Трое и боги - Страница 18

– Что другое?.. А, обертывается вороном прямо в Городе? Его ж камнями закидают! Ни одна баба за него не пойдет.

– Ну, расспросим стариков. К тому же спят плохо, а ежели Аристей поленится выйти ночью из Города…

– Это ты даже с крыльца ленился сойти!.. Теперь вижу, почему Олег не мечет искры направо и налево. Хотя, правда, ему бабы ни к чему… Это тебе в волхвах не выжить, верно?

Крупный черный ворон сидел, нахохлившись, на парапете высокой башни. Ночь, звезды, но внизу тьма расцвечена огнями факелов, окна освещены, мелькают угловатые тени. Город не спит, почти никогда не спит. Родной для него город, хотя родился и первые три сотни лет прожил далеко отсюда, в диком племени ныне забытых им людей.

Когда-то после долгих странствий набрел на этот город, тогда еще совсем юный и маленький, непохожий на нынешний, застрял надолго, полюбил, прижился.

Понятно, на месте не сидел, то и дело срывался в скитания, но всякий раз возвращался. Когда-то разбойники, беглые от властей, искатели счастья стекались сюда – на край света, так казалось тогда, но постепенно и здесь упорядочилось, хотя дух вольности и беспечного веселья остался.

Долина заселилась, выросли и другие города. Явились жадные на добычу кочевые племена, города склонялись то перед одним завоевателем, то перед другим, но этот выстоял. Кочевники недолго занимались осадой, раздосадованно уводили потрепанные войска, а в городе, который соседи начали звать Вечным, с новой силой вспыхивал дух вольности и веселья.

Если не вглядываться, просто непонятно, откуда берутся новые одежды, чем чинят телеги, куют коней, кто следит за порядком…

Нет, работать здесь умеют. Но стражи, в самом деле, немного. Вольный народ не терпит даже намека на насилие, а городом правит сам на сходе. Правит здравый смысл, хотя иной раз берет верх пьяная удаль или лихое: «Да гори оно все…»

Город лучший на всем Востоке, а это обязывает. Воздвигались новые дворцы и храмы, арки новых акведуков. В середине Города, на развалинах старых зданий вырастали новые дворцы, призванные затмить все, что было создано прошлыми поколениями. Дворцы и храмы соединялись крытыми переходами и подземными норами, где можно разъехаться гружеными телегами. Вокруг дворцов вырастали обиталища слуг, стражи, конюхов, поваров и прочих работников властелинов Города, а вокруг грудились дворцы поменьше, тоже с домами для стражи, садовников и смотрителей конюшен, не таких роскошных, но все же способных затмить царские конюшни в других краях.

Город быстро богател, золото липнет к золоту: со всех сторон в город, который уже начали называть просто Город, везли драгоценный мрамор, редкие породы дерева, диковинных животных и лучшие из статуй, какие только создавали ваятели в ближних и дальних странах.

Аристей помнил прежние имена статуй: это боги той ушедшей поры. Люди забывчивы – что не уничтожено сразу, когда в мир приходит новая вера, быстро переименовывается. Красоту все же щадят: атрибуты старых божеств, при любых переменах объявляемых демонами, скалывают либо сбивают, раны замазывают, особенно древние статуи успели сменить по два-три имени…

В небе возникло легкое облачко, мысли Аристея оборвались. Пахнуло непривычным в этих краях холодноватым ветерком. На каменную площадку упал, тут же легко вскочил на ноги очень худой юноша с острым, как лезвие топора, лицом. Ребра едва не прорывали кожу, живот прилип к спине. Он был в легкой набедренной повязке и высоких сандалиях на толстой подошве.

Ворон недовольно переступил с лапы на лапу. В последние годы… нет, последнюю сотню лет все больше избегал людей. Зверей тоже избегал, с теми проще, свое присутствие не навязывают, не пристают с вопросами, мелкими просьбами, глупыми пожеланиями.

Каркнул хрипло:

– Приветствую сына Стрибога… Что в мире новенького?

Юноша судорожно хватал широко открытым ртом воздух, грудь ходила ходуном.

– Дай… отды…шаться… Я ж не ветер, как мой отец… только сын ветра…

– Сын северного ветра, – сказал ворон с легкой иронией. – Доблестный Аварис. А северные ветры покрепче южных и всех прочих. Верно?

