула. Как я могу терпеть в собственном доме такой разврат?! Мы такими не были. Мы, даже когда спектакли в школе ставили, через платочек целовались. Все было как-то целомудренно, а теперь кругом разврат».
Третье – это приближение кризиса «середины жизни», сопровождающееся депрессивными настроениями. Родители, переживающие его особо остро, с трудом могут оказывать эмоциональную поддержку детям, переживающим собственный кризис. Более того, поскольку наличие кризиса у себя многие родители склонны отвергать, то они будут проецировать его на подростка, приписывая ему причины своего депрессивного настроения. Имеется в виду, что происходит своеобразное перекладывание на подростка ответственности за собственные эмоциональные трудности.
«Устала, ничего не радует. Как вол работаю. А от него (сына) никакой благодарности. Не понимает, с каким трудом я его поднимаю. Из-за него из сил выбиваюсь».
Четвертое – возможность переноса на ребенка нарушенных отношений с партнером противоположного пола. Чаще это случается, если подросток напоминает его внешне или какими-либо чертами характера.
«Мама ругает меня постоянно, даже если я не виновата, а моих старших сестер – никогда. Мне кажется, что она меня не любит. Почему? Потому что я похожа на папу. Вот старшая, Настя, похожа и на маму, и на папу. Но больше всего она любит среднюю, Сашку. Она похожа на маму. А я всегда напоминаю ей папу. Как будто она меня винит в том, что его нет с нами».
Необходимо остановиться также на следующем возможном явлении. Это появление у родителей чувства гнева в отношении своего ребенка. Точнее говорить не о его первичном возникновении, а о выходе на поверхность и некотором осознании. Это вызвано, с одной стороны, тем, что у нас в культуре чувствовать гнев в отношении маленького ребенка считается постыдным, а в отношении взрослого – обычным. С другой стороны, став взрослым, ребенок перестает умилять и радовать своей «маленькостью». Имеется в виду то, что во внешности подростка пропадают «детские» черты, которые инстинктивно притягивают к себе взрослых. Действительно, чем меньше ребенок, тем больше он привлекает и умиляет окружающих. Это используют художники, разрабатывающие детские игрушки. У подростка последние внешние проявления детскости сходят на нет.
Однако не всегда осознанное чувство гнева, появившееся у родителей, может вызвать их эмоциональное отстранение от своего ребенка. Иногда это приводит и к отчуждению подростка от родителей.
«Они оставляют мои проблемы только мне. Однажды я подслушала разговор своей матери с подругой по телефону… Она (мать) сказала, что я для нее обуза. В этот момент я хотела умереть, но об услышанном ей не рассказала».
Таким образом, психологу, работающему с проблемами нарушения взаимоотношений между подростками и родителями, необходимо держать в поле зрения трудности обеих сторон. Понимать, что родители не просто не хотят действовать адекватно ситуации, но чаще всего не могут этого сделать.
Итак, если существует такое огромное количество трудностей в общении между подростками и родителями, то какое общение между ними можно считать оптимальным, и возможно ли оно вообще?
Как нам представляется, оптимальным нельзя считать общение без конфликтов. Наоборот, оно будет свидетельствовать о задержке процесса отделения подростка от семьи. Оптимальным является общение кризисное, если понимать кризис как дуальное явление, представляющее, с одной стороны, опасность, трудность движения и развития, а с другой – пробуждение новых возможностей, раскрытие новых внутренних измерений. Однако если рассматривать общение подростка с родителями как кризисное, то необходимо ожидать отражения в нем первого этапа любого кризиса – периода разрушения. В это время происходит ломка привычных стереотипов общения, его форм, его содержания. Казалось бы, понятно, что никакое подлинное созидание невозможно без разрушения старого, без символической смерти прошлого опыта. Но старое, хотя и не приносящее удовлетворения сегодня, часто кажется надежнее и безопаснее нового. Кроме того, в отличие от древних культур современное общество построено на отрицании смерти, то есть о ней не принято думать, говорить, помнить. Человек живет так, как будто он убежден в своем бессмертии. Но когда происходит ломка, отмирание некоторых естественных способов видения мира, познания самих себя и отношения к окружающему – это порой весьма схоже со смертью.
Возможно, отрицание смерти культурой в целом приводит к тому, что людьми недооцениваются и периоды кризисов, порождающие разрушения. Э. Иоманс пишет, что люди должны понять: маленькие смерти необходимы, они являются неотъемлемой частью жизни и неотделимы от нее. Поэтому большинство современных родителей и подростков пытаются построить, казалось бы, новые взаимоотношения, оставаясь при этом на старых позициях: подросток – на детской, родитель – на опекающе-запретительной. При этом подросток отстаивает свои взрослые права, используя инфантильные средства: крики, плач, обиды и т. п. Родители продолжают применять те же воспитательные воздействия, которые были эффективными в прошлом. Таким образом, обеим сторонам необходимо разрешить символически «умереть» старым формам общения, несмотря на то что этот процесс может быть достаточно трудным и болезненным. И тогда общение приобретет новое качество. Оно станет действительно свободным, полным любви, а не скрытой или открытой ненависти. Родители смогут получать от подростка поддержку и стимул к собственному развитию. И сами сумеют оказать на подростка позитивное воздействие, в котором можно выделить два основных направления. Первое – это содействие формированию самостоятельности как предпосылки принятия ответственности за свою жизнь на самого себя. Второе – это содействие формированию эго-идентичности через предоставление подростку образца для идентификации, с одной стороны, и оказание поддержки его временно ослабевшему^– с другой.