– Не знаю, – ответил Аварис сердито.

– Гм… А как говорят о себе!

– Южные тоже говорят.

– Да, в этом вы все хороши.

– Я только наполовину ветер. Земное меня тянет вниз.

– Ну-ну, я бы сказал, какое место тебя тянет… Что слышно, говорю?

Аварис молчал, всматривался в черного ворона со страхом и надеждой. Когда заговорил, голос был хриплым от горя:

– Сегодня узнал в вирии… Узнал то, что ты наверняка знаешь давно.

– О чем ты?

– Аристей, о каком предназначении шла речь? Что великий Род хочет от своего мира?

Аристей нахохлился еще больше.

– Жареный петух клюнул?.. У нас всегда так. Только ради этого надо смешать все в кучу и начать сначала…

– Какой ты жестокий, Аристей.

Аристей равнодушно молчал. Аварис посмотрел на Город, такой прекрасный и полный жизни.

– Это все должно исчезнуть?

– Как и весь мир.

– И мы?

– А чем мы лучше?

– Аристей… Ты знал – и ни слова?

Аристей молвил с холодным равнодушием:

– Что толку от знания? Миром правит другое.

– Что? – спросил Аварис с надеждой.

– Чаще всего звериная сила. Это еще понятно. Но иной раз такое, что я только удивлялся долготерпению Рода. Будь я богом… давно бы все порушил.

Аварис смотрел воспаленными измученными глазами.

– И тебе ничего в этом мире не жаль? Даже этого Вечного?

Аристей покачал головой:

– Нет.

– Ты прожил здесь всю жизнь!

– Аварис, только молодых пугает смерть. Я видел, как поднимались и рушились города, как возникали новые народы и рассыпались в пыль царства. Мне и себя не жаль. Все настолько одинаково, что в смерти хоть какая-то новизна… А так мои прожитые годы похожи на барханы.

Аварис зябко, несмотря на зной, передернул плечами.

– Ты говоришь как бог!

– Потому что им тоже все едино. Они жили слишком долго. Мир мог бы попытаться спасти разве что молодой бог… только что родившийся… но даже он бы не успел.

С башни было видно, как на площади и на ближних улочках играли детишки в стукалку, катались друг на друге, носились с воплями. Трое пьяных гуляк вразнобой орали песню. Степенные прохожие гуляли по главной улице, заглядывали в окна, искали то ли новых развлечений, то ли новую журку. Из кузнечного ряда поднимались дымки, несли опрятные запахи железа и пота, из хлебных рядов вкусно пахло горячими булочками.

На дальнем краю площади пели и плясали бродячие музыканты. Помост, где сожгли невесту Маржеля, уже исчез, а черное пятно гигантского костра затоптали, затерли подошвами. Сквозь реденькую толпу неспешно протискивались на конях трое огромных людей нездешнего сложения.

Аристею почудилось, что признал троих из Леса. Недавно разговаривал с ними, когда в личине ворона посетил остров Буян. Далеко же забрались снова!

Аварис заметил их тоже:

– Странные люди… Как ты думаешь, кто они?

– Невры, – равнодушно ответил Аристей. – Невры из Большого Леса.

– Ты их знаешь?

– Я многих знаю. Эти как вышли в звериных шкурах из Леса, так и прут как лоси через белый свет. Разве что камень на железо сменили… Ого, у рыжего каков Посох! Я не думал, что он еще существует.

Слабая искорка интереса погасла в темных глазах Аристея так же быстро, как и вспыхнула. Аварис сказал с болью:

– Потому мир и гибнет, что те, кто мог бы спасти… или попытаться спасти… не шелохнут и пальцем.

– Аварис, – сказал Аристей равнодушно, – поживи с мое.

– И что будет?

– Увидишь хоть часть героев, каких видел я. Уразумеешь, что я когда-то был тобой, а ты мною – нет.

– Как это?

– Мне было двадцать лет, как сейчас тебе. Я тебя понимаю. Но как сможешь ты понять меня? Точнее, когда?

Аварис проводил взглядом три могучие фигуры:

– Мне кажется, они кого-то ищут.

– Люди, – бросил Аристей.